От трупного смрада хотелось блевать, но я заставил себя отключиться от неприятного запаха и вскоре перестал его чувствовать. Пожалуй, о Каретниковых я умолчу. Потому изложил все то же самое, что говорил валютчику, кроме разгрома квартиры Ильи. Кто его знает, как дальше повернется.
История выглядела так: мы всем классом собирались в нами обустроенном подвале, тренировались, а потом «славяне» нас оттуда выгнали. По номеру машины мы выяснили, кто ее хозяин, поняли, что это «славяне».
Олег встал с дивана, выглянул за дверь, убедился, что нас точно не услышат, и сказал:
— Ты с такой уверенностью заявляешь, что это именно «славяне». А если джип угнан? Взят в аренду? Да и как ты узнал, кто владелец? — Олег уставился на меня, как удав на кролика.
Что-то не рад он возможности отомстить, да и вообще не похож на человека, скорбящего по брату. Хотя, может, он социопат? Те скудны на эмоции.
На мгновение я растерялся и с трудом подавил желание отвести взгляд. Но вспомнил время, когда был взрослым. Что бы сказал он? А вот что:
— Молодость не всегда равна глупости, а зрелость — мудрости.
Никакой грубости, никаких провокаций — а челюсть товарищ чуть не уронил. Я же продолжил:
— Номер машины выяснили через знакомых гаишников. Потом мой друг, промышляющий мойкой машин, хотел помыть грязный джип и чуть не получил за это. Разозлился и, конечно, запомнил машину и то, что последние цифры номера, 67, не были заляпаны грязью. Они совпадают с номером машины, что я сам видел во дворе. А «Субурбанов» в городе не так уж много.
Я положил на стол листок, где заранее написал номер джипа. Вот теперь Войтенко заинтересовался, подался вперед. Видимо, такая перемена с ним произошла, когда он убедился, что я дело говорю.
— Дальше, — велел он.
— Вы и сами, наверное, в курсе, что преступники укатили на белой «копейке». Скорее всего, она числилась в угоне, так?
— Так, — кивнул он. — Ее нашли брошенной во дворе.
— Так вот. Эта «копейка» остановилась недалеко от джипа, оттуда вышли мужчины в майках, потому что приметные куртки они сняли. Выгрузили в джип награбленное и что-то, завернутое в те самые куртки, продолговатое. Двое пересели в джип, развернулись по двойной сплошной и уехали в направлении из города, двое укатили на «Жигулях». Ну а дальше вы сами знаете.
Войтенко, потирая подбородок, погрузился в себя.
— Между прочим, они стояли между двумя остановками, в четырехстах метрах от рынка, — добавил я.
— Как найти твоего друга? — спросил Олег.
Внутренности сперва скрутились в узел, потом смерзлись. Подставил Бузю, баран! Надо было сказать, что сам видел… но тогда не объяснил бы, как я так быстро преодолел полкилометра. Черт, но кто же знал, что он так заинтересуется именно мойщиком машин?
— Никак, — отрезал я. — Хоть пытайте — не скажу.
— Почему? — вскинул голову Олег.
— Не надо никого травмировать. Я все рассказал слово в слово.
Он сжал челюсти, а потом его лицо разгладилось. Потому что найти мойщиков машин проще простого! Надо сказать, чтобы не высовывались.Не только Бузя — все парни. Вряд ли, конечно, Войтенко будет гоняться за пацанами, но лучше перестраховаться. Да, зайду к нему, заодно и Лидию повидаю, денег ей передам… Надо еды купить в продмаге, детям — сладостей.
— Благородно. Похвально.
Я запоздало отметил, что Олег Войтенко говорит грамотно, сложными предложениями. Не каждый так может. А его заинтересованность свидетелем… Скорее всего, что он осторожничает и перестраховывается потому, что будет действовать не в одиночку, погибло много влиятельных людей, за которых есть кому отомстить. А значит, сумеет дать отпор «Славянам», тем более он не один, у погибших наверняка есть друзья и родственники, которые захотят поквитаться с убийцами.
Вот только одна нестыковка — «славяне»… Куда они лезут, на что рассчитывают? Без поддержки местных я не рискнул бы, каким бы отбитым ни был. Или они нашли эту поддержку?
— Тебе какая выгода от этого всего? — спросил Войтенко.
— Хочу, чтобы они освободили базу и вернули наши вещи.
Запрокинув голову, Войтенко так громко заржал, что заглянул охранник. Я и сам улыбнулся. Правильно, думай, что я заинтересованный дурачок.
Что я делал бы без памяти взрослого? Да ничего. Я просто сюда не поперся бы, струсил. А если бы оказался в кабинете человека-удава, дрожал бы, блеял и болтал, что нельзя, только бы не обидели. Выходит, что я в большей степени взрослый, чем парень, которым я был еще весной?
Ну а на хохот я-прошлый смертельно обиделся бы. Это было бы сильнейшей травмой. А говорят, люди не меняются. Не меняется база, а страхи можно откорректировать, если захотеть.
Я аж возгордился собой. И тут в голову пришла дерзкая мысль, аж сердце зачастило: а не попробовать ли что-нибудь внушить Олегу? Облизнув губы, я сконцентрировался на нем и проговорил, изо всех сил желая, чтобы он исполнил мою волю:
— Олег, вы мне скажете имена погибших при налете.
Словам я придал вопросительный оттенок на случай, если внушение не сработает, но на самом деле это был скрытый приказ.
Пальцы невольно сжали подлокотник, я сглотнул слюну и инстинктивно притянул к себе свой рюкзак. Лицо Олега изменилось, но не тень пробежала по нему — его исказила звериная ярость. Казалось, он хочет не просто кинуться на меня — в горло зубами вгрызться. Он группировался, чтобы вскочить одним рывком, но рассудок возобладал. Олег глянул на меня с интересом, смешанным с брезгливостью, и качнул головой.
— Нет. Да и зачем тебе?
Я пожал плечами. «Конечно же, чтобы знать, от кого зависела судьба города».
— Вот и я думаю, что незачем.
Хрустнув суставами пальцев, он прошелся по комнате.
— Ты голодный? — спросил он. — Хочешь «сникерс»?
Он сказал это голосом Санта-Клауса, спускающегося к голодающим африканским детям. Да и многие мои ровесники обрадовались бы такому подарку.
— Спасибо, парень сыт, — процитировал я анекдот*.
И снова Олег запрокинул голову и заржал. Ага, знает. Я же его услышал уж после учебы, а со временем образ нового русского сменился более актуальным персонажем — авторитетом.
— Не дрейфь! Лови «сникерс»!
Он вытащил батончик из ящика стола и кинул мне. Я поймал его, чтобы не расстраивать авторитета, который ко мне проникся симпатией. Знал бы он, что в моем рюкзаке акций «МММ» на двести шестьдесят тысяч да плюс несколько десятков тысяч рублей, постеснялся бы сникерсами меня удивлять. Хорошо обыскивать не стали.
— Спасибо.
— Да ладно, это я тебе спасибо должен говорить. Они моего брата убили. Когда с ними вопрос решим — вернем вам подвал. Наверное, они его как склад используют, идиоты.
Я встал.
— Рад был помочь.
— Обращайся, если что, — холодно произнес он.
Ой, зря, Олег, ты это сказал! Обращусь ведь. А такие люди, как он, обещаниями не разбрасываются. Не потому, что порядочные — не принято у них пустозвонить.
Мы распрощались, я вышел из кабинета, и одновременно — из боевого режима, и еле устоял на ногах, так меня размазало. Кивнул валютчику, и мы вместе пошли назад мимо охранников, вдоль опустевшего пассажа, к двери, где стоял мой мопед.
Лишь когда вышли с территории рынка, я проговорил:
— Думаю, тебе нечего опасаться, все под контролем. Так что, везти кофе?
— Ну как тебе теперь отказать? — искренне улыбнулся он и сказал: — Вези!
— Хорошо, как передадут из… Ростова, так сразу. Скажи, Олег — он какой, ему можно доверять?
— С Олегом я не работал, — честно признался валютчик, — рынком заведовал Руслан, Олег отвечали за другое, так, пару раз пересекались. А вот с Русланом мы были почти дружны. Хороший парень, и деньги его не испортили. Жаль, очень жаль, что его не спасли. У него трое детей осталось.
— Жаль, конечно. Рад был помочь, — проговорил я. — Надеюсь, эти сволочи свое получат.
— И я надеюсь.
Мы остановились, я накинул рюкзак и сказал:
— До скорого.
Павел кивнул.
Надо было ехать за продуктами и — на мою дачу, к Лидии, но ноги не держали. Шастать по городу с акциями было опасно, и я решил отдышаться в безопасном месте — сел на бордюр возле кишащей людьми освещенной остановки. Посидел, собрался с силами и покатил в продовольственный магазин, где на двенадцать тысяч набрал еды, отмечая, как сильно все подорожало. Раньше в десятку укладывался, теперь — в двенадцать еле-еле.
Звенящая пустота в голове заполнилась мыслями, я оседлал мопед и покатил в свое село. Прохладный ветер привел в чувства, и на свою дачу я приехал бодрый и активный.
Смеркалось, и за окнами не домика даже — хижины, горел свет, доносился заливистый детский смех.
Калитка была открыта (недоработка!), и я вошел беспрепятственно. Постучал в запертую дверь. Донеслось бормотание, и я отчетливо услышал Бузин голос:
— Это Пашка! Зуб даю.
Топот в прихожей. Щелчок замка и щеколды. Дверь распахнулась, и мне навстречу шагнул Бузя, обернулся и крикнул:
— Это он, я же сказал!
Навстречу выскочила Светка, напрыгнула, обхватила руками и ногами, как родителя, пришедшего проведать чадо в пионерском лагере — еле устоял, у меня же пакет с едой и рюкзак. Чадо соскучилось, радуется, в глаза заглядывает в ожидании гостинцев. Бузя побежал к мопеду, Ваня привалился к дверному косяку. Из кухни, прихрамывая, вышла Лидия, вытерла руки о передник, улыбнулась.
— Твой друг, Илья, сказал, что ты был в Москве, — проявила осведомленность она.
Светка с меня слезла, я протянул Лидии пакет.
— Дед у меня там, он живет один. Серьезно повредил ногу, пришлось ему помогать.
Она поковыляла в крошечную кухню, я — следом. Светка прыгала рядом.
— Детям учиться надо, — говорила Лидия, расставляя крупы по полкам стареньких шкафов. — С ровесниками общаться.
— В детдом не пойду, — проворчал Иван, скрестив руки на груди.
— Оставь нас, — попросила Лидия, и он послушался, ушел.
Деревянная дверь от времени деформировалась, разбухла и не закрывалась полностью.