Он-то подросток с гремучем коктейлем гормонов в крови. Чему удивляться, когда полно взрослых людей, которые при очень средних доходах покупают «Хаммеры» в кредит и выезжают на них два раза в месяц: в день аванса и зарплаты, а в остальное время ездят на метро, потому что тачка прожорливая, и на бензин не хватает. Плюс ко всему, живут с мамой, питаются «Дошираком». Зато — «уважение на дорогах», «все ради комфорта» и «я в эту драчку не сяду» и далее по списку.
Правильнее сделать вид, что я поверил, а к вопросу вернуться позже, когда друзья разойдутся, чтобы не портить никому настроение.
Видя, что я вроде как успокоился и отстал, Боря вернулся к гостям, уже без прежней радости взял фотоаппарат и стал всех исподтишка фотографировать. Каждый раз после щелчка все его окружали, ждали, когда фотография высохнет, и смотрели, кто как получился. Потом то Гаечка возмущалась, что она толстая, то Лихолетова, что лицо перекошенное, то Алиса, что похожа на красноглазого вампира.
Фотографии и правда были ужасными, зато — цветными, и появлялись быстро.
Девчонки нарезали колбасу и сыр, намазали хлеб икрой и маслом, и началось пиршество. Сперва исчезла икра, потом выпили импортные соки. Бутерброды ели за обе щеки, да старались наесться, как верблюды, впрок, ведь таких яств дома нет и не предвидится. Через час все напоминали волка, который «Сейчас спою», но все равно продолжали жадно поглощать деликатесы. Даже у худенькой Алисы округлился животик под свитером.
Когда все съели, остались одни шпроты, немного хлеба и колбасы, Боря устроил розыгрыш фотографий, да так, чтобы каждому досталось по одной — счастья было выше крыши. Братец окончательно уверился, что я оставил его в покое и развеселился.
После было торжественное поедание торта с колой и чаем каркаде, но все так объелись, что половина торта осталась. Дома был торт, которым мы угощали отца, и Боря раздал остатки всем желающим, а потом типа пошел провожать Алису с Гаечкой и испарился, даже не убрав со стола.
Осталось немного сыра, батон, закрытые шпроты и килька в масле. Забирать это я не стал — надо же и Игорю чем-то питаться — а вот вопрос, куда запропастился брат, меня тревожил. Он мог вызваться провожать девочек до самого дома, а мог рвануть к нам домой, чтобы избежать разговора по душам со мной. Он был уверен, что родителям я его не выдам и отчитывать при них не стану.
Но все-таки откуда у него деньги? Я проанализировал его поведение за последние недели: он безвылазно сидел за столом и что-то рисовал, а потом прятал. Снова рисовал и прятал. Неужели дерзнул подделывать деньги?..
Нет, не деньги — акции «МММ». Хорошо, если так. Нет, не «хорошо» — лучше, если так. За подделку денег ему грозит срок, даже невзирая на юный возраст, а акции «МММ» так не проверяют, надеюсь, могли и не заметить фальшивку или заметить слишком поздно. Вспомнились очки в Борином ящике, и я понял, зачем они — для маскировки. У отца он занял, болван!
Теперь понятно, чего его два дня трясло — готовился. И если при продаже повел себя так же неадекватно, его могли запомнить, и никакая маскировка не поможет!
Борис так и не вернулся, и я укрепился в уверенности, что он сбежал домой, избегая неприятного разговора со мной. Ну точно на воре шапка горит. Не умеешь врать — не рискуй!
Когда я простился с друзьями и ушел, на базе остались Илья с Яном, Кабанов, Ден и Лихолетова, было без десяти девять вечера. В девять буду дома. Не удивлюсь, если Боря внезапно разболелся и залег спать.
Так я думал, когда бежал домой по темноте, волнуясь, что Боря себя выдал, и скоро за ним придут. Ясно, что паранойя, скорее всего, ему ничего не угрожает, но больно уж он впечатлительный и мог себя выдать. К тому же он мог сдать нарисованные акции кучей, а среди них наверняка затесались плохо сделанные.
Но раз он еще с нами и при деньгах, значит, обошлось. И не побоялся же так рисковать!
Сколько их у него было? Точно больше пяти, и среди них — оригинальная. А может, и больше нарисовал и часть решил придержать, продать позже.
Войдя в подъезд нашего дома, мамин крик я услышал аж на первом этаже, у нее была натуральная истерика, она верещала, как ужаленная.
Первая мысль — отец таки нагрянул и сцепился с Алексеичем, и я рванул по лестнице наверх. Но когда открыл дверь и переступил порог, увидел, что в квартире разгром, выпотрошены все коробки, наши с Борей ящики стола, книги. Нас ограбили? Я глянул на стену с замирающим сердцем: икона на месте, слава богу!
А орала мама на брата, который прятался в кухне за столом и таращил испуганные глаза. Я разулся и прошествовал в зал, где на столешнице обнаружил две акции «МММ» и фотоаппарат. Рука потянулась к лицу. Наташка, заглянувшая поздравить брата и лежащая на моей кровати с учебником по литературе, объяснила:
— Мама заподозрила неладное и решила устроить обыск. Нашла Борины художества. — Она кивнула на стол. — Гля, как нарисовал — реально не отличишь!
Для сравнения у меня с собой акций «МММ» не было, но и так ясно: очень и очень похоже. Если не приглядываться, спутать с оригиналом очень легко, тем более акции немного видоизменялись.
— Интересно, что а что мама рассчитывала найти? — размышляла вслух Наташка, закрывая учебник.
Я пожал плечами и сменил тему:
— Как «Фауст»?
— Да никак пока, — отмахнулась сестра. — Ёлки, занимаемся детскими спектаклями. Только Андрей занят декорациями и опять потерян для общества.
Алексеич, судя по машине у подъезда, был дома, но у него хватало ума не вмешиваться в ссору матери и сына. Разобравшись, в чем дело, я вошел в кухню, закрыл дверь с громким хлопком и гаркнул:
— А ну прекратить!
Мама смолкла, обернувшись — ее глаза покраснели от слез, нос распух. На лице Бори, избежавшем экзекуции, читалось облегчение.
Мама раскрыла рот, чтобы разразиться обвинениями, но я припечатал:
— Тихо! Тебя в подъезде слышно. Хочешь, чтобы соседи были в курсе?
— Он! Он… — всхлипнула мама, помотала головой и брякнулась на табуретку, закрывая лицо руками. — Он… подделал. Купил фотоаппарат! А если его вычислят? Что будет, господи⁈
— Не должны, — без особой уверенности сказал Боря, вышел из-за стола и привалился к подоконнику, прошептав: — Я же ведь не дурак, в два пункта сдал по три акции. У них нет проверки и просветки — я ничем не рискую. К тому же народа там валом, как понять, что это был именно я?
Однако выглядел он, как нашкодивший щенок. Лаки, который обычно бежал меня встречать, сейчас куда-то забился, не в силах терпеть мамин визг.
Мама ударила кулаком по столу.
— Поймут! Они — поймут, но ты не сядешь, поскольку ребенок, сяду я. И квартиру у нас заберут! Кон-фис-ку-ют! И что? Бомжевать пойдем?
Боря закатил глаза — совсем, как Наташка, со свистом стравил воздух через ноздри.
— Ну, ма! Тише!
Мама припечатала к столу теперь ладонь.
— Тише? Ты всю семью под монастырь подвел! Все тебе игрушки! А это подсудное дело!
Бем больше брат огрызался, тем сильнее она распалялась. Я снова прикрикнул на них обоих:
— Мама, Боря, ша! Тише. — Уничтожающим взглядом я посмотрел на брата и проговорил: — Подделка денег — одно из самых тяжелых преступлений, между прочим. Это ведь ты не просто бумажку нарисовал, это ты бросил вызов самому государству и попытался его обокрасть. Могут не найти грабителя, убийцу или вора; фальшивомонетчика, поверь, найдут очень быстро, потому что ты бросил вызов государству, понимаешь? Понимаешь, что такое ты, пылинка, и что такое система? Все будут заинтересованы в том, чтобы найти тебя и наказать. Как думаешь, как быстро это произойдет?
Боря побледнел, закусил губу, я продолжил:
— Не помню, сколько за подделку денег дают у нас, но раньше за это в рот заливали расплавленный свинец, а в Союзе — даже расстреливали… — Я повторил: — потому что одно дело противостояние с преступной группировкой, и совсем другое — с целым государством. Это не игрушки, Борис. А незнание законов не освобождает от ответственности.
Василий Алексеевич не выдержал, прибежал на крик и указал на Борю пальцем:
— Безответственно и бессовестно! О себе не думаешь, так о матери подумай. Смотри, до чего ее довел!
Огрызаться Боря не стал, потупился и пролопотал:
— Я не хотел… не знал… Не думал, что так серьезно…
— А ты думай! — Мама постучала себя по лбу. — Просто голову иногда включай! Это не игрушки тебе!
— И что теперь делать? — развел руками Боря.
— Шо делать, шо делать, — проворчал отчим, взъерошивая свои волосы и потирая виски. — Усе сделано уже. Молись, шобы обошлося. Не сдаватыся же идти, тогда с матери спросят.
От волнения у него прорезался украинский акцент. Из зала, зевая, вышел щенок. Сев на корточки, я потрепал его за ухом, поглядывая то на Бориса, то на маму и отчима. Всплеск эмоций у них утих, все погрустнели и задумались. Боря, кусавший губы, вскрикнул:
— Да провались оно! — Рванул в зал, схватил со стола фальшивые акции, изодрал на мелкие куски.
Спохватившись, начал ползать по полу, собирая их, а потом — комкать бумагу, слишком похожую на ту, где был напечатан оригинал.
Собрав вещдоки, Боря завернул их в тетрадный лист, исписанный решением задачи, и тут издали донесся вой сирены. Брат побледнел, позеленел, втянул голову в плечи. Повисла звенящая тишина, в которой, все приближаясь, выла сирена.
Боря метнулся на балкон, прижался лбом к стеклу. Наташка отложила учебник. Мы все столпились в зале, насторожились, хотя понимали, что вряд ли это наряд едет за особо опасным Борисом. Скорее всего, вообще не милиция.
— «Скорая»! — радостно воскликнула Наташка.
Боря вылетел с балкона, как ошпаренный и рванул на улицу выбрасывать вещдоки, а возможно, и сжигать.
Скорее всего, в этот раз он выйдет сухим из воды, и мы напугали его достаточно, чтобы больше так не рисковал. Вдруг ему вздумается деньги рисовать? Но куда ему до настоящих профессионалов? Вычислят быстро, накажут жестоко, возможно, и правда на улице окажемся.