— Можно считать, что база к нам вернулась? — потерла руки Гаечка и уселась рядом, стягивая шапку и хлопая себя по обветренным щекам.
— Наверное, — ответил Илья, расстегивая пуховик.
Я подумал о том, как реагировали бы службы спасения, случить такой ураган в будущем. Изменилось ли что-нибудь за тридцать лет, кроме красивых фасадов зданий? Скорее всего, нагнали бы военных, развернули палатки, устроили полевую кухню и кормили всех желающих, чтобы люди не голодали. В будущем с продуктами проще, сейчас же магазины еще пустые, и пополнить запасы нечем, только на рынке есть какой-никакой запас продовольствия. Насколько помню, люди долго сидели в холодных квартирах, те, у кого запасов продуктов не было, голодали, ели гречку и пшенку на воде на завтрак, обед и ужин. Но почти все живут со стариками, а те в память о голодных временах запасают крупы.
Сделалось жарко, и мы сняли верхнюю одежду, в тепле нас разморило, и я понял, что сегодня мы больше никуда не пойдем, будем участвовать в обустройстве базы.
Через полчаса пришли участковый и Овечкин, принесли разобранную кровать Веры Ивановны.
— Собрать сможете? — спросил инспектор по делам несовершеннолетних, глядя на меня.
— Попробуем. Илья, тащи инструменты. Знаю, они у вас есть.
Илья рванул к себе, через несколько минут вернулся с чемоданчиком, где были всевозможные отвертки, и мы принялись собирать этот конструктор.
Еще через полчаса трое незнакомых мужчин протокольной наружности притащили разобранные панцирные кровати. Пока один собирал их, второй подносил. Всего их было пять. Плюс двуспальный диван и кровать Веры Ивановны, которую мы поставили в самом дальнем углу. Чтобы ей поменьше мешали — итого восемь спальных мест.
Через час начали прибывать люди со своими пожитками: пожилая пара в ватниках; муж, жена, пятилетний ребенок и с ними ветхая бабушка, круглая кудрявая бабуля и худой молчаливый старик. С Верой Ивановной уже девять.
Люди растерянно столпились, сбившись в кучу, я обратился к молодой женщине:
— Вы с ребенком и мужем втроем располагайтесь на диване, остальные занимайте кровати. Удобств особо нет, зато есть крыша над головой.
— Ма-ам, — ребенок потянул маму за руку. — Я кушать хочу.
Кудрявая бабуля рухнула на сетку крайней кровати и заголосила, муж сел рядом и принялся ее утешать. Пожилая пара молча уселась напротив друг друга.
Последней вошла высокая и худая старуха, похожая на Шапокляк, в черном драповом пальто, только вместо крысы — на руках такса. Окинула недовольным взглядом подвал, поискала свободную кровать — ей мест не хватило — и возмущенно воскликнула:
— Безобразие! Это какой-то бомжатник, а не безопасное место. Довели страну, не могут потерпевших жильем обеспечить! Что мне, на полу спать? Кто тут главный?
Судя по тону, она собралась сделать разнос этому главному, то есть мне. Я шагнул вперед и объявил:
— Пока из-за завалов к нам еще не добрались спасатели. Это то, что мы организовали собственными силами.
— Как это не добрались? — Она впилась в меня взглядом, будто я был господь Бог и мог ей материализовать спасателей, лимузин до пятизвездочного отеля и шведский стол.
— Нету их, — я развел руками. — Мы гражданские, которые решили помочь…
— И это — помощь⁈ Позор, а не помощь.
— Миссия добровольная, вас тут никто не держит, — не выдержал старик, который утешал круглую бабулю. — Не нравится, поищите место получше. В гостиницу можете пройти.
— А вы мне не указывайте, что делать! — рявкнула Шапокляк.
Наверное, она работала в паспортном столе мелкой начальницей, пила кровь подчиненных и привыкла, что ей все должны. Старушка в ватнике поднялась, так же уперла руки в боки и возразила:
— Женщина, зачем вы склоки разводите! Дети вам помогают, посмотрите! Ну как не стыдно!
— Это мне-то должно быть стыдно? У меня дом пострадал! С ремонтом! Даже если компенсируют, этого будет мало.
— У всех дома, — поддакнул жене дед в ватнике.
— Ой, да расскажите! Сперва сравните свои дом и мой!
— Мы люди честные, а не ворье какое! — подключилась к ругани кудрявая бабуля.
У Шапокляк раскраснелись щеки, словно она крови насосалась, глазки сыто заблестели.
Гаечка скрестила руки на груди и проворчала:
— Вот же тварь какая! Одна такая заведется — пиши пропало. Ее можно выгнать?
Я вышел в центр помещения и объявил, уставившись на Шапокляк:
— Товарищи! Немедленно прекратите скандал. Особенно вы.
— Ты мне не указывай. Сопляк! — вызверилась Шапокляк.
Потерпевшие загудели, теперь подключилась и молодая пара, а мальчик прижался к маме.
— Это Баба Яга? Правда?
Я повысил тон, обращаясь к Шапокляк:
— Это частная собственность. Вы находитесь в гостях и не имеете права тут гадить. Если вас что-то не устраивает, — я указал на выход, — на улице ожидает белый «Линкольн», который в сопровождении праздничного оркестра повезет вас в Москву, в резиденцию Бориса Ельцина, где вы сможете на нас пожаловаться.
Шапокляк побледнела, указала на меня пальцем, украшенным по-цыгански громоздким перстнем:
— Да! Я буду жаловаться! — Сунув таксу в саквояж, она гордо прошествовала к выходу.
— Перышко тебе в зад! — улыбнулась Гаечка, обрадовавшись изгнанию демона, а кудрявая бабуля зааплодировала, ее поддержали другие женщины.
— А она не замерзнет там? — забеспокоилась Алиса, глядя на меня.
— Не замерзнет, — уверил ее я, — такие ничего не делают в ущерб себе. А к вам ко всем огромная просьба: когда она вернется, не поддавайтесь на провокации, ведите себя так, словно ее нет.
Общий враг сплотил людей, оставшихся без крова, они стали обмениваться репликами, осуждать людей с синдромом вахтера. Вскоре вернулись Вера Ивановна и Каретниковы с двумя чайниками: заварочным и большим, черным от нагара. Тетя Лора высыпала пирожки на огромный поднос:
— Угощайтесь!
— Готовьте чашки или стаканы, — распорядился Леонид Эдуардович. — Будем угощать! Через час поужинаете пловом с тушенкой.
Чашки нашлись у всех. Запахло мятой и выпечкой, тетя Лора поставила баночку с сахаром, зазвенели бьющиеся о нее ложки.
Вскоре вернулись милиционеры в сопровождении протокольных товарищей, принесли матрасы и старые одеяла, угостились пирожками. За ними вошла Шапокляк, остановилась у стены с видом побитой собаки. Мама что-то шепнула мальчику, он сперва помотал головой, но потом отнес ей пирожок. Атмосфера перестала быть тягостной. Участковый рассказал, что выделены колоссальные средства, и пострадавшим компенсируют ущерб. Попросил не выходить на улицу, потому что ветер усилился.
В подвал стали заходить жители этого дома. Кто соленья принесет, кто конфеты. Пострадавшие оживились. Шапокляк робко пристроилась на краю дивана и зыркала на всех настороженно, ее такса Лариска обнюхивала помещение в сопровождении мальчика.
Местные принесли ей старенькое раскладное кресло.
Сплоченные общим горем, люди разговорились друг с другом и с гостями, приносящими гостинцы. Гаечка отвела меня в сторону и шепнула:
— Пойдем домой. Уже темно. Родители волнуются.
Убедившись, что все в порядке, я пожал руки милиционерам, а когда двинулся к выходу, меня окликнула Вера Ивановна. Я обернулся.
— Спасибо тебе огромное, — прошептала она, вскочила и обняла меня.
Бросило в жар, и сердце зачастило.
Мы разошлись по домам с чувством выполненного долга.
Глава 9Долгий путь в комфорт
Переступив порог, я ощутил запах валерьянки и насторожился.
— Сова, открывай, медведь пришел! — крикнул я, стягивая обувь.
В прихожей было глаз выколи, я, конечно, помнил, куда идти, но лучше бы приоткрыли дверь на кухню, где есть источник света.
Никто не отреагировал, и я направился к узкой полоске света, что просачивалась в щель под дверью. Потянул за ручку и оказался в тепле. В свете керосиновой лампы, подчеркнутые тенями, лица мамы, Наташки и Бори казались потусторонними.
— Что случилось? — спросил я с замирающим сердцем, бросил взгляд на щенка — он возился в коробке, все с ним было в порядке.
— Что⁈ — повторил я и похолодел от догадки. — Бабушка?
Мама шмыгнула носом и покачала головой, от слез ее глаза отекли и превратились в щелки.
— Дед Стрельцов,— холодно произнесла Наташка. — Бабка Стрельцова знает, что мама медсестра, и прибежала к нам: спасайте, с дедом плохо— сердце. Ну, мама — к ним.
Сестра посмотрела на маму, та сделала брови домиком и пролепетала:
— По всем признакам — инфаркт, а ничего нет! Никаких лекарств, чтобы уколоть. И скорую не вызвать, потому что телефон сломан, и не доедет она. Дед хрипит, мечется, свитер на себе рвет, а из всего у них только физраствор и корвалол. Ну, я дала выпить корвалол, там кодеин. Помочь не поможет, но может облегчить страдания.
Мама скривилась, закрыла лицо руками, потрясла головой. Сестра отвернулась, Боря встал возле окна и уставился на улицу.
— Бабка плачет, в ноги к нему бросается. Дед хрипит, что умирает. Бабка — на меня, помоги, мол, ты же медик! А чем я помогу, я же не Бог! — Мама развела руками, обняла себя. — Его в больницу бы. Но как? Бабка кидается… ну, я уколола физраствор, сказала, теперь точно полегчает. И что ты думаешь? Побледнел, бабку матом кроет за «запорожец»… Потом тише, тише, губы посинели, затих… И все.
Мама повесила голову и замолчала, потом скомкала свитер на груди.
— Так тяжело смотреть, как человек умирает, и не знать, чем помочь! Ужасно. Просто ужасно. Он так и лежит там, а бабка над трупом воет.
Я обнял маму, она прижалась щекой к животу, часто и глубоко дыша.
— Ужасно,— кивнула Наташка.
— Понимаю тебя,— поддержал ее я. — Но ты правда не могла ничем помочь. Обычно у сердечников есть запас лекарств— на случай, если у врачей их не будет.
— Стрельцовы не болели, на учете состояли со стенокардией и гипертонией, но по врачам не ходили… Все равно чувствую себя виноватой!