Я укоризненно посмотрел на нее.
— Не хочу,— подтвердила она.— Незачем.
Окраинными улицами мы вышли на берег пруда. Над ним сгущался полумрак. Еще катались на лодках. С одной из дальних доносилась смягченная расстоянием и водой песня, очень популярная в наших местах, сочиненная уральским композитором.
Пускай над перекрестками
не гаснут огоньки,
нам улицы Свердловские
знакомы и близки.
Рассвет встает над городом,
Заря — светлым светло,
как любо все и дорого
и на сердце тепло...
Тоня смотрела в далекую даль пруда. Лицо ее сейчас было спокойно.
— Ты, правда, доволен, что я приехала? — спросила она глуховатым голосом.
— Сомневаешься? Как тебе доказать? — Я обнял ее и привлек к себе. Она прижалась лицом к моей груди и вдруг заплакала.
— Я боюсь...— Она прерывисто вздохнула.— Ведь ты и сам понимаешь. Может, у тебя это вовсе не любовь. Просто я оказалась рядом. Ну, увлекся, а я легко пошла навстречу.
— Тоня! — упрекнул я.— Замолчи... Она опять вздохнула.
— Грешница я... Большая грешница. Не имею я на тебя никакого права...— Она сжала руками голову.— Мы сможем работать в одной бригаде? — совсем другим тоном спросила она.
— Кто нам запретит?
— Да заметят же... Первый Голубев. Пойдут всякие разговоры.
Чего ты боишься?
— Я беспокоюсь не о себе, а о тебе. Хочу, чтоб тебе было хорошо. Всегда.
— Мне хорошо.
— Ничего ты еще не понимаешь. Все тебе кажется простым и ясным.
— Зачем же все усложнять?
— Да потому, что жизнь сложна. Ты еще только начинаешь... Встретил меня и кинулся, как в омут. Меня закружил. Голову с тобой потеряла. Тебя не пугает, что я старше? Ну ладно, не надо... Молчи, молчи... Сейчас ничего не говори...— Она порывисто прижалась ко мне. Я чувствовал, как гулко бьется ее сердце.
С лодки донеслась новая песня. Грустно-шуточная про черного кота.
— Неужели может прийти такой час, когда мы станем чужими? — отстраняясь, медленно проговорила Тоня.
— Никогда! — пылко возразил я.— Слышишь, никогда такому не бывать.
— Родной! — Она тихонько рассмеялась и закрыла мне рот рукой.
— Не говори так. Никому не обещай ничего вечного. Что стоят такие клятвы? Если б стоили... Тогда судам нечего было бы делать. Сейчас нам хорошо? Ну, и ладно, не будем загадывать на годы. Постараемся, насколько нас хватит, относиться друг к другу по-доброму. Справедливо... Ты будешь хорошо относиться ко мне? Тебя ничто не будет смущать? Ох, и дура я. Видишь, сама же и прошу у тебя обещаний.
— Тоня...
— Вот и спасибо... Помни, если я стану тебе в тягость, если встретишь девчонку моложе и красивее, лучше...— Она опять помолчала.— Не лги мне... Хорошо? Не притворяйся. Скажи мне сразу. Я тебя ничем не упрекну. Никогда этого не будет. Ничего не бойся. Я ведь могу приказать себе: забудь! И забуду. Дай мне слово, что ты скажешь прямо...
— Плохо думаешь обо мне.
— Дай слово.
Я рассмеялся. Разве трудно дать слово? Я верил себе, верил глубине своего чувства.
— Сдаюсь, если это так важно для тебя. Даю слово! Легко даю. Не изменю ему.
— Не слушай меня, дуру,— раскаянно попросила Тоня, все всматриваясь в темноту, где теперь виднелись лишь редкие огоньки. Она помолчала некоторое время, потом заговорила тихим голосом.— Сегодня шла по городу и думала, что очень, очень люблю Крутогорск. Впервые так думала. Увезли меня отсюда маленькой. Казалось, что я могла запомнить в нем? А вот запомнила. И многое. Вода мне виделась. Она была совсем особенной. Какой-то живой. Отец или мать брали меня на руки и окунали в эту воду. А по ней кругом прыгали солнечные зайчики. Мне так хорошо было играть с ними... Камни вспоминались, огромные глыбы, скалы, большие сосны на них. И так порой тянуло девчонку вернуться домой к этой вот воде и соснам. Такое нападало горе, что всю подушку слезами заливала.
Так вполголоса она рассказывала о себе. Я только крепче сжал ее руки, словно подавал молчаливый сигнал о готовности к помощи.
Близко у берега проплыла лодка. Мы не видели ее, только слышали плеск воды от ударов весел.
— Теперь город стал еще дороже,— сказала Тоня.— Мне тут легче дышится. Так хочется остаться насовсем и никуда больше не ездить. Осесть в своем гнезде.
— Кто же мешает?
— Ты не все знаешь обо мне,— сказала Тоня.— Ведь меня хотели выселить. Это после суда над Сизоном. Спасибо, что отец твой вмешался. И дом собирались отобрать. А его я на свои деньги купила — на северные. Меня тут Сизонихой звали.
— Да все ж давно забыто.
— Если бы... Ну, не будем больше об этом.
Голоса на воде замолкли. Тишина стояла вокруг нас. Исчезли и все огоньки. Остался только один, горевший яркой точкой на берегу. Вдалеке матово светило дрожащее над заводом небо.
Она не противилась моим ласкам. Полный мрак окружал нас. Я целовал ее лицо, шею, груди, упругие и пахучие.
Мы спокойно отдыхали, счастливые нашей близостью.
— Ты проводишь меня домой? — спросила Тоня. Я даже рассмеялся от нелепости вопроса.
— Неужели одну отпущу?
— Не хочу, чтобы нас увидели вместе,— уточнила свой вопрос Тоня.
— Кого нам бояться?
Она только потерлась щекой о щеку.
— Не подозреваешь, что ты сейчас для меня,— сказала Тоня.— Главное, я уже не одна, как недавно. Исчезла пустота...
Исчезла пустота в ее жизни... У меня такого ощущения не было. Моя жизнь просто раздвинулась. Я был горд сознанием, что у меня есть любимая, есть очень дорогой для меня человек. Я почувствовал, что могу быть нужным женщине. И сразу словно шагнул через годы, я повзрослел. Для меня открылся совершенно новый мир, мир неожиданных, неведомых дотоле радостей.
Это было ощущение полноты бытия.
Шел второй час ночи, когда мы вошли в темные улицы. Город спал, только завод осторожно дышал, сверкая яркими огнями. Никто не встречался нам на пути. Лишь иногда дорогу перебегали кошки. Их глаза фосфорически сверкали в темноте кустов и в подворотнях.
На освещенном перекрестке, около витрины магазина готовой одежды, стояли трое парней. Я не обратил на них особенного внимания. Мы прошли бы мимо, но один из парней окликнул:
— Эй! Подожди... Дай закурить.
Развязный тон мне не понравился. Все же мы остановились. Самый рослый приблизился вплотную. Беря сигарету, он нахально посмотрел мне в глаза. Кажется, я его видел в книжном магазине. Подошли и его товарищи. Почувствовав что-то неладное, я, доставая спички, рукой постарался отодвинуть Тоню. Но она протестующе снова встала рядом со мной.
Я следил за руками рослого. Пещерное косматое существо! Давно не стриженые волосы, челка до бровей. Дикой расцветки рубашка, помятые брюки. Совершенно, к тому же, идиотские глаза. Ну и тип! «Сейчас я тебя украшу»,— подумал я с наслаждением.
— Возьми спички! — приказал я резким тоном.
— Ты, курва...— прошипел он.— Зажги... Вежливости учить надо?
Его товарищи, такие же экзотические, одобрительно хихикнули.
Я ждал первого движения рослого, чтобы успеть нанести опережающий удар, а второй сразу же обрушить на обормота, стоявшего от меня в выгодной позиции слева. В таких случаях надо захватывать инициативу, не дать им напасть стаей. Только бы Тоню не тронули.
— Дашь пройти? — сказал я.
Рослый цыкнул сквозь зубы.
Двое парней, державшие руки в карманах, теперь вынули их, и подошли к рослому. Решающая секунда...
Я сжал в кулаке коробок спичек, готовясь ударить, не ожидая их нападения.
— Это вы, Тоня? — раздался громкий и очень знакомый голос.— Снова к нам?
Я резко обернулся и увидел у газетного киоска... Машу, в черном, переливающемся цветными пятнами платье. На голове — высокая прическа. Она возбужденно и бесцеремонно разглядывала Тоню.
— Свои, что ли? — хрипло спросил рослый.
— Свои, свои...— торопливо подтвердила Маша.— Витязев... Парни переглянулись.
— Дай же прикурить,— сказал рослый.— Ты что подумал?
— Прикуривай и отваливай,— презрительно сказал я.— Жаль, что не успел тебе морду украсить.
— Ладно, не разоряйся,— примирительно сказал он, прикурив и возвращая коробок.
— Шпана! Как вас только в рабочем городе терпят.
Маша отстранила парней.
— Здравствуйте, Тоня! — пропела она, продолжая рассматривать Тоню в упор.
— Здравствуй, Маира,— принужденно поздоровалась Тоня.
— О, не забыли меня? — закудахтала Маша.— Давно вас не видела... Где же вы были? К нам теперь насовсем?
Меня Маша словно и не замечала.
— Проездом, Маира,— спокойно ответила Тоня.— Завтра утром уезжаю.
— Опять надолго? Ой, а я обрадовалась, думала — насовсем,— все так же захлебываясь словами, ненатуральным слащавым голосом тараторила Маша.— Сейчас гуляете? Наш город вспоминаете? — тянула она разговор.— Долго же вас тут не было.
Тоня ничего не ответила.
Я взял ее за руку, и мы медленно пошли в глубину темного переулка.
— До свидания! — крикнула нам в спину Маша и что-то еще добавила.
Парни засмеялись.
Мы не ответили и шли, не оглядываясь.
— Гриша! — послышался призывный голос Маши.— А я ждала тебя с билетами в кино. Так и пропали билеты.
Я почувствовал, что Тоня словно сжалась от этой встречи.
— Вот... Такого и боялась.
— Да черт с ней! — возмутился я.— Плюнь ты на нее. Испугалась девчонки! Какая нелепость. Что ей до нас? Что нам до нее?
— Маире? Ей до всего дело. Вот увидишь. Такие, как она,— уши и язык города.
Тоня не спросила о том, что крикнула Маша. Сам же я не хотел объяснять. Выглядело бы каким-то самооправданием. Однако фразу о билетах в кино Тоня наверняка запомнила. Но Маша — ведь как ударила!
Мы подошли к небольшому в три окна дому Базовского. В крайнем окне горел свет.
— Не спит, ждет,— встревоженно сказала Тоня.
Она все еще не могла оправиться от встречи на перекрестке.
— Прости,— сказала она.
— За что?
— Ты понимаешь. По всему теперь городу раззвонит про нас.