Отец смотрел на нее.
Неторопливо дочитав письмо, тетя Надя беспечно улыбнулась ему.
— Вот и собрался... Пишет, что возможно скоро приедет. Вспомнил про нас...
Небрежно положив на стол конверт с письмом, тетя Надя пошла в дом.
— Видел? — горько спросил отец.
— Ничего особенного не видел,— возразил я. Мне хотелось помочь отцу, сгладить его боль. Да и подумалось, что он несколько преувеличивает значение письма. Тетю Надю, как мне показалось, оно мало тронуло.
— Бревно ты,— огорчился отец.— Людей понимать надо. Думаешь, просто Надежде вот так сказать, что Борис «возможно» приедет? «Возможно»! Ишь, другого слова не нашел? Ну и ну!..
Из дома выскочила Ленка в стоптанных шлепанцах на босу ногу, лохматая, как ведьма.
— А! Явился очаровательный брат...— пропела она своим поставленным голосом.— Очень хорошо! Будет кому поправить утюг. Не нагревается. Сделай побыстрее!
— Павлику не могла поручить?
— Не хами...
— Успеется с утюгом,— небрежно отмахнулся я.
— Успеется? — зловеще спросила Ленка.— Тогда ходить тебе сегодня в неглаженой рубашке и брюках. Тебя устраивает такой вариант?
И демонстративно скрылась в доме.
Однако тут же Ленка выскочила на улицу с круглыми глазами.
— Да приберись, неряха! — раздраженно прикрикнул на нее отец.
— Вы чем тетю Надю обидели? — кинулась на нас Ленка.
— Что болтаешь? — остановил ее отец.
— Пойдите и посмотрите,— предложила Ленка.— Сама не своя. Сидит и ничего не слышит. Как в столбняке...
Отец оглянулся на меня.
— Теперь, дошло?.. Ленка, не трогай Надежду. Борис письмо ей прислал. Пишет, что, может, скоро приедет. Вот Надежда и расстроилась.
— Борька? Правда? — Ленка словно споткнулась на ровном месте.— Это же хорошо!..— выдохнула она и вдруг замолчала, словно чего-то испугалась.
— Иди на кухню и готовь завтрак,— строго сказал отец.— Да к Надежде не приставай. Дениска спит?
— Шевелится.
— Взгляну на него...
Отец тяжело поднялся и пошел в дом.
Ленка стояла, о чем-то задумавшись. Потом, словно отогнав ненужные мысли, резко тряхнула головой.
— Как же будет с утюгом, синьор Витязев? Вот прицепилась!
Я отправился с Ленкой на кухню, хотя самое лучшее было бы немного вздремнуть до завтрака.
Наладив утюг, я прямо спросил ее:
— Сколько времени Борис не писал тете Наде?
Ленка откинула со лба волосы и оглянулась, словно боялась, что тетя Надя может стоять за дверью.
— Не знаю точно,— тихо сказала она.— Раньше переписывались они часто. Потом письма пошли реже и реже. Тетя Надя про Борьку словно забыла. Будто вышла из комнаты, заперла ее и ключ выбросила. Но мы-то видели, что ей тяжело. Жалко ее... Потому никогда о Борисе и не заговариваем.
— Оставил он ее, наверное...— А может — вернется?
— Обязательно,— решительно сказала Ленка.— Как же так? У него же сын растет. Дениска большим стал, в отце нуждается.
— В этом ли дело...
— Да, и в этом,— убежденно сказала Ленка.— Тут у Бориса — семья. Они же немолодые. У них обязанности перед сыном!
— Ленка! — попытался я вразумить сестру.— Разве дело в обязанностях? Есть же и чувства. С ними надо считаться. Любовь, например. Если ее больше нет, если ушла она, зачем же тогда восстанавливать им отношения? Странно ты рассуждаешь.
Ленка, раскатывая какие-то лепешки, взглянула на меня свирепо.
— Тетя Надя сама во многом виновата. Почему отпустила Борьку в Москву одного? Почему не поехала с ним? Он же хотел хорошего, думал о себе и о ней. Разве это не так? Бориса я ни капельки не оправдываю, во многом он вел себя плохо. Но и всю вину валить только на одного Бориса не хочу.
— Все гораздо сложнее...
— Именно? — Она с вызовом смотрела на меня, похожая сейчас на маленькую рассерженную собачонку.
— Что ты со мной играешь в прятки? А Николай Иванович? Ведь он есть. С этим надо считаться.
— Тише... Услышат...— зашипела Ленка,
Покончив со стряпней, Ленка мыла над раковиной руки. Она долго молчала, слышался только шум льющейся воды. Потом оглянулась на меня через плечо.
— Николай Иванович все поймет,— тихо сказала она.— Он должен понять, понять все, стать над своим чувством. И хватит! — решительно заключила она.— Иди в столовую, зови всех, пора завтракать.
Воскресные завтраки, с болтовней, затягивались. Сегодня атмосфера была сгущенной. Все делали вид, что о письме Бориса забыли. Тетя Надя преувеличенно внимательно занималась Дениской, Ленка металась из кухни в столовую.
Посредине стола Ленка поставила большое блюдо с каким-то красивым по форме и непонятным по содержанию кулинарным изделием. Отец желая, видимо, несколько разрядить настроение, достал из заветного шкафчика одну из своих бутылочек.
— Настояно на рябине,— показал он на свет красноватый напиток.— Годичной выдержки. Хороша!..
Себе и мне отец налил полные большие хрустальные стопки, Ленке и тете Наде — маленькие рюмочки. Дениске поставили бутылку фруктовой воды. Настойка оказалась, действительно, приятной, с ароматной горчинкой. Мы закусили таинственным Ленкиным блюдом. Отец вытер усы и одобрил.
— Молодец, Ленок! — сдержанно похвалила и тетя Надя. Только я промолчал.
— Не нравится? — подозрительно, не выдержав моего молчания, спросила задетая Ленка.— Не по вкусу?
— Ничего, съедобно,— скромно оценил я, поддразнивая, хотя ее стряпня оказалась достаточно качественной.
— Что настряпала? — спросил отец.
— Гриша виноват,— сообщила Ленка, метнув взгляд в мою сторону и выложив на стол подарок — книгу «120 блюд из картофеля».— А делается так... Она открыла книжку и прочитала рецепт блюда, которое называлось не очень аппетитно: «Улитки».
— Вот, оказывается, какую мы гадость ели,— рассмеялся отец. Мы, наверное, и еще поболтали бы о кулинарной новинке Ленки. Но в это утро все разговоры быстро затухали. Мы скоро вышли из-за стола.
Сразу после завтрака отец забрал Дениску и повел его на прогулку в зверинец, приехавший из областного города в Крутогорск. Тетя Надя ушла в свою комнату и закрыла дверь, Ленка занялась домашними делами.
Я вытащил на улицу раскладушку и поставил ее под тень дерева. Мне хотелось дочитать повесть в журнале, которую очень рекомендовал всем Базовский. Она вызывала самые противоречивые читательские разговоры и яростные споры среди критиков. Одни ее превозносили, другие с такой же страстью решительно уничтожали.
За чтением незаметно задремалось.
Проснулся я от легких толчков. Надо мною стояла Ленка и легонько похлопывала меня по плечу.
— Гриша, Гриша...— шептала она.— Маира тебя спрашивает. Что ей сказать? Встанешь?
С минуту я лежал и думал, что сказать Маире. Встречаться с нею совершенно не хотелось. Зачем мне эта встреча?
— Скажи, что очень устал после поездки и крепко спит. Не смогла добудиться. Понятно?
Мне показалось, что такой ответ устраивал Ленку. В ее глазах блеснуло торжество.
Я опять задремал и проснулся, услышав рядом голоса. Неподалеку сидели Ленка и Катя и тихонько разговаривали.
— Да? — иронически спросила Катя.— Мне, например, понятно, все понятно. С чего ты взяла — раскаяние? Борис не из таких. Это — разведка. Он еще всех вас удивит.
— Перестань — поссоримся,— предостерегла Ленка.— Борис — мой брат. Не хочу о нем плохое слышать.
Тут обе заметили, что я пошевелился и замолчали.
— О чем спор? — спросил я.
Они переглянулись.
— Спи, Гришенька,— ласково пропела Ленка и потянула подругу за руку в сад.
— Дядя Паша! Достань воробушка! — послышались ребячьи голоса за забором.
Долговязая фигура Павлика неслышно возникла посреди двора. Он глянул вправо, влево и, никого не обнаружив, посмотрел на меня. Потом решительно направился в мою сторону.
— Один? — бросил он.
— Возможно,— ответил я.
— Они куда ушли?
— Кто?
— Будто не знаешь,— с досадой ответил он и посмотрел на часы.— Нет, не опоздал.
— Где-то там,— показал я в сторону сада.— Изнывают от одиночества.
Он потоптался возле моей раскладушки и присел в ногах.
— Гоняешь автобус?
— Ага,— лениво протянул я.— Что, собственно, тебя так беспокоит?
— Персонально ты не беспокоишь. Можешь об этом не тревожиться. Смотреть на подобных тебе противно. Ты ведь не одиночка.
— Так отвернись,— посоветовал я миролюбиво.
Меня раздражала его навязчивость. Всякий раз он вот так зудил. Как комар!
Павлик был, постоянно обуреваем какими-либо новыми идеями.
В этот раз он обрушился на консерватизм в школьном образовании. Я знал, что его не остановить, пока он не выложит до конца. Он даже забыл, что в саду его ждут, и не торопился туда.
Мысль Павлика сводилась к тому, что средняя школа калечит ребят, забивает головы школьников сведениями, которые потом им оказываются совершенно ненужными. «Вдумайся в существо,— возбужденно говорил он, размахивая руками.— Как сейчас сдаются экзамены? Ребята занимаются зубрежкой, готовят шпаргалки по всем предметам с единственной целью — ответить в точности по учебнику. К самостоятельному мышлению их совершенно не приучают. На другой день после экзамена все это из головы, как мусор, выбрасывается», Павлик говорил, что сейчас существует только школа фактов. Она изжила себя. Пора переходить к школам методов, понятий. Это приучит школьников к мышлению, к сознательному отношению к фактическому материалу. Да и информации-то, которыми школа пичкает детей, говорил Павлик, давно устарели. «Только в последние двадцать лет наука удвоила количество знаний против добытых человечеством за три с половиною тысячи лет. А школа продолжает заполнять мозги школьников информациями прошлых веков. По математике она держится на уровне семнадцатого века. Вдумайся!.. А по физике не перешагнула девятнадцатого века. Это говорят ученые...
Мысли сами по себе были интересными и новыми для меня, но мне не хотелось поддерживать разговора.
— А ты! Чем занимаешься? Гоняешь автобусы. Бессмысленно тратишь дорогое время, черт бы тебя подрал! — выругался в мой адрес Павлик, хлопнув себя по коленам.— Как долго собираешься вести такой образ жизни?