– Поймаем, Лакке. Обязательно.
Томми перегнулся через перила и посмотрел вниз – вроде что-то поблескивает. Похоже на трофей Юных сурков из мультиков про Дональда Дака.
– О чем ты думаешь? – спросила мама.
– О Дональде Даке.
– Стаффан тебе не нравится, да?
– Да нет, он ничего.
– Правда?
Томми устремил взгляд в сторону центра. Разглядел красную неоновую букву «В», медленно вращавшуюся над городом. Веллингбю. Виктори.
– Он тебе пистолеты показывал?
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто так. Показывал?
– Не понимаю, о чем ты.
– А что тут непонятного-то? Открыл сейф, достал пистолеты, показал. Показывал или нет?
– Ну, показывал, и что?
– Когда?
Мама стряхнула с блузки невидимую пылинку, потерла руками плечи:
– Что-то холодно.
– Ты о папе вспоминаешь?
– Да, все время.
– Все время?
Мама вздохнула, наклонила голову, пытаясь заглянуть ему в глаза:
– К чему ты клонишь?
– К чему ты клонишь?
Она накрыла ладонью его руку, лежавшую на перилах.
– Пойдешь завтра со мной к папе?
– Завтра?
– Да. Завтра же День Всех Святых.
– Это послезавтра. Пойду.
– Томми…
Она отцепила его руки от перил, развернула к себе лицом. Обняла его. Он немного постоял, затем высвободился из ее объятий и вошел в квартиру.
Надевая куртку, он сообразил, что ему нужно выманить маму с балкона, если он хочет подобрать стрелка. Он окликнул ее, и она тут же возникла на пороге в надежде услышать хоть одно его слово.
– Ладно… Стаффану привет.
Мама расцвела:
– Передам. Хочешь, останься?
– Да нет, я… Его, может, всю ночь не будет.
– Да уж. Я немного волнуюсь.
– Не волнуйся. Уж что-что, а стрелять он умеет. Пока!
– Пока…
Входная дверь захлопнулась.
– …сынок.
Внутри «вольво» что-то приглушенно стукнуло, когда Стаффан на полной скорости въехал в бордюр тротуара. Челюсти лязгнули так, что в голове загудело. На какое-то мгновение он потерял зрение и чуть не задавил старика, направлявшегося к толпе зевак, что собрались вокруг полицейской машины у главного входа.
Стажер Ларссон сидел в машине и разговаривал по рации. Наверное, вызывал подкрепление или «скорую». Стаффан припарковался за ним, чтобы не перекрывать дорогу подкреплению, вышел и запер дверь машины. Он всегда запирал ее, даже если выходил всего на минуту, – не потому, что боялся угона, а чтобы выработать автоматизм и однажды, не дай бог, не забыть запереть служебную машину.
Он направился ко входу, стараясь выглядеть как можно солиднее перед собравшейся публикой; он знал, что обладает авторитетной внешностью. Бо`льшая часть публики, наверное, сейчас думала: «Ага, наконец-то пришел человек, который быстро во всем разберется».
Внутри, прямо возле двери, стояли четверо мужчин в плавках и с полотенцами, накинутыми на плечи. Стаффан прошел мимо, в сторону раздевалки, но один из них окликнул его: «Простите!» – и подошел, шлепая босыми ногами по полу.
– Простите, я хотел узнать… насчет нашей одежды.
– Что с вашей одеждой?
– Когда мы можем ее получить?
– Вашу одежду?
– Да, она в раздевалке, а нас туда не пускают.
Стаффан открыл было рот – язвительно заметить, что в данный момент их одежда занимает далеко не первое место в списке приоритетов, но тут увидел, как какая-то женщина в белой футболке несет в охапке банные халаты. Стаффан молча указал рукой на женщину и двинулся дальше к раздевалке.
По пути ему встретилась другая женщина в белой футболке, которая вела к выходу мальчика лет двенадцати-тринадцати. Лицо ребенка казалось лиловым на фоне белого халата, замотанного вокруг тела, глаза были пусты. Женщина с укором посмотрела на Стаффана:
– Его мама уже выехала за ним.
Стаффан кивнул. Это что – жертва?.. Его так и подмывало задать этот вопрос, но в суете он никак не мог придумать формулировку поудачнее. Наверняка Холмберг записал имя мальчика и прочую информацию и распорядился передать его в руки матери, которая сама решит, что ему нужно: «скорая», психиатр или терапия.
Общество обязано защищать слабейших.
Стаффан пошел дальше по коридору и взбежал вверх по лестнице, мысленно обращаясь к Господу с благодарностью за явленное милосердие и просьбой дать сил, чтобы вынести предстоящие испытания.
Неужели убийца в самом деле находится в здании?
Возле входа в раздевалку, под табличкой с красноречивой буквой «М», стояли трое мужчин и беседовали с констеблем Холмбергом. Полностью одет был лишь один из них. Второй стоял без штанов, третий – с голым торсом.
– Спасибо, что так быстро, – поприветствовал его Холмберг.
– Он там?
Холмберг указал на дверь в раздевалку:
– Ага, там.
Стаффан кивнул на мужчин:
– А они?..
Прежде чем Холмберг успел что-либо ответить, мужик без штанов сделал полшага вперед и не без гордости произнес:
– Мы свидетели.
Стаффан кивнул и вопросительно посмотрел на Холмберга:
– А может, их стоит…
– Конечно, я просто ждал тебя. Он, похоже, не агрессивен.
Холмберг обернулся к троим мужчинам и вежливо добавил:
– Мы с вами свяжемся. Сейчас вам лучше поехать домой. Ах да, вот еще что. Я понимаю, что это непросто, но постарайтесь не обсуждать происшедшее между собой.
Мужик без штанов криво улыбнулся в знак согласия:
– Вы хотите сказать, кто-то может нас услышать?
– Нет, но под влиянием друг друга вы можете решить, что видели то, чего на самом деле не было.
– Ну уж нет! Я знаю, что видел, и такого извращения я в жизни не…
– Поверьте, это случается с лучшими из нас. А теперь прошу извинить. Спасибо за помощь.
Мужчины двинулись по коридору, что-то бормоча. Холмберг умел разговаривать с людьми. В общем он в основном этим и занимался. Ездил по всяким школам и рассказывал про наркотики и работу полиции. На дело он в последнее время выезжал нечасто.
Из раздевалки послышался металлический лязг, будто уронили лист железа. Стаффан вздрогнул и прислушался.
– Не агрессивный, говоришь?
– Говорят, серьезные телесные повреждения. Вроде как облил лицо кислотой.
– Зачем?
Лицо Холмберга поскучнело, и он повернулся к двери.
– Пойдем узнаем.
– Вооружен?
– Похоже, что нет.
Холмберг указал на мраморный подоконник, где лежал большой кухонный нож с деревянной ручкой.
– Пакета у меня не было. К тому же тот молодец без штанов успел его весь излапать к тому времени, как я пришел. Ладно, потом разберемся.
– И что, так и оставим его здесь лежать?
– У тебя есть другое предложение?
Стаффан покачал головой и сейчас, в тишине, вдруг различил две вещи. Слабый прерывистый свист из раздевалки. Ветер в трубе. Треснувшая флейта. Этот звук – и запах. Запах, который он сначала счел примесью хлорки, пропитавшей все здание. Но это было что-то другое. Резкая, едкая вонь, щекочущая ноздри. Стаффан поморщился.
– Ну что, заходим?..
Холмберг кивнул, но с места не двинулся. Жена, дети. Все понятно. Стаффан одной рукой вытащил из кобуры пистолет, другой нажал на ручку двери. Третий раз за все двенадцать лет службы в полиции ему приходилось входить в помещение с оружием на изготовку. Он не знал, правильно ли поступает, но упрекнуть его было некому. Убийца малолетних. Взаперти, должно быть, в полном отчаянии, да еще и с тяжелыми повреждениями.
Он сделал знак Холмбергу и открыл дверь.
Вонь ударила в нос.
В ноздрях защипало так, что прошибли слезы. Он закашлялся. Выудил из кармана носовой платок и прикрыл им рот и нос. Несколько раз ему приходилось помогать пожарным тушить горящие дома, и ощущения были похожими. Но здесь никакого дыма не было, только легкий пар, витающий в воздухе.
Господи боже, что это?!
Монотонный прерывистый звук по-прежнему доносился из-за ряда шкафчиков для одежды. Стаффан знаками велел Холмбергу обогнуть шкафы с другой стороны, чтобы перекрыть все входы и выходы. Дойдя до конца ряда, Стаффан заглянул за угол, держа пистолет у бедра.
Он увидел перевернутое жестяное мусорное ведро, а рядом с ним – обнаженное тело, распростертое на полу.
Холмберг выглянул с противоположной стороны и махнул Стаффану рукой, – мол, порядок; судя по всему, им сейчас и правда ничего не угрожало. Стаффан ощутил укол раздражения – теперь, когда опасность миновала, Холмберг надумал вдруг взять командование в свои руки. Стаффан выдохнул через носовой платок, отнял его ото рта и громко произнес:
– Внимание! Это полиция! Вы меня слышите?
Человек на полу не реагировал и лишь продолжал издавать этот странный монотонный звук, уткнувшись лицом в пол. Стаффан сделал пару шагов вперед.
– Поднимите руки так, чтобы я их видел.
Мужчина не двигался, но, приблизившись к нему, Стаффан увидел, что он дрожит всем телом. Вся эта канитель с поднятыми руками была ни к чему. Одной рукой он обнимал мусорную корзину, другая лежала на полу. Ладони опухли и потрескались.
Кислота… На что же он должен быть похож?
Стаффан снова поднес платок ко рту и приблизился к преступнику, одновременно убирая оружие в кобуру, – если что, Холмберг прикроет.
Тело судорожно подрагивало, и каждый раз, когда кожа соприкасалась с кафельным полом, слышалось тихое хлюпанье. Ладонь на полу билась, как рыба на суше. И этот бесконечный вой прямо в пол: «Э-э-э-и-и-и-э-э-э-и-и-и…»
Стаффан сделал знак Холмбергу, стоявшему в паре шагов, чтобы тот не приближался, и склонился над телом.
– Вы меня слышите?
Человек умолк. Тело его изогнулось в судороге, перевернувшись на спину.
Лицо.
Стаффан отшатнулся назад, потерял равновесие и грохнулся на копчик. Он еле сдержался, чтобы не закричать, когда боль отдалась в пояснице. Он закрыл глаза. Снова открыл.
У него же нет лица!
Стаффану приходилось как-то видеть наркомана, в состоянии аффекта разбившего лицо об стену. Он видел сварщика, начавшего сваривать бензобак, не слив из него бензин; бензобак взорвался прямо ему в лицо.