И дело не только в США, ВГ смотрит на дело шире:
«Нас потихоньку начинают встраивать в глобалистский порядок. Молодежь неслучайно бунтует против него в Европе. Это бунт против выравнивания, когда сущность каждого народа уничтожается, разрушаются все его культурные особенности».
И что же это такое разрушается, о чем жалеет ВГ? Вот о чем:
«Был же когда-то Кодекс строителя коммунизма, между прочим, с Христовыми заповедями – и вот теперь кодекс разрушителя исторического Отечества с заповедями антихриста».
ВГ говорит о том, что страна раскололась, по крайней мере, надвое:
«У нас сейчас две России, пожалуй, даже и противостоящих одна другой. Одна – с радостью принявшая новые порядки, разбогатевшая, подобно нуворишам, от разграбления страны, одуревшая духовно и нравственно от привалившего сказочного дарма… И вторая Россия – любящая свою Родину, не представляющая без нее жизни, продолжающая работать (иногда и тайно, как при оккупации) ради нее. Эта Россия строит храмы и творит молитвы, выпускает книги об отечественной истории и философии, она не окунулась в грязь и бесовство, воровство и беспутство насаждаемых порядков…»
Так, так, допустим. По ВГ – да и по жизни, пожалуй, тоже – эти две России не помирить, нет, не помирить. (Это все в продолжение темы внутринациональных распрей.) Но выход есть какой-то? ВГ уверяет, что есть, он дает рецепт, рассказывая, что делает эта вторая, «хорошая» Россия:
«…чтобы выстоять, объединяется в общины – и церковные, и просто мирские. Я знаю случаи, когда и молодежь, особенно школьная, организуется в группы и дает чуть ли не клятву не пить, не принимать наркотики, не участвовать в бесовских сборищах, не поддаваться телеизуверству».
И даже более того:
«Нарождается молодой, жаждущий действий патриотизм. Быть может, более прагматический, но и более волевой. Иногда ко мне подходят на улице и спрашивают: “Скажите, что делать?” Так было в 91-м и в 92-м годах. Тогда подходили в основном люди среднего возраста, а теперь именно молодые спрашивают: “Где находятся отряды, в которые можно вступить?” Я не знаю таких отрядов, но если даже их нет, но о них спрашивают, они могут появиться».
Ну что же – общины, отряды, воздержание. Понятно. Если русский этнос пойдет таким вот несколько сектантским путем, то что тут сказать? Богоносец уж столько всего натворил, что вряд ли нас чем удивит. Может, лучше б ему, многострадальному, отдохнуть от подвигов. Спокойно ходить на работу, а вечером пить чай и думать о жизни. И телевизор – теперешний, русский, который весь для пэтэушников, – конечно б, лучше отключить, – вот тут ВГ таки прав – ни убавить, ни прибавить…
Так что же, пропадет русский народ, раз так он ослаб и запутался, заблудился? ВГ только и твердит, что наших давят и теснят. Что же будет? Что дальше? Как спасаться? Воду сливать? Ни в коем случае. Развязка драмы, по его мнению, случится по рецепту который успешно применялся в античном театре: deus ex machina.
«Придет час – и новый Богдан Хмельницкий соберет раду и выведет свой народ из одури поклонения чужим богам. Придет час – и устроит Господь, что за грехи свои смертные распадется НАТО, куда теперь шумно и грубо заталкивают Украину тамошние “западенцы”. Придет час – и не устоит ВТО, куда на чужой каравай, на который, как известно, рот разевать не надо бы, устраивают Россию наши “западенцы”».
Тут сперва про Украину, а дальше, по плану ВГ, Всевышний и Россию направит куда надо, и сокрушит ее врагов. В общем, русские могут расслабиться, не надо беспокоиться: все кончится хорошо, писатель-пророк гарантирует happy end.
И тут некстати – а может как раз и кстати – процитирую вам некоего путешественника который посетил Китай, в обществе ВГ:
– Подлетая к этому городу, Валентин Распутин мне говорит: «Ну, Харбин – это провинциальный город, там, кроме русского кладбища, нет ничего интересного». И вдруг мы видим город небоскребов, город строек, город производств, где одних только автомобильных развязок не сосчитать. Даже такому провинциальному городу, как Харбин, Лужков может позавидовать. Я тогда спросил у Распутина: «Валя, неужели твой Иркутск, который практически не развивается уже лет пятьдесят, можно сравнить с Харбином?», а он только грустно покачал головой.
ВГ как человек мудрый ничего не стал по этому поводу говорить. А что тут скажешь. Кто мешал китайцам следовать глупым советам, преклоняться перед Западом, снимать шляпу перед мусульманами, выкидывать на помойку свои традиции, пить с утра, сливать воду, плевать на историю, жаловаться и ныть? Нечего русским радикал-патриотам сказать про Китай – к примеру.
Когда я подумал об этом, мне стало не так досадно, оттого что он молчал целых 15 лет с начала перестройки. А иные грешные столько за это время понаписали и наговорили глупостей.
Владимир Сорокин. Опричник на экспорт
Владимир Сорокин – плодовитый, изысканный и в то же время скандальный писатель. Он удостоился внимания многотысячного читателя. И «Наших» в том числе: те провели перед Большим театром акцию по уничтожению его книг. А что, это почетно.
Сейчас Сорокин ожидает выхода своей книги «День опричника» за границами: ее уже переводят на 11 языков. О том, как он пишет книги и зачем, Сорокин рассказал мне весьма обстоятельно.
Владимир Георгиевич Сорокин родился 7 августа 1955 года в подмосковном городке Быково. В 1977 году окончил Московский институт нефти и газа имени Губкина по специальности инженер-механик. Занимался книжной графикой, живописью, концептуальным искусством. Год работал в журнале «Смена», был уволен за отказ вступить в комсомол. Участник многих художественных выставок. Оформил и проиллюстрировал около пятидесяти книг.
В 1985 году в парижском журнале «А – Я» была напечатана подборка из шести рассказов Сорокина. В том же году в Париже же вышел роман «Очередь». Первая публикация в СССР – 1989 год (Рига, журнал «Родник»). С 1992 года широко публикуется в России.
Книги: «Норма» (1979–1983), «Тридцатая любовь Марины» (1982–1984), «Русская бабушка» (1986), «Доверие» (1989), «Сердца Четырех» (1991), «Dostoevsky-Trip», (1997), «Первый Субботник» (1998), «Голубое Сало» (1999), «Пир» (2000), «Лед» (2002), «Путь Бро» (2004), «23000» (2005), «День опричника» (2006) и другие.
Киносценарии к фильмам: «Безумный Фриц» (1994), «Москва» (2001), «Копейка» (2001), «4» (2004) – главный приз Роттердамского кинофестиваля, «Вещь», «Cashfire». Написал либретто к опере «Дети Розенталя» (на музыку Л. Десятникова, по заказу Большого театра).
Книги Владимира Сорокина переведены на 20 языков. 2001 – премия «Народный букер» и премия Андрея Белого «За особые заслуги перед российской литературой». Награжден американской премией Liberty (2005).
Мы встретились с писателем в ресторане «Махараджа», – главным образом потому, что Сорокин теперь вегетарианец, а еду этого диапазона индусы готовят как никто. И она у них, кстати, считается нормальной, повседневной, а привычная там помечается как экзотическая: non-vegetarian. Сидим мы, читаем меню, а вокруг ходят смуглые белозубые красавцы-официанты.
– Что твои цыгане! – говорю я Сорокину. – Впрочем, цыгане как раз из тех краев к нам «понаехали».
– А я бывал в цыганском таборе, – откликнулся писатель. – Мой дед был лесником в Калужской области, в Людиновском районе. Я мальчиком туда ездил каждое лето. Те цыгане были, правда, уже осевшие, они жили в каких-то полуразвалившихся банях. Мы ходили с приятелями деревенскими, с гитарами, к ним по вечерам, сидели у костра, а цыгане нам кое-что исполняли.
– Happy end: они вас не украли. И мыла из вас не сварили.
– Нет, у нас были хорошие отношения. Были милые времена, трогательные преступления! Я вот вспомнил цыганскую поговорку тех времен: «Мора, сходи до прокурора, пусть поменяет конную кражу на карманную», – сказал он и углубился в меню, бормоча тихо:
– Страшный мир людей… Я мяса не ем…
– Да, да! Ты говорил, что скорей людей надо есть, а не невинных животных. А ты бы правда смог человечинки намять?
– Я думаю, что нет. Во-первых, я верующий человек, считаю каннибализм грехом.
– Понятно, что грех, – но, кстати, где и как про это написано?..
Но он продолжает о своем:
– А потом, судя по рассказам, человечина – она не очень. Помню, в девяностых был сюжет про некоего питерского каннибала, жившего в большой коммунальной квартире. Так его сдали в милицию соседи. Им не нравился ужасный запах его варева. Оказалось, что современный человек – это довольно противное мясо, даже от запаха похлебки воротит…
– Раз уж мы заговорили об экзотической еде. На днях я разговаривал с Вадимом Тумановым, старым зэком (сидел при Сталине, а после дружил с Высоцким и добывал золото), так он рассказал, что они там в лагерях собачатину очень уважали. И Макаревич тоже ее любит, в Корее пробовал. Ресторатор Аркадий Новиков, даром что в учебке голодал и был служебным собаководом, не признается – говорит, не ел. А ел он лису, которая, по мне, та же собака.
– Лису я убивал, но не ел. Собак тем более – потому что я их очень люблю. Для меня легче человечину съесть, чем собаку.
– А как вышло, что ты стал собачником?
– Мой дедушка, о котором я говорил, жил практически в лесу, а где лес – там охота, собаки. Я с малолетства рос параллельно с этими животными. Это были большие мужественные охотничьи собаки, и они меня тогда заразили любовью к ним. Потом я втянулся в охотничье дело. Но в 22 года сказал – нет, хватит, не буду больше убивать.
– Насчет охотничьих собак понятно, это была у тебя первая любовь – но ты-то после этого чувства взял левретку. Как же так?
– Я не взял. Когда был в Японии, в мое отсутствие жене подарили левретку. Я когда узнал, по телефону негодовал: не очень люблю декоративные породы. К тому же мы жили тогда на двенадцатом этаже, а собака должна на первом жить. Я был уверен, что вернусь, – и левретки не будет у меня дома. Вернулся, вошел в квартиру… И он, меня не видя ни разу, вспрыгнул мне на руки – и… все. Залез в душу, можно сказать.