– Ну это и не женское дело. Это мужики должны бабки зарабатывать во что бы то ни стало.
– Не в этом дело. Я сама себе и баба, и мужик. Так жизнь моя складывается. Как пели после войны: «Я корова, я и бык, я и баба, и мужик». Я – вот такая.
– Сама, значит, зарабатываешь на жизнь.
– Да. А чего ждать милостей от природы, когда можно пойти и заработать? Более того, у меня пропускная способность бабок – фантастическая. Я не знаю, что с ними делать. Мне, в общем, так мало надо, что я просто со страшной силой их через себя пропускаю.
– Недвижимость скупаешь?
– Ну да. Только очень скромную. Ты обхохочешься, когда увидишь. Я очень много родственникам раздаю… Доставляет ли это им удовольствие – другой вопрос! Люди ведь не любят просто так деньги получать. А я получаю от этого огромное наслаждение: вот я пришла и раздала подарки. Но с этим надо быть очень острожным.
– А то отравят. Ты им даешь, даешь… Достала вообще!
– Нет, но им обидно, что им дают. Это же контроль: ими распорядились, им дали. Незаработанные деньги людям определенного склада руки жгут. Ненавижу паразитов, бездельников, ноющих… Надо тебе – иди и возьми. Только людей не убивай! Иди работай – мир открыт, слава тебе Господи!
– Я счастлива, что я встретила человеческий режим – пусть кривой, косой, неизвестно как сделанный – новый буржуазный – в нормальном здоровом среднем возрасте. Я счастлива. Так что, когда я пойду голосовать, я отдам свой голос тем, кто сделал это возможным. А я б здесь могла удавиться задолго до наступления глубокой старости. Что, я не видела тех, кто прожил по 88 лет, ничего не увидев? Помню, Брежнев умер. А я – как раз ехала на перевязку с глазом. И значит, еду я… Еду в Бескудниково. И все едут в автобусе замотанные, у каждого лепешка на глазу, и автобус старый тупорылый, с кожзаменителем – ужас… И вдруг останавливается автобус прямо на рельсах через какие-то пути. А это – пять минут молчания по поводу смерти товарища Брежнева! Люди, сидевшие вокруг меня с лепешками на глазах, мерзли лишние пять минут. Это была пятиминутка ненависти к советской власти. Люди забыли, что такое советская власть, кто такой был Брежнев! Забыли всю эту пакость – и смеют теперь голосовать за то, что пахнет хотя бы одной молекулой этого гребаного коммунизма. Суки, они забыли! Мы вынуждены были молчать, потому что эта … померла!
– А может, не на пустом месте все эти революционные дела? Наши миллионеры ведут себя кое-как…
– У олигархов никакой социальной ответственности, – согласна.
– Авен говорит – интеллигенция слилась…
– А ко мне приходили спрашивать за интеллигенцию? Я ведь не затерялась под кустом. Хоть один олигарх обратился ко мне? Сказал – «у меня бабки, у тебя голова» – сказал? Нервная система, что ли, слабая у русского народа… 12 лет не могли подождать нового режима – это что? Да, кто-то пьет шампанское на стриженых лужайках, потому что быстро разбогател. Зрелище омерзительное. Но я потерплю!
– Наша элита в основном состоит из мудаков. Они не понимают, что своим шампанским на лужайках они подстрекают левых, чтоб те им спалили усадьбу. Мало усадеб типа спалили в России… Если элита не может себя держать в руках, не способна себя ни в чем ограничить – так что спрашивать с колхозников? Какой социальной ответственности, какой мудрости?
– Есть элита административная, творческая, есть интеллигенция. Так вот административная элита не равна интеллигенции. Не равна государственникам; есть такие люди, их хлебом не корми, а вот они государственники. Вот я за родину болею, и я вычислила, что я могу для нее сделать. Я не буду орать на площадях! Это бессмысленно, собака лает – ветер носит. Я буду делать то, что мне доступно! Когда я буду писать, голосовать, я буду иметь в виду это. У меня такая agenda.
– Да… Новых лучших начальников нам неоткуда взять.
– Не скажи. У нас было великолепное руководство. Потому что управлять Россией – это все равно что балансировать на высоком столбе. Никакой поддержки, тебя еще подзуживают и столб трясут. В 1991–1992-м демократическая молодежь, Чубайс и Гайдар…
– Которые стране не соответствовали…
– И не надо. Страна не такова, чтоб ей соответствовать! Они должны были вперед прыгать с этой страной! Ее надо тащить за собой, дуру толстожопую, косную! Вот сейчас, может, руководство пытается соответствовать, быть таким же… как народ, тупым, как народ, таким же отсталым и косным, как народ. Они пытались это все вытянуть – а им сказали за это спасибо? А я им буду говорить спасибо, пока жива. Я очень благодарный человек. Верным путем идете, товарищи! Господу Богу надо каждое утро хвалу возносить – солнце опять выкатил, синее небо расчистил, зелень опять распустил… Или дождь полил – надо ему спасибо за это говорить. У меня есть единственный способ говорить спасибо – я пошла и за них проголосовала. Потому что они – лучшие. Как вспомню шестидесятые… Наша юность просто загублена! Нам был кляп всажен прямо в голосовые связки. Все эти коммунистические цепи, эта шелуха… Если я когда-нибудь увижу товарища Зюганова лично, я кинусь на него, как волк, и перекушу ему горло. Пусть лучше не подходит. Потому что он взял на себя это название, это слово. И всю кровь, все лагеря, всех изнасилованных колымским трамваем – он это все на себя взял! И несет это! Сука, блядь.
– Но мы же понимаем…
– Отказываюсь я понимать.
– …понимаем, что лучше ему дать легальную трибуну…
– Нет, пусть лучше зароется в землю, пусть удавится.
– …легальную. Чем они будут взрывать автобусы.
– Взрывать автобусы – это терроризм, есть соответствующая статья!
– Так большевики же и были, и есть террористы! Зюганова посадили в Думу – и он ничего не взрывает, хотя мог бы, как Камо с Кобой… А Басаева в Думу не берут, вон он и воюет. Лучше б он сидел в Думе и там исполнял что-нибудь. Между Жириновским и Зюгановым. Я много думал об этом. Мне представляется, как в Кремле выбирали, то есть назначали, генсека коммунистам. Вот Анпилов – более или менее симпатичный, худой, бодрый, языки знает, голос у него приятный, лицо русское, бухает – наш человек! И какой-нибудь Павловский говорит – нельзя такого, за ним много людей пойдет. Лучше давайте противного кого-нибудь найдем, с выражением лица жутким! Вот он, Зюганов! Крепкий харизматичсекий лидер у коммунистов – нужен тебе? Мы должны просто беречь товарища Зюганова…
– О’кей. Согласна. Пусть живет. Он похож на подвальный картофель такой – пророс. Лицо коммунизма.
(Геннадий Андреич мне должен теперь проставиться – я ж ему жизнь спас. Фактически. И эти строки я пишу буквально 7 ноября, в его праздник.)
– А за что ты так сильно любишь Чубайса?
– Я считаю, что Чубайс – очень правильный человек. Потому что если у человека нет собственности, то он приблудный становится. И ему наплевать на все. Это, кстати, всегда все хорошо понимали, а потом это смело ураганом… Если ты помнишь, в начале перестройки, когда пошли проблемные статьи, вдруг кого-то осенило, и правильно осенило, что лимита – это ужас. Когда люди без жилья, без своей местности, когда им все чуждо, они приезжают, живут в ссаных общежитиях и всех ненавидят. Там происходит одичание, происходит расчеловечивание. Потому что – ну что, они за эти стенки страшные, за крыши текущие будут жизнь свою отдавать? Другое дело – за свой участочек… Хочется же маленький кусочек мира сделать хорошим!
– Да… Мы с Кохом, кстати, обсуждали в своей книжке «Ящик водки»: отчего же большевики, так не любя частную собственность, вдруг кинулись защищать семью и в парткомах давили неверных мужей? Притом что, судя по названию знаменитой работы, у семьи и частной собственности общее происхождение… Я дал такую версию: большевики были за семью потому, что семейный человек находится в системе власти, он вынужден держаться в рамках дисциплины…
– Всегда известно, где он!
– Да! Жена за ним следит! (Угадаешь, как называется женщина, которая всегда знает, где ее муж? Вдова!) По морде ему дает, если что не так! Не велит ему пить, гонит его на работу… А если человек (наш советский, в смысле, человек) остается без бабы, он почему-то сразу в жопу пьяный, каких-то девок волокет домой, ночует на полу, подстелив старое пальто… Бутылки сдает…
– Ну, мужчинам вообще свойственно опускаться…
– Это – да. Так вот, именно поэтому коммунисты, борясь с частной собственностью, защищали семью, которая, в общем, не более чем частный случай этой самой частной собственности.
– Причем они семью начали защищать с какого-то определенного момента. Сначала у них были какие-то дикие авангардные взгляды.
– Да, пока они не почувствовали ответственности за происходящее.
– Нет, они поняли, что от этих людей что-то можно взять… А как взять? Человек должен быть на месте, прикреплен, прибит гвоздиком… Вообще, ранний коммунист – это авангардист, радикал и панк, а поздний коммунист – это бюрократ. А бюрократ любит, чтоб бумажка была пронумерована, входящий-исходящий, и чтоб находилась на месте. Кто бумажку переложил? Почему это человек позволяет себе такое? Прикреплен ты к этой бабе – и сиди у нее, пожалуйста! Нам так удобней, тебя так найти проще. А если вернуться к теме выборов… Я так скажу: за что борется Чубайс, за то и я буду бороться. Так тебе прямо и скажу.
– А почему он тебе так нравится? За что его вообще девушки любят? Потому что он красавец?
– Нет, не потому. Кому красавец, кому нет… Мужчины эволюционно не выработали в себе красоту в отличие от павлинов, поэтому внешность тут не очень важна. Важно другое. У девушек есть такое свойство особое: они видят сквозь. Они умеют видеть за внешностью – суть.
– У них, то есть у вас, подсознание работает.
– Да, подсознание! Я никогда в жизни не видала человека с таким огромным государственным умом, с такой государственной ответственностью. Патриотизм, не побоюсь этого слова, совершенно негосударственная любовь к России, к языку, к литературе, к этим пределам, этим границам, ко всему русскому – я в том же русле существую, что и Чубайс. Это моя идеология, я с этой идеологией не скажу, что родилась – но она у меня где-то класса с первого начала вырабатываться.