Мама посмотрела испуганно, но решимости отдать акции директору винзавода у нее поубавилось. Как же хотелось просто внушить ей, чтобы она сделала, как правильно, но хотелось, чтобы сама поняла и осознала.
— А Василия твоего, — сказал я, — если он тебя любит, смена места твоей работы не остановит, только коллеги меньше будут языки чесать.
— Как же я туда пойду? Ну, на работу заявление писать? Страшно.
— Пойди в отдел кадров, напиши заявление по собственному желанию. Купи больничный, в конце концов, связи-то остались. С директором видеться необязательно.
Упершись в стол локтями, мама спрятала лицо в ладонях: я в домике, не трогайте меня, пожалуйста! Я не хочу ничего решать, решите и сделайте за меня!
Бесполезно требовать от нее взрослых поступков. Неспособная на это, она всегда найдет тех, кто готов взять ответственность за нее на себя, вот только сделают это не в ее пользу.
Видя, что мама колеблется, я сказал:
— С тобой же вином расплатились? Я его выкуплю в течение недели — зарплата за месяц у тебя в кармане. Потом, пока ты придумаешь, чем хочешь заниматься, заплачу столько же… Да пойми же, что ты не одна! Если я попросил купить акции, значит, компенсирую все неудобства.
Она вздохнула так тяжко, что аж настроение испортилось.
— Ма. — Я взял ее руки в свои. — Пожалуйста, не отменяй сделку. Если заполучу акции, считай, что ты обеспечила будущее и мое, и Борино, и Наташино, и свое. Дай мне телефон этих людей.
— У них его нет.
Она смотрела в мои глаза и молчала, утекали драгоценные минуты, ведь мне надо было ехать на рынок к валютчику, потом — на участок, я не мог быть рядом и контролировать ее действия. Может, ее перемкнет, и она побежит к желающим продать акции, скажет, что отбой тревога…
— Пообещай мне, что не отменишь сделку! — попросил я. — Если выгорит, с меня акция «МММ» и огромное человеческое спасибо! Обещаешь?
Мама молчала, боясь шелохнуться. Как же ее убедить?
— Я обещаю, что тебе найдется не только интересное, но и денежное занятие. Ну? Это важно!
Иногда кажется, что метания другого человека — блажь, высосанная из пальца. Потому что в моем мире это проходная ситуация. Но в его мире под воду уходят континенты и исчезают цивилизации, гибнет старое и зарождается новое.
— О… обещаю, — уронила она и съежилась, ссутулилась.
Второй раз в жизни, пусть под давлением, но мама сделала не то, что хочется или проще сделать, а сложное — для других, в частности, для меня.
— Спасибо! — Я обнял ее. — Ты не пожалеешь о своем решении.
Глава 17К нам гость
— Спасибо, но пока нет, — отрезал валютчик, наблюдая, как двое рабочих стеклят окна пассажа, выбитые ураганом. — Я никому не продам твой кофе. Иностранцы им затарились, нашим пока не до того. С прошлого раза две пачки остались, у самого выручка упала: торговцы зализывают раны и за товаром не ездят, не нужна им валюта, только бабки старье несут да иногда — золото. Но это ведь не живые деньги, а траты.
— Жаль, — вздохнул я. — Ну да ладно.
Ну не просить же у него в долг под проценты, когда есть Каналья, который копит на мотоцикл, и бабушка что-то может подкинуть, а я за неделю с ними расплачусь.
Если не выручат, продам акции «МММ». Жаба квакнула и навалилась пузом. Ша, зеленая! Из-за тебя столько людей прогорело в той реальности и прогорит в этой. Надо будет — поменяю.
Жаба квакнула, что до нового года осталось три недели, то есть трижды акции прибавят в цене! И если прибавка будет составлять хотя бы 5000, я потеряю два миллиона!
Так, жаба, уймись. Семьдесят тысяч я потеряю с трех акций, и то как посмотреть, приобрету-то гораздо больше: миллионов шестьдесят.
От мысли о таких деньжищах в зобу дыханье сперло. Но память напомнила, как я с приятелем поехал в Зареченский парк, и он устроил мне экскурсию по рублевке, показал строящиеся коттеджи по пятьсот миллионов, и пыл остыл.
— Видно, что тяжко вам пришлось, — посочувствовал мне валютчик. — Раз так расстроился, значит, деньги срочно нужны. Могу посоветовать одного товарища, он под проценты занимает…
Вспомнилась история Игоря-боксера, как обворовали его отца, а потом эти же воры требовали деньги. Я мотнул головой.
— Спасибо, не мой вариант. Выкручусь.
— Ну, как знаешь.
К валютчику подошла старушка со свертком, начала его разворачивать, я помахал рукой, прощаясь, оседлал мопед и поехал к Каналье. Терпеть не могу никого ни о чем просить. Вроде понятно, что ничего предосудительного в этом нет, я ж ненадолго возьму деньги, ничьи планы не нарушу. К тому же близкие люди всегда рады помочь, особенно бабушка, так она чувствует себя нужной. А все равно стремно.
Гараж Канальи был виден издали. Точнее, виднелось скопление покореженных машин на обочине, раз, два… шесть штук! Три «жульки». Два «Москвича» и «Волга-24» без стекол, со смятой крышей. Остальные машины были повреждены меньше: где крыло, где капот.
В гараже грохотали «Роллинги», что-то лязгало.
Спешившись, я обогнул старый «ушастый» «запорожец» и древний праворульный «ниссан», заглянул в гараж и увидел за станком усатого Олега кунг-фу. Возле ямы, над которой стояла «двойка», на корточках сидел… узбек Алишер! И держал ключ, готовый его подать, надо полагать, Каналье.
Жени-космоса поблизости не наблюдалось.
Прислонив мопед к стене, я подошел к яме, чтобы вызвать Каналью на диалог. Заметив движение за спиной, узбек обернулся и расплылся в улыбке.
— Павел! — Выпрямившись, он протянул мне руку, но сразу же опустил ее, перепачканную маслом, объяснил свой жест: — Увы, не получится: грязная. Видишь, я работаю. Ты не против, если я тебе деньги завтра отдам? А то поиздержался.
Он выглядел, как узник Бухенвальда, аж почернел бедолага, скулы заострились, глаза ввалились.
— Можно, — кивнул я, понимая, что мне эти две тысячи погоды не сделают, и спросил для поддержания беседы: — Как ты пережил эти дни?
Он нахмурился, потер переносицу, но все-таки ответил:
— В тот же день купил продуктов, разбил палатку, костер недалеко от Глебовки, но начался ветер, и я проник в брошенный дом да там и сидел. Хорошо печка была. В общем, спасибо тебе, если бы не твои деньги, окочурился бы от голода…
— Ключ! — крикнул Каналья из ямы, протягивая руку и не глядя на нас.
— Привет! — Я хлопнул по ней, и лишь тогда Алексей на меня посмотрел, лицо его стало злым.
— Пашка, не время для шуток, некогда.
— Вж-ж-ж, — ответила ему болгарка, которой работал Олег.
— Поговорить надо, — сказал я и добавил: — Не поболтать, а серьезно.
— Давай я тебя сменю, — предложил Алишер, и они поменялись местами.
Каналья вышел из гаража под песню «Paint it black», растопырил руки. Я без слов понял, чего он хочет, достал из кармана сигареты и спички, прикурил и сунул ему в зубы сигарету.
— Мне нужен полтос, — сказал я. — Срочно нужен. На неделе верну.
— Пятьдесят тысяч? — прищурился он, я кивнул.
Каналья виновато отвел взгляд и почесал в затылке.
— Тут такое дело… Понимаю, надо было с тобой посоветовался, но раз уж мы решили расширяться, я купил оборудование для кузовных работ, посчитал это уместным, как раз подвернулось по выгодным ценам, один кент уезжает в Израиль и распродает мастерскую. — Каналья принялся загибать пальцы: — Шлифовальная машинка, компрессор с краскопультом, сварка…
— У нас же есть, — сказал я.
— Это специальная, обычная не подходил. Ну и всякого по мелочи: молотки, зубила. Прям как Бог послал мне того еврея, когда столько работы после бури. Триста баксов как с куста, вообще голяк теперь. Думал, половину ты вкинешь, как договаривались, пятьдесят на пятьдесят ведь.
Сперва я испытал разочарование, но быстро убедил себя, что все правильно, а я — выкручусь.
— Вкину конечно, но не сейчас. С моего дохода бери, мне выделяй чисто на жизнь. Запчастей-то хватает пока?
Поджав губы, Каналья кивнул на «ниссан».
— Тормозные колодки надо менять, подшипники, фильтры. Сейчас лист со списком принесу.
Он метнулся в гараж, протянул мне тетрадный листок со списком, заверенный отпечатками масляных пальцев.
Значит, мой доход от торговли, что скопился у деда, опять пойдет на запчасти и кофе. Если у бабушки наличных нет, придется продавать акции. Жаба верещала и билась головой о стену, но вскоре утихомирилась. Ничего страшного нет, если я лишусь трех акций.
Каналья докурил, отбросил окурок и пожаловался:
— Женя, похоже, слился. Далеко ему добираться, видите ли. Олег себе на уме. Второй день вовремя прийти не может: вчера на час опоздал, сегодня на два, а живет он тут рядом. Я сказал, еще опоздание — уволю на хрен.
— А узбек? — поинтересовался я.
— Этот-то толковый. Его оставлю. — Каналья встал на цыпочки, пытаясь заглянуть заглянул в яму с улицы. — Соображает, руки откуда надо, образование соответствующее, мозги на месте.
Похоже, появился претендент на должность старшего автослесаря.
— А вторая смена как? — спросил я.
— Там два молодых парня, старательные, но, — Каналья скривился, — туповатые. Без присмотра их оставлять нельзя. Ладно, пошел работать. Удачи!
Я покатил к бабушке — хочешь не хочешь, надо, акции-то хранятся у нее. Не буду просить денег, стыдно.
Встретил меня, как обычно, Боцман. Дом был закрыт, а бабушка и Каюк работали в огороде. Взяв у нее ключ, я отпер дверь, вскрыл тайник и достал четыре акции «МММ». Почти сотка. Остается 125 штук. Конверт был испорчен, и я склеил другой из двух альбомных листов. Теперь точно пролежит запечатанным до конца декабря.
Вспомнив, что сегодня должна звонить Надежда, я набрал ее сам — вдруг она не застала меня дома и волнуется? Ответила женщина сразу же:
— Десять долларов стоит услуга нотариуса.
— На какой день вы записались? — спросил я.
— Там без записи, живая очередь — хвост на улицу. Часа четыре надо ждать. Может, все-таки просто задаток и расписка? У меня дети, нет столько времени, чтобы в очереди торчать.