Молоденькие официантки черно-белыми бабочками порхали между столиками.
Мы заказали какие-то салаты и рыбу. Я значительно посмотрел на Тоню и к списку заказанного добавил триста граммов коньяку и бутылку шампанского.
Тоня сидела молча, ни во что, не вмешиваясь, позволяя мне все решать одному. Только, когда официантка, приняв заказ, отошла, сказала:
— Что сей сон значит?
— Не хочу больше прятаться по закоулкам. Пусть все видят, как я к тебе отношусь.
— Но меня-то ты даже не спросил, хочу ли пойти сюда.
— Не будем ссориться. Ладно? Может, и надо было спросить. Захотелось посвоевольничать. Допускаешь?
— Мальчишка...— Она мягко улыбнулась и сразу сняла мою тревогу.— Мне что-то другое за этим померещилось. У тебя все хорошо дома?
— Отношения все еще проясняются. Сдвигов что-то не видно,— сказал я, имея в виду тетю Надю и Бориса.— Главное событие дня — Ленка.
И рассказал о ее предстоящем выступлении по телевидению.
— Волнуется? — спросила Тоня.
— Конечно.
Девушка принесла все заказанное: закуски, коньяк в графине, хотела открыть шампанское. Я остановил ее.
— Потом... Пока подержите в холодильнике. Она унесла бутылку.
— Налью? — спросил я Тоню. Тоня сдержанно кивнула.
— За наше доброе! — сказал я, поднимая рюмку.
Она опять кивнула и, выпив, некоторое время сидела, устремив глаза в неведомую даль, словно выключилась из шумной обстановки кафе. Потом пристально поглядела на меня.
— Решил доказать? Смешной ты...— Тоня сказала это весело, словно только сейчас расковала себя, и улыбнулась совсем свободно.
Она поставила руки локтями на стол и, подперев подбородок ладонями, задумчиво смотрела на меня. В волосах ее играл свет. Тихая улыбка делала ее удивительно милой.
— Акт о травме я сберегу...— сказала Тоня.— И постараюсь помочь больному. Хочешь, сейчас скажу тебе, что люблю?
— Скажи!
— Я люблю тебя, Гриша...
— И я тебя люблю, Тоня.
Все окружающее нас в этот момент отодвинулось куда-то. Мы были словно одни, с нами была любовь, а где-то далеко-далеко шумел людской прибой...
В кафе люди все время менялись. Одни уходили, их места тотчас занимали другие.
Выпитый коньяк и присутствие Тони действовали возбуждающе. В иных условиях я, наверное, еще не скоро спросил бы Тоню о том, что мне давно хотелось узнать.
— Скажи, где сейчас твой бывший муж? — спросил я.
Тоня внимательно взглянула на меня.
— Сизон? Разве не знаешь? В заключении.
— Вы с ним переписываетесь?
— Нет... Ни одного письма.
Она оглянулась на зашумевших рядом парней, опять посмотрела на меня, словно проверяла впечатление своих слов. И снова взглянула на шумных парней.
— Тебя это интересует? Ты сидишь с бывшей женой очень крупного хищника. Хочешь, расскажу о нем? Тогда слушай...— с вызовом сказала она. — Познакомились мы чисто случайно. В районной газете я работала, машинисткой, пробовала и заметки писать. Широкая амнистия тогда прошла. Помнишь? Многих выпустили, многим большие сроки скостили. И газете хотелось показать, как преступники на честный путь встают. Да и жителей думали успокоить: дескать, они совсем не такие, напрасно вы их опасаетесь. Ну и поручили мне найти подходящего парня и написать о нем. В редакции считали, что мне какие-то душевные вещи удаются. Так наше знакомство с Сизоном и началось. Когда я писала о нем, то и сама верила, что станет он другим. Умел он убеждать. Сила в нем была какая-то. Да и настойчивость: шагу не давал мне ступить и опутал меня, кругом опутал. Так и оказалась в замужестве. А потом приехала сюда с Сизоном. Хотела утянуть его подальше от всего прошлого. Поверила, дура, в его привязанность и свою власть над ним. И все просмотрела, не заметила, что за моей спиной тут творилось. Обо всем узнала, когда его и других накрыли на крупных операциях с золотом. Ничего он тогда не «завязал», только притворялся. Здесь же ему просто удобнее оказалось. Вот так... Дай мне папиросу,— попросила Тоня.— Не стоило бы сейчас об этом рассказывать.
Закурила жадно, затягиваясь.
— Хорошо, что ты...— начал я.
— Ладно. Молчи! — резко прервала меня Тоня, протягивая рюмку.— Ничего сейчас не говори. Ухаживай молча.
В кафе появились еще посетители. Те самые парни, что встретили нас ночью у газетного киоска, с ними — Маша. Рослого я сразу узнал. Маша быстро оглядела зал и двинулась в его глубину, парни тянулись за ней табунком. Мимо нашего столика Маша прошла, сделав каменное лицо, словно не увидела нас.
— Вот стервочка! — усмехнулась Тоня.— Не подозревает, какая из нее дрянная девка растет. Ох, и натворит она бед. Маира!.. Возле таких вот парни и портятся.
Глаза Тони от коньяка лихорадочно заблестели, лицо раскраснелось. Мне стало на мгновение страшновато. Не напрасен ли наш поход в кафе? Я помнил, какой может быть неприятной Тоня, если выпьет. Она словно прочитала мои мысли и вызывающе прищурила захмелевшие глаза.
— Где же твое шампанское? — сказала Тоня.— Продолжай ухаживать. Пусть открывает, хочу еще выпить.
Я подозвал нашу официантку.
В молчании, даже некотором тревожном отчуждении, мы покончили с бутылкой шампанского. Издали я чувствовал, как Маша все время наблюдает за нами. Теперь глаза Тони горели мрачноватым огнем.
— Расплачивайся, пойдем,— приказала она.
Я облегченно вздохнул.
Мы вышли на слабо освещенную улицу.
Дождь едва моросил, на тротуаре поблескивали лужи. Тоня надела на голову капюшон и взяла меня под руку.
Мне не хотелось ее отпускать. Зачем в такой поздний час возвращаться в город?
— Может, поедешь утром? — спросил я.
— Почему? Сейчас поеду... Знаешь...— Она остановилась и сжала мои пальцы.— Я ведь теперь не откажусь от тебя. Ни за что. Ты очень хороший... Ты сам не знаешь, какой ты хороший. Уж я тебя никому не отдам,— лихорадочно проговорила она.
С тяжелым грохотом мимо вокзала проходил тяжелый и длинный товарный состав.
— Дальше не провожай,— сказала Тоня.— Так будет лучше. Тут и простимся.
Я не стал противоречить.
Тень тополя укрывала нас от света вокзальных фонарей. Тоня повернулась ко мне лицом. Я молча обнял ее и крепко поцеловал.
Я дождался, когда она вошла в здание вокзала, и тогда повернул домой.
В начале нашей улицы лицом к лицу неожиданно столкнулся с Борисом. Он возвращался от нас.
— Поздно же ты,— сказал Борис. Он словно обрадовался, что мы встретились.— Сможешь завтра утром навестить меня? Надо поговорить.
— Завтра никак не смогу. Утром выхожу в рейс.
— После рейса сразу ко мне. Идет?
— Не могу. Ленка же выступает по телевидению. Ты, что, разве не знаешь?
— Совсем забыл! — Борис досадливо махнул рукой и зашагал дальше.
Я постоял у ворот. Представил, как ночной поезд мчится в эти минуты сквозь леса. О чем сейчас думает Тоня?
20
Во время рейса у нас произошла серьезная авария. К счастью, все обошлось благополучно. А могло случиться и по-иному.
Крутой подъем через Уральский хребет в этом месте вдруг резко поворачивал в сторону. Дальше шел длинный пологий спуск. Обычно этот участок мы проходили с особыми предосторожностями.
Я как раз сидел за рулем и вдруг увидел, как сорвалось правое переднее колесо и, пробежав немного по инерции, свернуло и покатило под гору. Я похолодел... Автобус мягко опустился передним мостом на асфальт, что-то железно хрумкнуло от толчка, и мы резко остановились.
Мокрый, я выскочил из кабины и кинулся к правому переднему крылу. Все гайки крепления колеса к диску начисто срезало. Диск теперь ни к черту не годился. Я оглянулся. Хорошо, что мы шли на подъем. Легко представить, что могло случиться с автобусом и пассажирами при спуске. Да если еще на порядочной скорости. Представлять такое не хотелось.
Пассажиры сначала не поняли причины неожиданной остановки в самом неподходящем месте и нехотя начали подниматься со своих мест, досадуя на задержку.
Во всем они разобрались, когда вышли из автобуса. Лица их мгновенно вытянулись. Все вдруг загалдели. Особенно старался пассажир лет сорока, с толстым служебным портфелем, по виду порядочный склочник. Этот сразу начал действовать, будто заправский следователь.
— Вы, что,— угрожающе спросил он,— не удосужились проверить машину перед рейсом?! Вам вверены человеческие жизни! Вы это понимаете?! Сажают за руль таких вот, безответственных! — обратился он к остальным пассажирам, еще не пришедшим в себя от испуга.
— Все они такие! Им наплевать! — запричитала какая-то толстая женщина.— Жаловаться на них надо! Чтобы проучили!
Но тут вступился за нас высокий, бородатый мужчина.
— Они-то при чем? Технический наряд обязан следить! А шофер — что же он вам должен перед рейсом разобрать автобус до последней гайки, а потом обратно собрать? Разве уследишь?
Кто-то, как всегда в подобных случаях бывает, глубокомысленно и раздумчиво проронил:
— Человек и то, идет, идет, да вдруг на ровном месте споткнется и ногу, глядишь, сломает... А тут — машина... Кто ее знает. Может, в металле раковина была.
Тип с портфелем велел всем добреньким замолчать и с ненавистью принялся выспрашивать о правилах технической эксплуатации. «Это называется передняя ось? Гайки крепления? На какой скорости разрешается в сухую погоду подъем?»
Мы терпеливо объясняли, хоть он и городил порой такую чепуху, что зло брало. Вот она шоферская жизнь!
— Хорошо,— в конце концов, зловеще сказал он.— Все это я изложу в заявлении на имя министра автодорожного транспорта. Товарищи! — снова обратился он к пассажирам.— Подходите по очереди, я запишу ваши фамилии и адреса. Нечего с ними либеральничать! Мы могли все здесь погибнуть. Из-за их безответственности! Подходите! — Он стряхнул самописку, перевернул листок в блокноте, где перед этим записывал все, что мы ему объясняли, и приготовился. Сразу было видно, что эта деятельность ему по душе. Привык, похоже, строчить обстоятельные жалобы и организовывать свидетелей.