– Да всё мне нравится! Мне страшно нравятся евреи, которые делали революцию, особенно когда их кокнул Сталин. Либералы очень хороши, особенно сейчас, когда их вышвырнули из власти и они без когтей и без зубов… Немцов и Хакамада хороши, особенно когда они неопасны. А сами себе они нравятся, думаешь?
– Давай лучше ближе к телу. У тебя в редакции семейственность: вон родственники работают.
– Да, оба моих сына в газете работают, они у меня оба «белодомцы», в 93-м году на баррикадах были. И зять, и дочь – тоже в редакции.
– У тебя, как у Сталина, две дачи: ближняя и дальняя.
– Я купил когда-то под Дмитровом полдома и там всех детей вырастил. Я называю это дальней дачей. А ближняя – это скромный такой двухэтажный коттедж, за Кольцевой: я его недавно купил, после того как продал квартиру на Пушкинской. Ко мне под окно прилетают снегири, сойки, коростели, – великолепно. Разве можно жить на Пушкинской? Там же такая концентрация энергии. А мне хотелось на природу.
– Тебе на Пушкинской неуютно еще и оттого, что там же была цитадель демократии – редакция «МН».
– Да, была… Еще когда я жил на Пушкинской, помню, из окна видел, как ВТО горело. Я смотрел и радовался.
– Странно. А почему ты радовался?
– Потому что ВТО уже было фашистским.
– Ну, под фашизмом у нас чаще все-таки не ВТО понимают, а другую аббревиатуру из трех букв… Когда я смотрю по ТВ сюжеты про боевых скинхедов, про сочувственное отношение к ним милиции, то мне иногда кажется, что фашизм – это русская мечта.
– Ты знаешь, не будет фашизма. Я всем это говорю. Сегодня в русском компоте очень силен татарский фактор, они просто не дадут все подчинить узконациональному русскому компоненту… В генотипе русского человека империалист сильней националиста. Фашистская идея не будет реализована. Я думаю, мы вернемся к империи раньше, чем победит идея узконационального обороняющегося от нацменов государства. Россия будет создавать пятую империю.
– Это с Путиным, что ли?
– Неизвестно с кем. С Путиным, с пост-Путиным… Неважно. Но империя будет! Без империи нам никак.
– Александр Андреич! Я, честно говоря, был потрясен финалом нашей прошлой встречи. Ты глянул на часы, встал из-за стола, за которым мы с тобой выпивали, и уехал не куда-то, а в РАО ЕЭС, к самому Чубайсу.
– Я сам потрясен. Это интрига! Утонченное политическое действо – две воюющие армии роют подземные ходы друг к другу.
– И модератором, медиумом, посредником этого выступил близкий тебе полковник Квачков, посаженный в тюрьму по обвинению в покушении на Чубайса.
– Не столько Квачков, сколько странный взрыв, который ему приписывают. Этот взрыв, он как бы разрушил перегородки, отделяющие Чубайса от партии «Родина», от Квачкова, от Ходорковского, а меня – от всего остального мира. И в эту зияющую пробоину ринулись интеллекты, в том числе мой. В первый раз такое было с Березовским. Береза тоже был от меня отделен феноменологией вражды и ненависти взаимной, а потом что-то произошло, – видимо, он утратил равновесие и его сбросили с пьедестала, – и мы перестали враждовать. И встретились. Это породило жуткий хаос в общественном сознании, как среди патриотов, так и среди либералов. В этом хаосе рождается новая жизнь. Вот так и я поехал в РАО ЕЭС, а после на их объект – Бурейскую ГЭС. Я снова ощутил себя молодым мужиком, который мотается по великим стройкам. Здоровья почти не осталось, но, когда я вешаюсь на ЛЭП-500 и на руках перебираюсь с одного берега на другой, здоровье возвращается.
– А как произошло это экзотическое сближение тебя и сил Чубайса?
– Зачем тебе технологические подробности? Давай это в таких терминах опишем. Шла грызня Проханова и Гозмана на ТВ, была свирепая ненависть патриотической группировки к либеральной и наоборот. Но однажды после очередной баталии противники встретились в гостевой комнате. Два утомленных войной человека выпивают по рюмке коньяка и размышляют о нелепости этой изнурительной конфронтации. Я сказал: «Хочу посмотреть ваши объекты и убедиться что это не туфта, не блеф». Гозман обещал подумать. Через несколько дней последовал звонок, и меня позвали на станцию. Я полетел туда с их благословения. Там меня встретили, окружили заботой и вниманием, все показали, от людей до бетонных работ.
– И Чубайс летал?
– Нет, конечно. Он ждет, что я сделаю, вернувшись со станции, – вылью ли на него ушат патриотической грязи…
– Ты раньше много летал по великим стройкам коммунизма. Что изменилось с тех пор?
– То, что раньше мы могли строить двадцать станций одновременно, а теперь только одну, и то с огромным напряжением. И еще: там впервые проявился труд свободных людей, там нет зэков, которые работали на строительстве всех наших станций! Там появилось то, что называется рынком. Проект и оборудование не навязываются теперь Госпланом, можно выбирать между русским и иностранным, проводить тендеры. Идет конкуренция. И конечно, появились в большом количестве западные технологии. В нашу устаревшую, утомленную и обветшавшую за 15 лет экономику врезаются очень точные и прекрасные фрагменты западной цивилизации, идет трансплантация органов – приборы, технологии, внедрение новых изобретений. В этом – новизна. Но главная новизна в том, что кончено уныние! Прошла страшная апатия и депрессия, которую переживал энергетический комплекс – и люди.
– На одной станции это кончилось?
– На одной станции и в одном человеке, – то есть во мне. Я на этой станции зарядился пассионарным потенциалом.
– То есть Чубайс – нормальный парень?
– Не знаю. Это сложно… Чубайс – это на сегодняшний день достаточно трагический персонаж. С одной стороны, он демонизирован, страна его ненавидит вся, от Москвы до самых до окраин. Более того, его ненавидит не только простой народ, лишенный вкладов…
– Минуточку, вклады обычно все-таки на Гайдара вешают, а не на Чубайса.
– Ну, Чубайс тоже с этим отождествляется, – из-за ваучерной приватизации. Его ненавидят и элиты, которые вместе с ним проводили приватизацию, а теперь сбрасывают на него всю гадость и весь хлам. С другой стороны, на станции он кумир, в РАО он бог. И вот есть два Чубайса. Один – за пределами РАО, где его ненавидят, другой – внутри, где его боготворят. И вот такой Чубайс предстал передо мной. И мне предстоит в своих текстах решить эту проблему: Чубайс – кто он?
– Значит, с Чубайсом тебе непонятно еще как быть?
– Чубайс еще совсем недавно, при раннем Путине, чувствовал, что он и РАО являются центром экономической, философской и политической жизни России. Но после Путин сформировал второй центр – Газпром. И Чубайс со своей РАО как бы хиреет, уходит на периферию. И двойственное отношение к нему, растущая настороженность к нему Кремля вообще ставит под угрозу его карьеру. Раньше он был абсолютно уверен в себе, но в таких условиях он перестал быть безапелляционным, начал сомневаться, понимать, что не во всем прав, стал более пластичным и гибким. И это дает возможность взаимодействия с ним. Проще всего демонизировать человека и сбросить его с корабля политики…
– Как это с тобой делали.
– Делали, но уже не делают. Так вот, демонизировать просто – но более тонкая политика в том, чтобы людей соединять, собирать. Конечно, Чубайс – это не бросовая агентура, это – супермен. Он обладает огромным опытом, знаниями, влиянием, его концептуальная башка заслуживает не только того, чтоб ее пробить осколком из гранатомета, – но чтоб подключить ее к идее развития, к строительству новой, пятой империи, которая, я убежден, рано или поздно будет создана у нас.
– Значит, если бы люди, которые хотели Чубайса взорвать, узнали его поближе, они б отказались от своего плана?
– Возможно. Точно так же, как Квачков, оказавшись на одних нарах с Ходорковским, изменил свое мнение об этом человеке. Может, Квачков, оказавшись на одних нарах с Чубайсом, и о нем тоже изменил бы свое мнение. Я бы не исключал возможности их взаимодействия.
– А что это вообще за прикол такой в духе «Комеди клаб» – посадить в одну камеру этих двух?
– Да, прикол… Так или иначе это сделано не без умысла Кремля. Это попытка соединить двух диссидентов – патриотического и либерального.
– Чтоб они уничтожили друг друга?
– Нет, нет. Чтоб в общественном сознании возникло ощущение: крайности сходятся, смыкаются.
– И?
– И чтоб оно отвернулось как от патриота Квачкова, так и от Ходорковского – главного нефтяного еврея России.
– А может, оно их обоих полюбит?
– В моем лице – да. Но я думаю, что все-таки это вызвало недоумение. Кремль ведь манипулирует общественным сознанием. Он сводит несоединимое, раскалывает нерасторжимое. И это все порождает психопатическое состояние общества. Квачков и Ходорковский как бы друзья и братья – хотя так нельзя сказать…
– Ты и Чубайс – это тоже раньше казалось несоединимым.
– Просто разгромленные армии пытаются соединиться, так всегда бывает. У патриотов положение ужасное, все патриотические движения и партии деградируют, они разгромлены, они становятся маргиналами, их выдавливают на обочину. И либералы тоже разгромлены, их вытеснили из политики, из культуры, они тоже на обочине. Либералы и патриоты судорожно пытаются соединиться. Из этого кое-что получается, но – немного. Большой синтез, который необходим для создания пятой империи, – он еще впереди. И синтезом будут заниматься не маргинальные силы, а какой-то новый политический субъект, который, скорей всего, родится внутри власти. Сейчас это только мерцает, только проглядывается. Но пройдет совсем немного времени, и мы увидим персоналии, услышим идеологические и политические формулы.
– То есть известные нам еврейские политологи придумают стране идею?
– Думаю, что еврейские политологи, которые придумали нам идею встраивания в западную цивилизацию, будут оттеснены. На их место придут имперские политологи, скорей всего русско-татарские, православно-исламские, славяно-тюркские, – которые сформулируют новую концепцию Евразии и империализма в нетрадиционных формах. А еврейские политологи, как всегда, будут служить силе – умной, грозной, щедрой.