С нами поравнялись козы. Иден, бабушкина питомица, начала жалобно блеять, замерев у калитки. Дед Василий подергал калитку и сказал:
— Нету Эльзы. Не повезло вам. — Он сложил руки рупором и заголосил: — Эльза! Эльза! К тебе пионэры пришли! — Повернувшись к нам, дед объяснил: — Если она у соседки, услышит.
Я заглянул за невысокий забор, и в этот момент из-за дома вырулил огромный черный пес с рыжими подпалинами, похожий на немецкую овчарку, только другой масти. Наташка шарахнулась. Пес презрительно на нас посмотрел и чисто для приличия гавкнул. Скорее даже буркнул.
— Не боись, внучка, он не тронет, ежели вовнутрь не полезете. Ну, бывайте.
Дед засеменил за козами, побежавшими в лес.
— Стоять, окаяннаи! — донеслось уже издали.
Мы с Наташкой переглянулись.
— Что делать будем? — спросила она.
— Что-что… ждать, раз уж пришли.
Я сел на асфальтированный пятачок, оперся о калитку и только сейчас понял, как же хочется спать. Наташка зевнула, собралась утроиться рядом, но передумала, уставившись на глядящую на нас пожилую женщину, выходящую из соседнего двора.
Похоже, это и есть бабушка. Узнает? Не узнает?
Нас разделяло метров тридцать. Прямая, как солдат на плацу, женщина направилась к нам. Одета она была в зеленый халат с красными маками, одной рукой держала полупустую трехлитровую бутыль с, похоже, красным домашним вином. Я поднялся ей навстречу. Если не узнает, будет неприятно, потому я помог ей нас вспомнить.
— Здравствуй, бабушка.
Женщина пошатнулась, словно ее толкнули. Замерла, но быстро взяла себя в руки, в три широких шага поравнялась со мной, сгребла в объятия — чуть ребра не затрещали — и проговорила хриплым глубоким голосом:
— Привет, Павлик. Что ж вы так долго… шли?
Она была высокой, худой и тонкой, пахла табаком. Ее лицо оставалось красивым, даже несмотря на морщины и пигментные пятна. Они с Наткой и правда были похожи. Отпустив меня, бабушка переключилась на оцепеневшую Наташку, осмотрела ее лицо, покачала головой.
— Вот же скотина! — только и воскликнула она, вскинула брови и спросила Наташу: — Что у тебя под курткой?
Сестра попятилась, плотнее прижимая обрез к боку.
Сделав вид, что ей это неинтересно, бабушка продолжила:
— Господи, как же я рада вас видеть! Идем в дом. Пес не тронет. Боцман, фу, свои!
Мохнатый охранник мотнул головой — понял, мол — и разлегся у порога.
— А почему Боцман? — разрядил обстановку я. — Ругается?
Бабушка рассмеялась, и наличие у нее чувства юмора вселило надежду, что мы поладим.
Мы пошли, но не в дом, а в отдельно стоящую летнюю кухню, примыкающую к гаражу. Внутри была самая настоящая дровяная печь с железным верхом, где, когда она топилась, можно было готовить, а сейчас на расстеленной газете сох табак и лежала трубка.
Бабушка шагнула в соседнее помещение, где хранились дрова и рычал холодильник «Донбасс» с ручкой, как у ретромобиля. Открыла холодильник.
Со стены над кухонным столом на нас смотрели счастливые и молодые… Наташка с незнакомым мужчиной с военной форме. Конечно, это была не Наташка, а бабушка, но до чего же поразительное сходство! И характер сестра наверняка унаследовала от нее.
Наташа и сама оценила сходство, замерла с открытым ртом, потянулась к фотографии, уронила руку. Закрыла рот, губы ее задрожали, а потом она как заревет…
Грохнулся наземь обрез — я сразу схватил его и сунул под ветровку.
Бабушка, конечно, увидела оружие, но сделала вид, что ничего не заметила. Швырнула на стол творог, обняла внучку, а я вылетел на улицу, чтобы не мешать им. Пес Боцман перевернулся желтым брюхом кверху и растопырил лапы — чеши, мол. И я почесал его мощный грудак, приговаривая:
— Чеширский же ты пес! Матерый шерстяной волчара!
Показывая, как ему хорошо, Боцман закатил глаза и вывалил язык.
Утомившись чесать пса, я прошелся по двору, оценил, что петли на калитке разболтались, забор неплохо бы покрасить, розу в палисаднике — обрезать… Тюк! — мне по макушке ударил сорвавшийся с огромного дерева зеленый абрикос.
Я запрокинул голову: ветви ломились от плодов, причем это была не дичка, а так называемые ананасные абрикосы, продолговатые и крупные. Летом они стоили дурных денег.
В сопровождении Боцмана я отправился в огород — оценить масштаб предстоящей помощи. И присвистнул: соток десять минимум. Привозная черная земля. Целая плантация клубники, помидоры, баклажаны, картошка, будь она неладна, как же меня задолбало на даче собирать колорадского жука!
Тут, в отличие от отцовской дачи, царил немецкий порядок: асфальтовые дорожки между грядками и никаких сорняков; черешни, яблони, груши, сливы и персики побелены.
Под вторым огромным абрикосовым деревом находился каменный сарай, откуда тянуло навозом. Заголосил петух, а хрюканье намекнуло, что там свиньи.
Как же она со всем этим справляется? Тетя Ира помогает с моим двоюродным братом Андреем, Наташкиным ровесником? В той реальности Андрей подсел на наркотики и за пару лет умер. В этой такого не случится, я постараюсь не допустить.
— Павлик! — донесся голос Наташки. — Иди есть! Мы тебя ждем!
Как только я переступил порог летней кухни, бабушка, стоящая у газовой плиты, сказала, переворачивая аппетитно скворчащие сырники:
— Обрез на печь положи. Меня таким не удивишь, навидалась. — Она обернулась и чуть повысила голос: — Не заберу, не дрейфь.
Зареванная Наташка похлопала по табурету, приглашая меня к столу. Я сел, зевнув. Как же здорово быть молодым! После бессонной ночи я еще вполне бодр.
Этих событий в моей жизни не было, и вообще не было бабушек и дедов: бабушка по отцу умерла очень давно, меня тогда и в проекте не было, деда мы всей семьей ненавидели. Хотя может, он и не такой плохой, как отец рассказывал, просто в свое время поступил честно и ушел от нелюбимой женщины. Вырастил сына и ушел. Насколько знаю, отцу тогда было семнадцать лет.
Про деда, Семена Аркадьевича, мама всегда говорила с теплом, а отец нам внушал, что он умер, потому что бабка-мегера его допекла и заездила. Но теперь я вижу, что нет. Если бы баба Эльза его со свету сживала, не стала бы держать фотографии на стенах.
Дед тоже красавцем был: высокий, статный, правильные черты лица, но не слащавые, внимательные светлые глаза, брови с изломом, русые волосы волной. На актера похож… Имени не помню.
Тетя Ира, старшая дочь, и мама пошли в отца, но красота-то у него — не женская, женщины такого типажа кажутся грубоватыми.
Послушав совет, я положил обрез на печь возле табака и накрыл полотенцем — на случай, если кто заглянет. Бабушка отвлеклась от сырников, шагнула к печи, взяла обрез — я дернулся. Переломила его, со знанием дела осмотрела, кивнула своим мыслям и вернула на место.
— Незарегистрированный ствол?
— Отец браконьерит, — ответил я.
— Патроны есть? — спросила она, возвращаясь к плите. — У нас тоже есть дробовик. Промышляю иногда. Егерь из наших, васильевских, не трогает меня.
— Я рассказала, что случилось, — шмыгнув носом, отчиталась Наташа.
— Вот и оставайтесь у меня, места в доме много, — предложила бабушка. — Ирка-то в городе живет, говорит, на работу ей так ближе.
Ирка. Город. Работа… Работа! И тут мня осенило.
— Она ж проводницей работает? — спросил я, делая стойку.
— Ну да, — бабушка поставила перед нами тарелки с голубой каемкой, выставила блюдо, полное румяных сырников. — Свердловск, Тюмень, Москва. Чаще Москва, конечно.
От радости я чуть потолок головой не пробил, стартанув вместе с табуреткой. Москва! То, что надо! Знакомый проводник поезда — то, чего мне не хватало!
Тетушка года через два уволится, не выдержав беспредела на железной дороге. Блин, ну как так можно, сидеть на бочке с золотом и не видеть этого!
— Дети, будете какао с молоком? — спросила бабушка.
— Да! — в один голос ответили мы.
Я так хотел эти сырники, что сила желания, наверное, заставила бы их прыгать в рот, как те вареники в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Рука сама потянулась к сырнику. Потом — к еще одному. А какао какое вкусное! Напиток богов. Я-то к лакомствам привычный, а вот Наташа так увлеклась чревоугодием, что ненадолго забыла о своих проблемах, только и нахваливала еду. А бабушка умилялась. Накормить внуков — это же святое!
Так и вертелись в голове лозунги: всем студентам — булочки, всем бабушкам — по голодному внуку!
— Кажется, я скоро лопну, — проговорила сестра с набитым ртом. — Вкуснотища какая! Бабуля, спасибо вам огромное!
Посидев немного, Наташа спросила жалобно:
— У вас есть телефон? Позвонить надо.
— Владу? — спросил я, уже зная, чем дело кончится, и кивнул на часы, стоящие на подоконнике. — Полвторого дня. — Он еще с учебы не пришел.
— Вы ж всю ночь не спали. И не мылись, наверное. Давайте я вам титан растоплю, — засуетилась бабушка.
Помыться, конечно, нужно было, но не хотелось ее напрягать. Впрочем, нет. Одинокой пожилой женщине хочется быть нужной, для нее такая забота в радость.
— Давай я хоть дров тебе принесу, — вызвался я.
Странно, но как-то само собой получилось, что я сразу перешел на «ты», а Наташка бабушке выкала. У меня же было чувство, что баба Эльза — своя в доску. Как же, черт побери, хреново, что в прошлой жизни мы не общались!
— Там все есть, — отмахнулась она.
Баня, она же ванная находилась с том же строении, что и кухня, но вход был отдельно. Титаном назывался продолговатый металлический котел на ножках, с топкой. Этакая буржуйка с железной емкостью, наполненной водой, от которой отходили трубы. Рядом с титаном была ванна. Бабушка накидала в топку дров, разожгла огонь и сказала:
— Минут пятнадцать — и готово!
— Класс! — оценил я.
Мы вернулись в кухню, выпили еще какао, бабушка расспросила про мать и Борю, про отца — ни слова. А я смотрел на фотографию деда, и меня разъедал стыд, что мать продала его кортик. Интересно, можно ли найти концы и выкупить его?