так сразу же все забывается, и эти шустрики враз стараются получить свою выгоду везде, где только можно.
— Не проболтается?
— Не должен, а иначе ему же хуже будет, и он это прекрасно понимает.
Долго ждать нам не пришлось: уже через четверть часа крестьянин показался из ворот, причем он сидел в телеге и понукал лошадь, чтоб та быстрей шла. Нам стоит порадоваться: судя по времени, этот человек как раз успел отдать деньги и забрать свою лошадь, а если б он решил рассказать о нас храмовникам, то времени на это у него ушло бы куда больше.
— Ну, а теперь мы с тобой давай-то еще разок пройдем по улицам — надо хорошенько запомнить, куда они ведут, чтоб в темноте не заблудиться, и выйти к дорогам, ведущим из Тарсуна… — Эж огляделся вокруг. — Надеюсь, нам удастся еще день проходить неузнанными. Заодно скажу, что будем делать дальше…
Вновь к Храму Величия мы подошли во второй половине дня, ближе к вечеру. Какое-то время мы стояли в отдалении, усиленно изображая, что молимся среди группы паломников, а сами тем временем осматривались кругом, выбирая человека, наиболее подходящего для исполнения нашего плана. Дело это непростое, и прошло, наверное, не менее получаса, пока Эж не ткнул меня в бок.
— Вон, та женщина… — он чуть заметно кивнул в сторону немолодой женщины с совершенно седыми волосами и недовольным лицом. Видимо, она направлялась в Храм Величия в надежде провести там ночь, но сил, чтоб преодолеть небольшой остаток пути, у нее не хватило. Судя по костылям, стоящим подле нее, женщина передвигалась с великим трудом, да и одета весьма небогато. К тому же она одна, идти ей никто не помогает, и рядом с ней никого нет. Сейчас женщина сидит на земле, и понятно, что подняться самостоятельно ей будет непросто. Так, пожалуй, Эж прав — это именно то, что нам требуется…
Подошла к сидящей женщине, помогла ей подняться, а заодно подняла с земли костыли. Паломницу, казалось, подобное ничуть не удивило, она лишь произнесла:
— Спасибо Богам, они мне помогают, тебя послали… Я иду в Храм Величия…
— И я туда же, так что пошли вместе…
Немногим позже стало понятно, что эта дама относится к числу тех скандальных особ, от которых едва ли не каждый человек старается держаться подальше. Уже находясь в храме, женщина долго жаловалась мне на неудавшуюся жизнь и свалившиеся на нее болезни, которых становится все больше, на неблагодарных детей и негодяев — родственников, которые не пожелали отправиться в Тарсун вместе с ней, и дали слишком мало денег на лечение от хворей в этом святом месте. Она бы рада заплатить храмовникам за свое излечение, только они за это дело такие деньги дерут, что простому человеку взять неоткуда! Церковники совсем гнева Небес не боятся, а еще слуги божьи!..
За все то время, что мы находились рядом, женщина не сказала ни одного доброго слова о родных и знакомых. Более того, она стала выказывать недовольство мне — невнимательно слушаешь, глазеешь по сторонам, отвечаешь невпопад, а ведь с тобой старый человек говорит, а почтения от тебя я не вижу!.. Невольно подумалось о том, что эта женщина очень напоминает мне тех пациенток в больнице, которые были вечно чем-то недовольны, писали жалобы на обслуживающий персонал, а сами выводили из себя окружающих брюзжаньем, ворчаньем и постоянным раздражением. Да уж, теперь мне понятно, отчего с этой особой не поехал никто из родных — она, скажем так, вынесет мозг любому, причем за короткое время.
Меж тем приближался вечер, в храме становилось все темнее, и я поняла, что мне пора действовать, а судя по настроению моей собеседницы, она поверит всему, что я ей скажу.
— Да, не повезло тебе в жизни… — вздохнула я. — Раз так, то сделаю доброе дело — может, Боги оценят это, и пошлют мне счастье. Я вот что решила — заплачу храмовникам за твое лечение. Если хочешь, можно сделать это прямо сейчас.
— Верно заплатишь? Не врешь?.. — повернулась ко мне собеседница.
— Как можно!
— Тогда пошли!.. — заторопилась женщина, даже не подумав сказать мне «спасибо». Ну, то, что она торопится — это понятно, боится, как бы я не передумала проявлять столь немыслимую щедрость, а слово «спасибо» в ее лексиконе, как я успела заметить, появляется достаточно редко. — Только вот ноги у меня плохо передвигаются…
— Ничего, я помогу… — а про себя подумала — это именно то, что мне и нужно. С трудом приподняла женщину, перекинула ее руку через свою шею, и просто-таки потащила на себе эту особу к дверям, возле которых стоял крепкий храмовник. Надо сказать, что дама весила немало, и дотащить ее до дверей мне стоило немалых трудов, да к тому же эта особа кряхтела и шипела мне на ухо, что я слишком груба и тащу ее без всякой жалости. Однако прежде чем я успела сказать хоть что-то храмовнику у дверей, он сам поднял руку, останавливая нас.
— За эти двери проходят только те, кто платит за лечение пять серебряных крепи… — недовольно буркнул он. Как видно, за весь день храмовник уже столько раз произносил эти слова, что они у него звучали, словно в автоматической записи, да и стоящие перед ним паломники не вызывали у него никакого интереса. Не удивлюсь, что к вечеру для этого человека все паломники слились на одно лицо.
— Мы знаем, и согласны заплатить на наше исцеление… — выпалила я.
— По пять крепи?
— Да!
— Идите… — храмовник открыл дверь, в которую я протащила женщину. За дверями, как нам и говорил крестьянин, находится короткий коридор, освещенный светом горящего факела. Этот коридор ведет в большую комнату, где тем, кто заплатил за лечение, дают то самое волшебное лекарство, поднимающее немощных на ноги. Я дотащила недовольно пыхтящую женщину почти до конца этого коридора, когда перед нами появился немолодой храмовник.
— Стойте… — приказал он. — Вначале следует заплатить…
— Вот… — я достала из кармана пять заранее приготовленных тяжелых серебряных монет. — Возьмите…
— Здесь хватит только на лечение одного человека… — холодно произнес храмовник.
— Да, это плата за исцеление моей тети… — закивала я головой. — Просто ей сложно идти самой, и потому я помогаю ей…
— Понятно… — поморщился мужчина, пряча деньги. — Родственницу оставляй здесь, а сама уходи.
— Конечно!.. — я отцепила от себя руку женщины и чуть подтолкнула надоедливую особу в сторону храмовника. Женщина, оставшаяся без опоры, изо всех сил вцепилась в мужчину, и он едва удержался на ногах. Буркнув что-то недовольное, мужчина повел (правильней сказать — потащил) дальше женщину, которая почти не могла идти, а на меня, естественно, он и не посмотрел, да и зачем смотреть, если мне было велено уходить.
Стоило мужчине скрыться, как я пошла вслед за ним, только вот не в ту комнату, куда он повел женщину, а в противоположную сторону — нам начинался узкий коридор, который вел хозяйственные постройки. Быстро пройдя темный коридор, я осторожно выглянула из него, но никого не увидела, хотя до меня все же доносились чьи-то голоса. Остальное было просто: рядом находилась дверь в чулан, где хранились деревянные ведра, метелки, скребки и прочий хозяйственный скарб, и именно из этого чулана Эж вчера брал метлу, которой подметал двор. Замка на двери не было, так что я забралась в чулан, закрыла за собой дверь, и осторожно, стараясь не грохотать, пробралась к задней стене. Там я уселась на пол, отодвинув от стены веники, наваленные кучей, и стала дожидаться прихода Эжа.
Я не особо беспокоилась о том, что меня начнут искать — храмовник, стоящий в дверях храма, уверен, что на лечение мы пошли вдвоем, а тот, который увел женщину в комнату, не сомневается, то я вернулась назад, в храм. Женщина тоже вряд ли что-то скажет, потому как после того, как страждущие примут лекарство, они проваливаются в глубокий сон.
Сейчас уже вечер, темнеет, скоро наступит ночь, за день все устали, и вряд ли церковникам может придти в голову, будто у кого-то хватит толку пойти на подобную дерзость — прокрасться в святое место. Хочется надеяться, что и у Эжа получится незаметно пробраться сюда.
Трудно сказать, сколько прошло времени, но дверь чулана открылась, и почти сразу же закрылась, и стало понятно, что кто-то осторожно пробирается меж деревянных ведер и куч ветоши. Я молчала, опасаясь подать голос (а вдруг это не Эж?), но затем услышала, как кто-то знакомо ругнулся:
— А, чтоб вас!..
— Эж, ты?.. — радостно прошептала я.
— Ты тоже здесь?.. — я уловила в голосе Эжа нотки облегчения. — А я, грешным делом, тебя и не заметил! Решил, что у тебя ничего не получилось…
— Я тут, у стены…
— Да уж понял, что не на пороге.
Когда же мой спутник уселся рядом, то первое, что он сказал:
— Судя по всему, у тебя все прошло удачно. Что ж, уже неплохо. А вот мне сегодня поработать пришлось — у храмовников днем гости были… Ладно, хрен с ними.
— Если мы с тобой и дальше будем деньгами разбрасываться, то очень скоро останемся без единой монеты за душой… — подосадовала я.
— Это меня сейчас беспокоит меньше всего… — пробурчал Эж. — Если нас с тобой сегодня сцапают, то данный вопрос отпадет сам собой. И хватит болтать, еще услышит кто-нибудь.
Тут Эж прав, лучше лишний раз помолчать, тем более что за дверями стали ясно слышны чьи-то голоса. Прошло еще немного времени, дверь открылась, и я увидела на пороге мужчину в серой одежде, который держал в руках два ведра. У меня сердце сжалось от страха, ведь если этот человек вздумает пройти в чулан, то, без сомнений, увидит нас. Однако храмовник, что-то бурча себе под нос, с грохотом поставил ведра неподалеку от порога и закрыл дверь. Фу, обошлось…
Медленно текло время, мимо дверей то и дело проходили люди, но в чулан, по-счастью, больше никто не заглядывал. До нас иногда доносились обрывки слов, но голоса были спокойны, тревоги не услышали ни у кого. Ну и хорошо… Прислонившись к Эжу, я, кажется, даже немного задремала, но потом внезапно проснулась, как он толчка.
— Эж…
— Не шуми… — отозвался тот. — Только что прозвучали три удара колокола.