Вот в таком приблизительно духе вели мы беседу. Которая стала подходить к концу, потому что ему пора уж стало ехать, да вот беда – машины не было. Должна была машина какая-то прийти, но где-то застряла. Вот мне и нашлось дело, выдался случай помочь писателю Земли Русской:
– Так давайте я вас подвезу! У меня машина внизу…
В отличие от Никиты Михалкова, которого я когда-то – на вручении «Оскаров» то ли в 1994-м, то ли в 1995-м точно так же вызвался подвезти в Калифорнии от кинотеатра, где он показывал эмигрантам документалку про свою младшую дочь, продав ностальгическим старикам 20-долларовые билеты, а он непонятно почему отказался, – Валентин Григорьич любезно согласился; ну а почему нет, в самом деле?
Спустились мы, сели в машину… Наверно, это было концептуальное зрелище: я везу писателя-деревенщика от издательской избы на своем автомобиле с сельскохозяйственным названием «Нива» (!).
Поехали мы в центр. Там у писателя была – да наверно и есть, осталась – квартира в чудесном кирпичном доме, двенадцати, кажется, этажей – такие в старые времена доставались счастливчикам – цековским аппаратчикам и прочим небожителям.
Это его зимняя база.
Тогда там жила, царствие ей небесное, его дочь Маша. Маша Распутина.
Какая суровая, просто черная, ирония – ее, дочку знаменитого «нравственника» (термин Солженицына), звали в точности, как разудалую попсовую певицу, словно в какую злую насмешку.
В пути мы продолжали разговор. Распутин давал мне советы – как вести дела с издателями. Я, само собой, попытался договориться насчет интервью, а то как же.
– Интервью? Нет, не могу сейчас. Нету столько свободного времени. У меня все расписано, и недели на интервью нету.
– Как – недели? В полтора часа уложимся.
– Что значит – в полтора?
– За это время я успею задать все вопросы, а вы ответите.
– Ну это вы успеете. Но мне ж потом надо садиться и все переделывать. Вписывать мысли, идеи…
– А, вот как…
Ну мне, в общем, стало ясно, что вместо интервью получился б манифест, к которому я бы имел едва заметное отношение, так что и незачем лезть под руку. Пускай классик сам пишет свои манифесты и обращения к гражданам России. Он их и так уж написал немало (вам наверняка попадались), но, как ему кажется, недостаточно.
И вот теперь приходится мне писать о Распутине своими словами, ну конечно, с цитированием его многочисленных манифестов. И чужих о нем слов, которых тоже немало сказано – и друзьями, и поклонниками, и недругами. И как ни странно, трезвыми литературными критиками, которые, вы удивитесь, не перевелись еще на нашей почве в эпоху оскудения умов.
Для начала надо коротко окинуть глазом жизненный путь писателя.
Он появился на свет в мощном по рождениям году – 1937-м (15 марта, в один день с Маканиным, в один год с Вампиловым, Юнной Мориц, Высоцким, Ахмадулиной и Аверинцевым). Тогда в СССР как раз был заметный всплеск рождаемости – вот что значит сталинский указ о запрещении абортов летом 1936 года! Наблюдение это не мое, избави бог, – но Андрея Битова, который родился как раз в тот самый год.
Кстати, есть мнение, что деревенщики больше ненавидели советскую власть, чем городские диссиденты, – поскольку они все так или иначе были из семей раскулаченных. Это мне Битов подсказал.
Место рождения ВГ – поселок Усть-Уда, Иркутской области. Видите, какая незадача – деревенщик родился вовсе не в деревне. Но детство он все-таки провел в настоящей деревне, с названием Аталанка, где была только начальная школа, и уж оттуда после поехал в среднюю школу в Усть-Уду. Закончил Иркутский университет (историко-филологический факультет).
Роскошная деталь, про которую ВГ когда-то рассказал:
«Когда попал в Иркутский университет, жили в общежитии тоже коммуной. Братское было отношение друг к другу. Буряты, русские, ребята с Украины… Всё покупали в складчину и ели из одного котла. У нас даже тарелок не было, все своими ложками в одну кастрюлю ездили. Скоро выяснилось, что у меня и еще у одного парня скорость повыше, и, чтобы всем поровну доставалось, ребята вынуждены были купить нам алюминиевые тарелки».
Так ВГ попал в элиту, стал не как все, обособился, – забавно. И очень трогателен тот факт, что не смог человек сбавить обороты, не удалось ему замедлить движение ложки, какой он черпал из общего котла, обделяя нищих (как и он сам) товарищей. Что тут – азартность, слабость перед лицом инстинкта, легкомыслие его тогдашнее? Красивый случай, его так сразу не объяснишь… Хотя, может, это очень простая история про увлекающуюся личность, которая идет напролом, делает, что должно, что хочется, и плевать что про это подумают другие.
В Иркутском университете на том же истфиле в одно время с Распутиным учились несколько писателей, которые печатали прозу и даже вступали в СП, в их числе тот самый Вампилов. «На старших курсах приходилось подрабатывать на радио, в молодежной газете. Я в то время подружился с Вампиловым. Он учился на год младше, но уже тогда издал книгу рассказов, и я ему немного завидовал. “Чем я хуже?” – думал я и тоже стал писать рассказы. Они были, конечно, наивные», – вспоминал после Распутин. Вампилов, как известно, погиб молодым, очень яркой высокохудожественной смертью – утонул, причем не где-то, но в Байкале. Там, кстати, непросто найти мелководную бухту с пляжем и поймать редкий момент, чтоб вода была не ледяная. А так-то она холодна, как наша родина к своим детям. Тяжело плыть по ней, легко утонуть… И вот по прошествии множества лет, а именно в 2006 году в Иркутске провели опрос, и оказалось, что самый выдающийся местный писатель – Александр Вампилов (19,9 процентов голосов). Валентин Распутин – вот ведь неожиданность – занял только 9 место (3,9 процента голосов). Про что эта история? Что Вампилов круче и Распутин расцвел только после ухода более масштабного соперника? Что театр главней прозы? Что Распутин похерил литературу, ушел в журналистику и потому пропал с читательских радаров? Что теперешняя литература потеряла силу и люди с удовольствием вспоминают блеск советской звезды? Что Распутин стал фальшивить? Что он перестал быть писателем, художником и сделался общественным деятелем, пропагандистом и идеологом, то есть в некой народной табели о рангах спустился вниз на пару-тройку ступенек? Не могу знать.
Учась на историка-филолога, Распутин в итоге стал журналистом еще в студенчестве: он писал в иркутскую комсомольскую газету. Получив диплом, продолжил работу в сибирских СМИ (Красноярск, Иркутск, ТВ и газеты). Первой его книгой был сборник не рассказов, но очерков, причем с откровенно недеревенским названием: «Костровые новых городов». Но прозу он писал еще, как мы помним, со студенчества. Пытался прибиться к писателям, ездил на семинары, на одном из них – Читинском писательском (1965) – засветился; его заметили. Семинар – это что за зверь такой? – спросят молодые. При Советах была такая штука, там искали таланты, чтоб их после двигать. Почему бы не сделать все проще – публиковать авторов, и пусть читатель голосует рублем? Нет, другие были времена. Наверно, как-то пытались партийные начальники фильтровать кандидатов в жрецы и небожители. Конечно, был смысл как-то отсеять неблагонадежных. Чтоб зря не палить ресурс. Распутин фильтр прошел. Советскую власть (в отличие от теперешней, ну той, что была в начале нулевых) он, в принципе, не ругал, ну разве так, по мелочи, были у него разногласия: экология, деревенская, пардон, «духовность» – в противовес казенной романтике больших строек.
Пройдя, значит, через фильтр, выдержав проверку на благонадежность, в 1966 году нестарый журналист Распутин бросил газетную поденщину и стал свободным писателем; тогда гонорары были такие, что жить было можно, причем довольно кучеряво. Книжный тираж в 30 000 считался совсем небольшим. Причем еще до выхода книги, после подписания договора, писателю платили аванс в несколько тыщ рублей – ну и какой был смысл горбатиться в газете? Логично, логично…
Ну и дальше – вперед, к успеху! В начале семидесятых его уже печатают не только в Сибири, но и в Москве и даже за границей (пусть даже это всего лишь Польша). В 1971-м награждают орденом «Знак Почета». В 1977-м дают первую Госпремию (за повесть «Живи и помни»). В 1987-м – вторую (за «Пожар»). Он успел побыть делегатом писательских съездов и депутатом Верховного Совета СССР. Под самый занавес социализма он делается Героем Соцтруда. О чем это говорит? Ну как минимум о том, что Распутин крепко вошел в номенклатуру совка. Системе он был не чужой, а очень даже родной человек.
Фраза кого-то из критиков: «Распутин влился в стан “деревенщиков”, старших по возрасту – Ф. Абрамов, В. Астафьев, Е. Носов, В. Белов, Б. Можаев, В. Шукшин. В них он нашел поддержку». Но Распутин не ограничил себя работой на уровне «инда взопрели озимые» (что, конечно, тоже важно и нужно, у него полно слов навроде «на обыденок», «шалаган», «воздырять», «дадена», «на опоздках», «изговелась», «ветробой», «крыльцы», «вдругорядь», «миликает», «простохожий»), и свою главную книгу сделал саспенсом, достойным Голливуда. Хватило мастерства и полета. Это я про «Живи и помни». «Сюжет о дезертире не нов для Сибири. В фольклоре наших мест немало быличек, связанных с ним. Видимо, таежная глушь не однажды соблазняла ослабевших духом укрыться в ней от злодейки пули», – написал кто-то из сибиряков. Быличек полно, а книга такая – одна. (Те, где дезертиров клеймили и разоблачали, не в счет.) Были, конечно, тупые наезды – как так, к юбилею победы – и вдруг про дезертира! (1974) Но – как-то обошлось, даже Госпремию дали. Сегодня можно себе такое представить – такую премию да за книжку на такую тему? Лично у меня не получается. Страна, кажется, стала более казенной и забубенной, чем в самый махровый совковый застой! Ну и дела…
Далее повесть «Прощание с Матёрой» (1976). Про строительство ГЭС. (Привет пострадавшим Саянам от благополучного пока Братска.) Он тогда говорил про то, что жаль затопленных деревень, а про грядущие техногенные катастрофы если б и надумал сказать, так не дали б точно.