Впрочем, будем оставаться оптимистами. Не исключаю того, что, если будет у меня достаточно сил и разума, эти мои размышления позволят мне написать очередную «фантамистику».
Моя творческая жизнь шла по двум параллельным направлениям. Основным для меня всегда являлись написание и публикации новелл и рассказов, в которых я хотел представиться ЧИТАТЕЛЯМ не «юморным», а «серьезным» писателем, разумеется, не без иронии.
Литературные вечера, концерты, телевизионные передачи, рассчитанные на так называемого массового зрителя и СЛУШАТЕЛЯ, составляли второе направление, менее для меня значимое. Но реальность такова, что именно это направление позволяет поддерживать необходимый уровень материального существования. К сожалению, чисто литературное творчество оплачивается скудно, если речь не идет о модных бестселлерах на детективные, любовные и «желтые» темы. Просуществовать на эти гонорары крайне затруднительно. Но в том-то все и дело, что выступления в концертах и телевизионных передачах рассчитаны на массовый СЛУХ, и успех здесь определяется по другим законам. А законы просты: вышел на эстраду – смеши!
Появился в развлекательной передаче – смеши! Не грузи изящными аллегориями, тонкими ассоциациями, замысловатыми сюжетами, изысканным языком – смеши! Увы, подлинно литературный вечер НАСТОЯЩЕГО ЧИТАТЕЛЯ не соберет. Мало у нас осталось НАСТОЯЩИХ ЧИТАТЕЛЕЙ. Да и не могут они при всем желании прийти на литературный вечер – нет у них возможностей заплатить бешеную сумму за билет. У массового зрителя сегодня таких возможностей больше, и он идет на «дымное шоу» со «звездой», на пародиста, на откровенного «смехача», который исполнит несколько «убойных» монологов, расскажет десяток весьма сомнительных анекдотов и, таким образом, даст возможность расслабиться. Я не утверждаю, что это плохо, но это совершенно иной жанр. Плохо, если такой жанр затмевает все остальное...
Трудно представить, что сегодня даже очень хороший артист рискнет в концерте прочитать полновесный рассказ Чехова, Зощенко... В лучшем случае его молча вежливо выслушают и проводят двумя-тремя хлопками. В худшем случае его закашляют, зааплодируют, иными словами, прогонят со сцены... Закон есть закон: вышел – СМЕШИ!..
Но есть-то хочется – приходится смешить, да так, чтобы запомнили и пришли тебя послушать в следующий раз. А может, кто-то захочет пригласить тебя на «корпоративку»... Кое-кому удается остаться в рамках собственных убеждений и вкусов, подтягивая зрителя до своего уровня. Большинство же идет у этого зрителя на поводу, желая оставаться любимцами...
Но популярность достигается иногда очень легко. Стоит удачно сняться в кино или в сериале, засветиться на телевизионном экране, и ты уже популярен – тебя узнают на улице. Но девяносто процентов людей считают тебя артистом. Неважно, кто ты – музыкант, танцор, певец, писатель... Раз тебя видели на экране, значит, ты артист.
Несколько лет назад в Саратове у меня был мой авторский литературный вечер. После вечера за кулисы ко мне подошел мужчина лет сорока и протянул мне мою книгу, попросив оставить в ней автограф. При этом мужчина сказал, что любит меня и мое творчество. Я поблагодарил его и расписался на титульном листе моего сборника. И тут он задал мне вопрос, от которого я чуть не упал: «Аркадий Михайлович, а вы монологи Задорнова не исполняете?» Ну, что тут можно сказать? Артист...
Такого рода популярность я впервые ощутил в начале 70-х. Я стал вести передачу, которая называлась «Артлото» – «Артистическое лото» – вместе с любимицей народа, красивой, обаятельной Анечкой Шиловой. Я был одним из «отцов» идеи этой передачи. К тому времени модными стали разного вида лотереи: «6 из 49», «Спринт», «Спортлото»... Смысл передачи заключался в том, что лототрон был наполнен сорока девятью шарами, в которых находились фамилии известных деятелей эстрадного искусства. Ведущие прокручивали лототрон и честно вынимали из него один за другим шесть шаров. Шар вскрывался, и выступал артист под соответствующим номером.
Передача шла по единственному тогда Центральному телевидению один раз в месяц. А телезрители в течение месяца должны были присылать на открытках свои варианты шести номеров. Те, кто угадывал три, четыре, пять или шесть номеров, получали призы – книги, пластинки, проигрыватели, радиоприемники, цветные телевизоры.
После показа первой («пилотной») передачи высшее телевизионное руководство возмутилось и заявило, что нельзя советских артистов «разыгрывать», подобно лошадям на ипподроме. Но когда в течение месяца пришло около полутора миллионов открыток от телезрителей, то же телевизионное руководство поздравило всю творческую группу с успешным проектом. Замечу, что эта передача стала первой режиссерской работой ныне известного талантливого режиссера кино и телевидения Евгения Гинзбурга...
Прошло пять или шесть передач, меня узнали на улице. Я шел по улице Горького (ныне – Тверская). Навстречу мне двигалась пара – молодой человек и его спутница. Увидев меня, она остановилась. Лицо ее выразило изумление, словно она увидела чудо. И она закричала своему спутнику: «Смотри! Смотри! Вон артлото пошло!»... Это стало началом моей популярности...
Человека, которого вчера видел в телевизоре, а сегодня видишь живьем, люди воспринимают как чудо. И это не только в нашей стране. Это во всех странах мира. Но узнаваемость такого рода совсем не обязательно соответствует подлинной одаренности «героя»... Меня часто путали с кем-то другим. Таких случаев было много. Приведу лишь два. Как-то в троллейбусе на меня обратили внимание среднего возраста мужчина и женщина, видимо, муж и жена. Жена, разглядывая меня, сказала мужу: «Это он!» Он отрицательно покачал головой и не согласился: «Ничего общего!» В течение нескольких остановок она настаивала на своей версии, он – на своей.
Я вышел из троллейбуса. Они тоже вышли и пошли за мной. Я достал авторучку и приготовился к даче автографа. Они догнали меня, и она вежливо сказала: «Извините нас, пожалуйста, за то, что отнимаем ваше время. У нас один только вопрос. Скажите, вы случайно не двоюродный брат Леонида Израилевича Фридмана?» Я ответил, что я не только не двоюродный брат его, но и не имею представления, кто он такой вообще.
Она извинилась: «Ради бога, простите. Значит, мы обознались». И они пошли прочь, но далеко не ушли, и я услышал, как он сказал ей: «Я же тебе говорил, что это композитор Таривердиев».
Второй случай моего «узнавания» произошел в 2004 году в США. Многие коренные американцы находят во мне сходство с прекрасным американским артистом Брюсом Уиллисом. Мне это чрезвычайно приятно, хотя, честно говоря, не знаю, чем мы похожи. И вот в том самом году в Сан-Франциско проходила международная конференция на тему оказания помощи жертвам мирового террора. Меня пригласили принять участие. Естественно, не для того, чтобы посмешить, а для того, чтобы я высказал свою точку зрения. Перед началом конференции я сидел в кафе и пил кофе. В течение всего моего «кофепития» с меня не сводила изумленных глаз пожилая американка. Наконец я встал, подошел к ней и спросил (по-английски, конечно): «Что ты на меня уставилась?» – «Ты Брюс Уиллис!» – восторженно произнесла она. «Нет, – сказал я. – Я не Брюс Уиллис». – «А кто же ты?» – изумилась она. «Я его отец», – сказал я. «А сколько ж тебе лет?» – не менее изумленно спросила она. «Девяносто четыре», – ответил я. «Надо же! – произнесла она с некоторой завистью в голосе. – А выглядишь на семьдесят!»...
Я спокойно отношусь к такой популярности, но знаю кое-кого из тех, что изо всех сил лезут на глаза людям, испытывая почти оргазм, когда их узнают. Хотя, конечно же, приятно, если тебя вдруг узнают в общественном месте и при этом не отворачиваются с отвращением...
На сорок четвертом «ходу» моей жизненной партии судьба в лице Василия Аксенова предложила мне вариант, по которому я пошел, не задумываясь о последствиях, о вероятных жертвах в процессе развития этого варианта. Меня сразу привлекли красота, чистота, острота и сопричастность выдающимся деятелям нашей литературы. Все, что произошло потом, образовало одно понятие, именуемое словом «Метрополь». Сразу прошу ставить ударение в этом слове на первом «о» и не путать с рестораном «Метрополь», где ударение ставится на втором «о»...
В один из дней приблизительно середины 1977 года в Центральном доме литераторов ко мне подошел Вася Аксенов, который для меня, и не только для меня, был безусловным лидером молодой советской литературы. Я очень дорожил нашими приятельскими отношениями (и дорожил ими до самой его смерти), хотя прошедшие годы и разводили нас географически... Так вот, Вася подошел ко мне и сказал: «Арканыч, мы готовим сборник произведений, которые по тем или иным причинам у нас не публикуются. Этот сборник мы передаем в ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам), и они предложат его для публикации за границей...»
Надо сказать, что ВААП тогда (конечно, не по собственной инициативе) изредка проводил хитрые проститутские акции: отдельные произведения или пьесы отдельных прогрессистов, «завернутые» по политическим и цензурным соображениям в СССР, продавались на Запад. ВААП получал за это валюту, какие-то крохи скидывал авторам, и таким образом убивались два зайца: с одной стороны, можно было демагогически орать на весь мир – мол, какая у нас свободная литература, а с другой стороны, сгребалась какая-никакая валюта.
Аксенов назвал мне еще около дюжины имен, быть в числе которых всегда казалось мне большой честью. Были среди них Анатолий Гладилин и Фазиль Искандер, Георгий Владимов и Владимир Войнович, Белла Ахмадулина и Юнна Мориц, и Евтушенко, и Вознесенский, и Высоцкий, и Битов, да и многие другие были там. И вот через несколько дней я передал Васе рукописи двух моих (на то время лучших) рассказов: «И снится мне карнавал» и «И все раньше и раньше опускаются синие сумерки»...
Отдал и отдал. Не ожидал, не интересовался и не нервничал – не было оснований. Месяца через три