Ветер налетел с новой силой, закружил поземку, швырнул мне в лицо, напоминая, что он только отдыхает, но в любой момент может проснуться.
— Ма, идем, пока тихо. А то вдруг и правда разгуляется погода-то.
Думал, мы околеем на таком холоде — где уж там! Взмокли, пока пробивались к даче.
Дорога огибала холм, и дом я увидел, лишь когда вышел из-за поворота. Удивительно, но забор устоял, в то время как соседский частично рухнул, открывая взору ухоженный двор. Фонари, что так кстати освещали пятачок напротив моей дачи, разбило. Судя по наносам возле ворот, соседи не выходили со двора.
Расчистив калитку, я потянул ручку на себя, но открыть не получилось — примерзла щеколда. Я глянул в отверстие, куда просовывал руку, чтобы оценить разрушения. Обе черешни выстояли, красной ранней сломало ветви куском прилетевшей жести, он так и остался на ней висеть. Белая не пострадала. А шелковица, растущая в конце огорода, о которой сокрушался Тимофей и просил ее сохранить, не просто пережила непогоду, а, видимо, в благодарность за сохраненную жизнь встала стеной и приняла на себя рухнувший серебристый тополь.
Абрикос-дичка упал, слава богу, не на дом, а поперек, и заблокировал дверь. Даже беседка не пострадала! Как же хорошо, что в доме ставни и что они закрыты! Стекла точно вылетели бы. Летнюю кузню завалило ветками, на нее рухнул забор, но на первый взгляд она вроде тоже целая.
— Ну что? — спросила мама.
— Дом вроде цел с этой стороны, дальше не видно, надо заходить во двор.
Лидия должна была топить печь, но дым из трубы не шел, и это настораживало. Может, уцелел только фасад, а со стороны холма посыпались камни и все разрушили?
— Лидия! — крикнул я. — Света! Ваня!
Ответа не последовало. Мы с мамой переглянулись, и я принялся мелко трясти ручку, надеясь, что собью лед вибрацией, и щеколда поддастся. Тряс ручку я минут пять, пока кисть не заболела. Поняв, что это дохлый номер, поднял кусок шифера, зажал в руке, просунул ее в отверстие и принялся колотить по щеколде, пока она не начала двигаться.
Наконец калитка со скрежетом отворилась, и мы протиснулись во двор. Вместе с нами ворвался порыв ветра, погнал поземку над асфальтом. Кроме абрикосового, все деревья уцелели. Зато сарай растарантинило скатившейся со склона глыбой, хранившиеся под навесом бревна высыпались, и их укрыло снегом. Обидно, столько сушили их!
Я обошел дом со всех сторон: цел! Вот повезло! Но где тогда все? Может, когда все началось, испугались и решили переждать в общежитии? Недальновидно!
— Вдруг они просто спят? — предположила мама, пробралась к окну и постучала в стальные ставни, заметила, что замок на них не закрыт, сняла его и распахнула створки. — Эй, есть кто дома?
— Ничего не понимаю, — сказал я.
Тогда мама затарабанила уже в стекло с удвоенной силой и звонко крикнула:
— Лидия! Дети! Есть кто дома? — Она обернулась ко мне. — Никого.
У меня сердце оборвалось. В голове пронесся вихрь предположений: их убили мародеры, они замерзли насмерть…
И тут тюль шелохнулся, показалась встревоженная Лидия, глянула на маму, увидела меня и расплылась в улыбке.
— Доброе утро! Паша! Надо же, как ты рано пришел. Нас тут завалило.
Светка высунула мордашку, запрыгала. На девочке, как и на Лидии, была зимняя куртка.
— Можешь открыть нам дверь? — спросила Лидия.
— Абрикос упал, дерево большое, пилить надо, мы вдвоем никак не справимся. А если вам через окно выйти?
— Ни одно не открывается, они все глухие, — пожаловалась Лидия. — Может, ты через форточку нам поленья подашь? А то мы замерзаем.
— Сарай разворотило, дрова по двору рассыпало, — сказал я. — Но вам повезло. Он и шелковица приняли на себя удар. Кстати, а инструменты у вас где? Например, ножовка… Ну, пила такая.
— В доме, сейчас принесу.
Лидия удалилась, а Светка залезла на подоконник, прижалась к стеклу носом, превращая его в пятак, и завизжала по-поросячьи. Мама засмеялась, и Светка покатилась со смеху. Ее место занял Ваня и сделал так же, только он изображал кабана и не визжал, а ревел.
Пока они дурачились, я осмотрел место гибели абрикосового дерева. Оно было огромным, с изгибистым стволом. Как раз такой изгиб подпирал дверь.
Что касается ствола, то он делился на две ветви, будто ноги, отходящие от туловища, каждая толщиной примерно в две моих руки — вполне можно освободить проход, правда, сделать надо четыре распила. С одним толстым стволом было бы сложнее.
Из того же окна Лидия передала мне пилу с ржавыми зубьями и темно-зеленой ручкой, обмотанной изолентой.
Сперва я спилил сучья и ветки, что мешали подступиться, потом зубья пилы вгрызлись в толстую оледенелую ветку.
— Еще ножовка есть потолще! — прокричала Лидия из прихожей.
— Мне! — крикнула мама, которая не двигалась и мерзла, переступая с ноги на ногу.
Вернулась она с инструментом, я показал, где пилить, и мама набросилась на ветку. Так мы выпилили фрагмент ствола, вытащили его, как часть пазла, а макушка дерева осталась лежать во дворе.
Дверь распахнулась, Светка выскочила на порог, вскинула руки и запищала:
— Свободу попугаям!
Следом вышла Лидия в валенках, выкатила тачку, схватилась за голову, увидев, во что превратился сарай — его попросту с землей сравняло. Мы с мамой бросились ей помогать, откапывать поленья из-под снега.
Вы сами как? — поеживаясь, спросила Лидия.
— Света нет, тепла… — начал я.
— Есть я! — крикнула Светка, распахнув дверь.
— Закрой, — велела Лидия, — надо беречь тепло.
Девочка послушалась, я продолжил:
— Отопление и телефон отключили. Но у нас газ, им и греемся. Еда есть, на балкон все из холодильника перенесли.
— Спасибо тебе огромное, что привез продукты, — проговорила Лидия, глянула на летнюю кухню, покачала головой. — Хотела предложить титан растопить, но не доберемся туда. Хорошо, что плиту и газовый баллон в дом перенесла.
— Титан — это было бы здорово, — мечтательно проговорила мама.
— Так там несложно расчистить…
Налетел такой мощный порыв ветра, что я чуть полено не выронил и смолк. Снег взлетел вверх и осыпал нас.
Мы набрали одну тачку дров, вторую, Лидия сложила поленья в прихожей. А потом мы втроем расчищали проход к летней кухне. Когда закончили, мама сказала:
— Пойдем домой. Если ветер усилится, будет несладко.
— Мы ночью чуть с ума не сошли, — пожаловалась Лидия. — Все воет, дом качается, сквозняк гуляет. Светка укрылась с головой, плачет. Я им накануне про Циклопа рассказывала — она думала, это циклоп разбушевался, пришел нас есть и всё крушит. Коля еле её успокоил. А потом дерево это — ба-бах! Аж дом вздрогнул. Хорошо, не на крышу упало, Господь хранит детей! Всю ночь мы дрожали, только утром уснули. Еще спали бы, наверное.
— Ставни — спасение, — сказал я. — Хозяева их от воров ставили, а получилось — от урагана.
— Это да. Ни одно стекло бы не уцелело. А как без окон в такой холод! — Она поежилась. — Так что вы приходите мыться, а то как в таком холоде?
Лидия подошла к маме, взяла ее за руку, заглянула в глаза и проговорила:
— И вам спасибо, что такого парня воспитали! Не каждый взрослый делает столько добра, сколько он.
Мне аж неловко стало, как когда директор вызвал награждать. Мама посмотрела на меня с любовью и нежностью и похвасталась:
— Видели бы, как он меня спасал, когда я заболела… Ничего страшного в итоге, но сам факт! Вырастет — президентом будет.
Женщины зацепились языками и заговорили про политику — что нет героев в нашем отечестве, одни рвачи. По Горбачеву прошлись, по Ельцину. Я насторожился: только бы не поругались из-за него. Но нет, обе его не любили. Страсти стали накаляться, когда речь зашла о Сталине — мама им восхищалась, а Лидия аж затряслась от злости. Но я не дал пламени разгореться, вернул Лидии ножовки, взял маму за руку и повлек за собой, говоря:
— Идем домой, Боря с Наташкой волнуются, что мы пропали. А я в туалет хочу.
Отойдя на безопасное расстояние, крикнул Лидии:
— Мы обязательно придем мыться, когда погода наладится. Что тепла в квартирах не будет долго — факт!
Обратный путь дался легче, мы возвращались по собственным следам. Ветер дул с прежней силой: деревья с корнем не выкорчевывал, но мощный порыв вполне мог перевернуть пустую фуру.
Не знаю, расчищают ли завалы и наносы в городе, в наше село никто не приехал, дорога по-прежнему была труднопроходимой.
Зато возле нашего дома кипела работа: вышли все соседи, и стар, и млад, и мужчины, и женщины, и почти расчистили двор. Дерево распилили, «запорожец» освободили, но одного взгляда было достаточно, чтобы сказать: восстановлению не подлежит. Его расплющило в блин, стекла выдавило. Но не удивлюсь, если он заведется. Мама увидела соседку из второго подъезда, тетю Лену, которая вместе с ней работала, помахала ей рукой, зашагала навстречу и принялась рассказывать, как занесло дачный поселок.
Я направился домой — в туалет и правда хотелось.
Боря уже ждал в дверях, словно смотрел в окно и увидел, как мы идем.
— Вы совсем пропали! — воскликнул он. — Час дня уже! Я волновался.
Из спальни выглянула Наташка с хитрым выражением лица и выдала:
— Тут такое было! Тако-ое!
— Ага! — закивал Борис.
— Тебе лучше сесть! — сказала Наташка. — Нести стул?
Повесив куртку в прихожей и скинув сапоги, я ответил:
— Схожу в туалет и расскажешь. А то ж не донесу.
Я закрыл дверь и приготовился к важному делу, но не донес не я, а Наташка:
— Приходил мамин любовник! — крикнула она. — Волнуется за нее, прикинь!
Глава 7Чип и Дейл
Что приходил мамин ухажер — хорошо. Значит, он и правда за нее волнуется, и все у них серьезно. Мама же сказала на работе, что заболела.
Вот только как он собирается совмещать личную жизнь с тремя подростками? Не испугают ли его сложности, с этим связанные?
«Любит меня, полюбит и моих детей» верно до поры до времени, когда бурлит гормон и на многое закрываются глаза, а потом… Подростки и так невыносимы, а когда в доме появляется чужой дядя и начинает устанавливать свои законы, они бунтуют и выходят на тропу войны, даже если не правы.