Он призадумался.
— Ты все про Антонину знаешь? — осторожно спросил отец.
— Наверное, больше, чем ты.
— Тебя это не пугает?
— Нисколько.
— Если так... Смотри, Григорий... Тебе жить, тебе и решать. Если и вмешиваюсь, то ведь отец,— мягко закончил он.
— Понимаю,— сказал я растроганно.
— Ладно, сиди...— Он взялся за ручку двери и обернулся.— Бориса не видел? Просил он тебя зайти к нему. Побывай... Весь день будет в гостинице.
Мне стало легче. Разговор с отцом прошел по-доброму.
Дверь чуточку приотворилась. Ленка сунулась головой в щель. Очевидно, ждала, когда от меня выйдет отец. Вот перед ней я виноват! Отец помешал сразу поздравить ее. Я втащил Ленку в комнату.
— Ленушка! — Я стиснул обе ее руки и хотел поцеловать в щеку.— Поздравляю!..
Она неожиданно резко оттолкнула меня.
— Можешь не трудиться с поздравлениями. Ненавижу притворщиков. Может, скажешь, что слушал? — Она холодно смотрела на меня. — Не трудись обманывать.
— Сдурела... Слушал же... Как ты могла подумать?
— Просто... Нашел себе другой дом. До нас ли теперь.
— Думай, о чем говоришь, Ленка!..
— Может, тебе следует думать о своих поступках,— бросила она презрительно. Глаза у нее стали противно узенькими, губы вытянулись.
У меня все оборвалось.
— Советую не влезать в мои дела,— твердо сказал я Ленке.— Так будет лучше.
— Это ты можешь... Нашел же счастье — пьяницу и жену вора.
— Ленка! — я угрожающе поднял руку.— Замолчи!..
Меня затрясло. Словно в лицо мне швырнули комок грязи. Кто? Сестра! Моя Ленка!..
— Хочешь ударить? — обрадовалась Ленка и даже придвинулась ближе. — Ударь!.. Повторю: распутная пьяница и жена вора.
Я задохнулся.
— Вон!..— закричал я, действительно готовый ударить Ленку.— Убирайся вон!
Вероятно, вид мой был достаточно страшен. Ленка испуганно попятилась и выскочила в коридор, громко хлопнув дверью. Я с размаху повалился на диван.
Стало невыносимо стыдно. Как может она так пошло говорить о моем чувстве? Как может она судить человека, которого не знает? Откуда в ней такое? Разве я смогу после этого привести Тоню к нам в дом?! Мне никогда теперь не забыть Ленкиных слов.
С Борисом мы встретились часа через два, когда я немного успокоился после ссоры. Но тяжелый осадок от этой сцены так и остался.
По коридору гостиницы разносился бодрый металлический стук пишущей машинки. Я остановился, прислушиваясь, из какой комнаты доносятся эти звуки. Они исходили из комнаты Бориса.
Брат сидел спиной к двери за столом, заваленным бумагами, журналами, книгами, газетными вырезками. Пальцы его энергично бегали по клавишам. Увлеченный работой, он не слышал скрипа двери. Я постоял немного, наблюдая, как он энергично, поматывая головой, что-то выстукивал, потом окликнул.
— О!.. Прибыл!..— бодро приветствовал меня Борис, обернувшись.— Посиди, потерпи... Сейчас закончу страницу. Можешь пока закусить,— показал он в сторону маленького круглого столика, где стояла начатая бутылка вина и на тарелках лежали закуски.
Он закончил печатать, вынул бумагу из машинки, поднялся и потянулся с довольным видом.
— Неплохо поработал! Приятно, когда можешь сказать себе: молодец! Уложился в срок, какой сам себе установил. Машинка — чудесное изобретение человеческого ума. Сколько сил сохраняет! Писать от руки — в три дня не управишься,— показал он на груду бумаги.
Борис налил в рюмки себе и мне.
— Связался я тут с обществом «Знание». Теперь и сам не рад. Прочитал двенадцать лекций. Всем понравилось. Говорят, что у них заявок еще на двадцать встреч. Надо бы отказаться, да воли не хватает. Кормят знания хорошо, ничего не скажешь.— Борис засмеялся над собственной остротой.— У меня принцип: на недостаток денег обижаться могут только бездельники. Обстоятельствам не подчиняются, их создают. Из каждого поступка надо извлекать практическую выгоду. Кстати, я, кажется, уже на карусели. Ты чего такой хмурый? — обратил он внимание.
— Бывают тяжелые дни,— уклонился я от ненужной откровенности.
— А!.. Догадываюсь!..— воскликнул он, добродушно улыбаясь, и дружески похлопал по плечу.— Домашние проработали? Вчера толковал о тебе. И, знаешь, по-братски, не очень у тебя красиво получилось. Всё же она — дочь соседа, да и не просто соседа, а дочь друга дома. Хот сам он обломок прошлого столетия, но по-человечески надо пощадит его любовь к дочери. Да и слишком открыто вы себя повели. Словно всем напоказ. Такого не прощают.
— Борька, помолчи,— попросил я.— Поговорим о другом.
Он задержал рюмку с вином.
— Почему? Разреши мне на правах старшего брата сказать все, что думаю по этому поводу. Дам тебе полезные советы. Для такого разговора и ждал тебя.— Он опрокинул в рот вино.
— Говори,— махнул я рукой.
— Да... Так вот... Связь эта никак тебя не украшает. Уж не говорю, что надо пожалеть ее отца. Но главное не в нем. Кто эта женщина? Всему Крутогорску известно ее сомнительное поведение. За ней идет громкая слава. Она тут себя хорошо показала. Притча во языцех... Притом все правда. Не скажешь, что ее оклеветали. Факты верны... Видал я таких...
Он прошелся по комнате.
— Чувственность у них главенствует. Все подчинено ей. Они легко, по первому зову, идут на любое сближение. Расстаются с мужчинам так же легко, как и сходятся: они ищут разнообразия в любовных утехах. Святого для таких общественных сосудов не существует. Они вне всяких моральных категорий, анархистки по натуре. Могут легко втоптать грязь любую жизнь, испоганить встреченную любовь, разрушить семью свою и чужую. Кончают подобные женщины, когда минет молодость, обычно плохо. Тебе бы таких остерегаться. Бойся их!.. Радости они дают, но краткие и мнимые.
Он все больше входил в роль проповедника. Мое молчание только подогревало его красноречие.
— Зачем тебе нужен такой сомнительный роман? Со всех точек зрения. Надо его оборвать. Сразу и решительно. Понимаю, возраст, ты ведь не мальчик, а мужчина...— Борис поощрительно улыбнулся. — Конечно же, конечно... Но знаешь, для такого рода связей существует железно правило. Сошелся с женщиной и сразу покидай ее. Моментально!.. Остерегайся следующих встреч. Тогда появляются обязательства. Она начинает предъявлять на тебя свои права. Так вот: уходи немедленно. Рви сразу! Каждый остается по себе, ничем друг другу не обязан. Твоя совесть перед ней чиста. Она же отлично знала, на что шла. Взрослая, бывалая...
— Борис! — Я поднялся. Был очень спокоен и холоден.— Все, что ты сейчас сказал, ко мне не относится. Совершенно. Учти, что не тот случай. Прекратим наш разговор. Прошу тебя... Если хочешь сохранить братские отношения... Никогда, слышишь? Никогда в таком тоне не говори о ней. А сейчас больше ни одного слова.
— Сядь! Успокойся!..— Встревоженный Борис силой усадил мен? на диван.— Разбирайся сам, если тебе так угодно. Любите? Ну и любите. Мое дело, в конце концов, сторона. Вот не думал... Показалось, что у вас с ней просто амуры.
Он опять налил в рюмки, мы выпили. Я угрюмо молчал. Хотелось уйти. Мне стало тяжело с братом...
— Ладно... Поговорим о Ленке... Смотрел и слушал ее вчера по телевидению. Да и дома она потом пела. Знаешь, она, наверное, действительно талантлива. Что-то в ней есть. Но ведь может закопать свой талант. Надо бы ей помочь. Нам, братьям, следует серьезно заняться Ленкой. Прежде всего, отшить этого пустозвона Павлика. Как бы он Ленкину жизнь не попортил. Затем, уж если учиться, то не в вашем областном городе. Надо ехать в хорошую консерваторию — в Москву, Ленинград, Киев. Здесь же ее голос могут загубить. Ну, какие тут могут быть музыкальные педагоги? Кого выпустила ваша консерватория? Назови таких певцов... Нет, ей надо в Москву, только в Москву! А уж московская школа откроет путь на любую большую сцену.
— Борис! — прервал я его.— Может, не стоит тебе вмешиваться в Ленкину судьбу?
— Почему? — с жаром возразил Борис. — Мы — братья. Обязаны думать о судьбе сестры.
— Обходилась она без нас. Обойдется и дальше. Наверное, мои слова прозвучали резко.
— Плохое настроение? — осведомился Борис.
— Неважное,— подтвердил я.— Пойду домой.
— Как знаешь...— Борис, обидевшись, больше не удерживал.— Хотел тебе статью почитать. Заканчиваю... О проблемах обогащения Каштайских руд. Получается задиристо, наступательно. Должна порадовать Надюшу.
— В другой раз,— решительно отказался я, желая скорее выбраться на улицу, остаться одному. Не до проблем обогащения Каштайских руд мне было.
— Ладно, в другой раз,— согласился Борис. Он опять подошел к столику с вином.
Я вышел.
В тот вечер я долго бродил по самым окраинным улицам, избегая освещенных и людных, сидел у плотины. Сестра и брат разными словами сходились в осуждении моей любви.
Во дворе нашего дома я встретил Катю.
Мы остановились.
— Ты помнишь о моей просьбе? — сказала Катя.
— Конечно... Тебе нужны деньги.
Мы прошли в комнату. Я открыл ящик стола и отсчитал.
— Достаточно? Вдруг не хватит? Могу добавить.
— Еще и останутся... Помнишь? Пусть никто не знает о долге.
— Кому мне рассказывать? А если и узнают — почему тебя это беспокоит?
— Зачем кому-то знать, что у меня плохо с деньгами. Такое простое объяснение мне в голову не приходило. Мы оба принужденно помолчали.
— Пожелаю тебе счастливого пути, Катя,— сказал я. - Надолго в Москву?
— Не знаю...
Мы пожали друг другу руки. Катя хотела выйти, но вернулась.
— Что у вас с Леной? — спросила она.
— Надо ее спросить. Наверное, расскажет с удовольствием. Мне же и говорить не хочется.
Катя, кажется, волнуясь, сняла очки, потом опять надела их. Нерешительно посмотрела на меня.
— Гриша,— доверительно сказала она,— кое-что я слышала. Ты ее хорошо узнал? И у вас это действительно серьезно?
Она даже покраснела, все же понимая, насколько бестактно ее вмешательство.
— Чрезвычайно,— лаконично ответил я.