— Ты можешь мне помочь? — спросила Катя.
— Всем, чем только могу.
— Мне нужны деньги.
— Только-то... Всегда готов.
— Мне нужно много.
Катя назвала порядочную сумму, равную примерно моей полумесячной зарплате.
— Ого! — я даже присвистнул.— Многовато! Но одолжить могу. Зачем тебе, Катя?
— Нужно... Можешь дать, как только понадобятся?
— Какая-нибудь крупная покупка?
— На это не стала бы просить,— сказала пренебрежительно Катя.— Только не говори о просьбе Лене.
— Ладно... А деньги всегда будут.
— Борис тебе сказал, зачем он приехал? — без всякого перехода спросила Катя.
— Это — разведка.
— Тебе Лена наш разговор передала?
— Подслушал неосторожную беседу подруг. Почему ты так плохо встретила Бориса?
— Плохо? А как я должна была его встретить?
— Плохо — мягко сказано. Враждебно.
— Не умею скрывать своих отношений.
— У тебя есть основания для такого отношения?
— Да, есть.
— Может, он чем-нибудь обидел тебя в Москве?
— Попробовал бы...
— Послушай, что ты ломаешь голову, мучаешься, стараешься понять, зачем он приехал? Причина у него одна и очень уважительная. Он хочет помириться с тетей Надей. Разве этого мало?
— Ты серьезно веришь в это?
— Не выдумываю... Помнишь, ты спросила — изменился ли Борис?— сказал я.— Изменился, конечно, изменился. Не все мне в нем нравится... Но он любит тетю Надю. Ты просто убедила себя, что он плохой. Все же есть в нем что-то и хорошее. Он сейчас искренне хочет вернуться к тете Наде, к Дениске. Опять жить в нашем доме. И старается помочь тете Наде, думает о ее будущем. За этим и приехал в Крутогорск. Ты же каждый его поступок истолковываешь дурно. А ведь так нельзя. Правда? Надо помочь Борису, а не топтать его.
— Его затоптать трудно. Он сам скорее затопчет другого. Мне не хотелось рассказывать тебе все, что знаю. Еще подумаешь, что наговариваю. Но вот тебе один только случай. По его вине из нашего института ушло трое хороших людей. Таких, которые никуда не высовываются, а скромно и увлеченно занимаются своим делом. Вроде тети Нади. Однажды они осмелились выступить против Бориса. Он в одной своей работе допустил ошибку и ни за что не хотел признавать ее, хоть она была очевидна. Мне трудно тебе объяснить, в чем она, для этого потребовалось бы слишком много времени, но поверь, что заметили они ее во время, и она была очень серьезной. Впоследствии все это подтвердилось. Но Борис не захотел считаться с ними, сумел создать вокруг них такую обстановку, что все они вынуждены были уйти из института. А работники очень ценные и способные. Не чета ему. Теоретически на голову выше. Вот какой твой Борис. И еще кое-что мне известно, да, может, не время пока об этом говорить.
Мне тяжело было согласиться с Катей, хотя в глубине души я чувствовал, что она в чем-то права... Я попытался ей возразить.
— Один неправильный поступок еще ничего не значит. Вот я знаю женщину. Ее прошлое может испугать. В восемнадцать лет — тюрьма, потом всякие связи с мужчинами, брак с преступником. Курит, пьет... Потерянный человек? Как по-твоему?
— Да это же другое... Надо узнать ее. Может, так сложились обстоятельства. Может, она запуталась в них. А твой Борис сам делал свою судьбу. Вернее, карьеру, и теперь в угоду ей идет иногда на подлость. Ты поверил, что у него добрые намерения? А я в это не верю. Переубедить тебя, наверное, не смогу, но он даже в мелочах подленький. Каждый поступок вроде пустяк, а вместе — его характер.
Мне стало очень тяжело на душе. Я промолчал.
От пруда давно тянуло прохладой. Надвигались вечерние тени. Как всегда, на дальних берегах засветились глазки рыбачьих костров.
Но уходить не хотелось. Тянуло побродить в вечерних сумерках. Я предложил Кате прогулку до парка, и она охотно поднялась.
Хороший летний вечер вытянул горожан на улицу. В аллеях были заняты все скамейки. Много народу толпилось на ярко освещенном круге танцевальной площадки.
Во Дворце культуры закончился киносеанс, и площадь на короткое время полюднела. Проходили девушки и парни, нарядно, по-летнему одеты. Слышался смех, веселые шутки.
Мы подошли к кафе. Большие окна его были ярко освещены. Горела неоновая вывеска: «Космос». Я подтолкнул Катю к двери, и она безропотно подчинилась. В переполненном, гудевшем голосами зале мы отыскали все же свободное местечко.
Возле нас остановилась официантка.
— Немножко выпьем? — спросил я Катю.
— Только кофе и мороженое,— категорически сказала она.
— Синий чулок,— упрекнул я.— В кои-то веки оказались вместе. Может, другого случая и не будет. Себе я чуточку закажу все-таки.
— Тогда и мне чуточку — портвейна,— сдалась сразу Катя.
— Коньяку.
— Портвейна, и немного.
На том и порешили. Девушка, улыбаясь, приняла заказ. За соседним столом сидели две пары.
Милейший парень, какой-то очень уютный, с крутыми плечами, выдавал всякие истории.
— Смех, знаете...— говорил он, оглядывая собеседников бархатистыми темными глазами.— Побежал утром на поезд, шапку забыл. Пришлось новую покупать...
Все его истории начинались одной и той же запевкой.
— Смех, знаете...
Лицо Кати оживилось. Я смотрел на нее, и мне доставляло удовольствие ухаживать за ней. Она охотно принимала знаки моего внимания.
В кафе начали приборку. Пора было подниматься.
Случайно, но словно кто толкнул меня, я оглянулся на дверь. И увидел... Бориса. Он стоял у входа. Мы встретились глазами. Борис сразу повернулся и вышел.
Вероятно, на моем лице выразилось удивление.
— Что случилось? — спросила Катя.
— Ничего, ничего...— поспешно ответил я, подозвал официантку и стал расплачиваться.
Я не понимал, почему мне стало неприятно, что Борис увидел меня с Катей.
Катя все еще пристально вглядывалась в меня.
— Кого-то ты увидел? — опять спросила она.— Тебе неприятно, что увидели со мной? Маира?
— Что ты! Борис заходил.
— Ну и что? — спокойно полюбопытствовала Катя.
— Ничего, конечно,— согласился я. На улице я спросил:
— Тебе нравится в Крутогорске? Не жалеешь Москвы?
— Нисколько... Просто некогда думать о Москве. Ведь мы сейчас заняты самым интересным. Проверяем все показатели, схему обогащения.
Мы стояли у большого дома, где на верхнем этаже Катя занимала однокомнатную квартиру.
— Почему ты никогда не зайдешь к нам на завод и не посмотришь, как мы работаем? — спросила Катя.
Я держал ее руку в своей, и она не думала ее отнимать.
— Успею...
— Равнодушный индюк, — по-доброму сказала Катя и сжала мою руку.— Спасибо за хороший вечер.
Она явно ждала, что я откликнусь на эти слова. А я промолчал.
16
Домой я возвращался опустевшими улицами. Меня все сильнее охватывало чувство вины перед Тоней, словно я предал нашу любовь. Прежде чем войти в молчаливый дом, я посидел на скамейке.
Сигарета казалась горькой. Почему я не поехал к Тоне? Верит ли Тоня в мою любовь? Не отвернется ли? За эти сутки многое могло измениться.
Я пересек наш дворик, никем не замеченный прошел в свою комнату, присел к столу и включил настольную лампу. Мне было очень тревожно.
Тотчас ко мне заглянул отец.
— Дома? — удивился и обрадовался он.
— Как видишь,— хмуро отозвался я, едва повернув голову. Отец постоял в дверях. Его явно тянуло войти ко мне и поговорить.
Однако, видимо, почувствовав мое хмурое настроение, он неохотно отступил, прошел по коридору и запер входную дверь. Его шаги опять остановились возле моей комнаты, но он все-таки не вошел и удалился к себе. Мне стало жаль отца, но и разговаривать с ним сейчас я не смог бы. Хотелось побыть одному.
Почти машинально я придвинул листок бумаги, достал ручку и написал первые слова:
«Вернулся поздно. В комнате один, в доме очень тихо. Думаю, Тоня, о тебе...»
Я посидел немного, всматриваясь в окно, где виднелись редкие огоньки в домах засыпающей улицы. И вдруг слова сами заскользили с кончика пера. Я писал почти, не останавливаясь, почти не делая помарок, плохо сознавая смысл фраз.
Перечитал... Настоящий бред! Ну и ну! Расстарался... Тоня подумает, что я просто неврастеник. Никуда не годится. Я разорвал письмо на мелкие клочки.
Написать бы что-то шутливое. Пусть Тоня улыбнется. Но за шуткой должна быть и правда.
Так родился вот этот самый
АКТ
о сердечной травме водителя I класса междугороднего автобуса
Г. Витязева.
Достоверно установлено, что в один из весенних дней кондуктором автобуса А. Сизон была нанесена водителю этого же автобуса невольная и никому неподсудная сердечная травма. Оружие, которым воспользовалась означенная А. Сизон, был взгляд ее синих глаз.
Г. Витязев впервые получил такую травму. Некоторое время он не чувствовал изменений, происходящих с ним. Но последующие встречи с А. Сизон вызвали уже ясно ощутимые недомогания. Процесс протекал следующим образом.
Первый признак заболевания выразился в том, что в голове пострадавшего возникла некая туманность. Обволакивая мозг, она вызывала состояние, сходное с алкогольным отравлением. Взгляд больного стал рассеянным, походка вялой, во взаимоотношениях с окружающими стали возникать недоразумения на почве недопонимания больным самых простых вещей.
Однако этот серьезный недуг больной переносил мужественно, что можно объяснить только его великолепным физическим развитием. Необходимо отметить, что во время выполнения служебных обязанностей никаких аварий с машиной зафиксировано не было.
Примерно через неделю туманность в голове больного постепенно рассеялась, взгляд стал более осмысленным, однако на смену старым пришли симптомы новые. Больной совершенно неожиданно для родных стал исчезать из дома, у него стал отмечаться явный недостаток времени для встреч с друзьями, мало того, он просто начал избегать их общества.
В результате сопоставления всех симптомов и тщательного анализа хода болезни поставлен диагноз: болезнь Г. Витязева — любовь. Как известно, этот недуг встречается в двух вариантах: любовь, вызывающая положительные эмоции (в просторечии ее именуют счастливой), и любовь, вызывающая отрицательные эмоции (в просторечии ее именуют несчастной).