– А я в валютном покупал курево тогда. Ваши, кстати, французские сигареты – Gitanes.
– Мне платили тогда гонорары – колоссальные деньги! Я в коммерческом магазине покупал болгарский коньяк и все охали – 43 рубля бутылка! Если не смотреть на нищету, то все было фантастически прекрасно, такая эйфория! Одна девушка с радио сказала мне: «Возвращайтесь!» Она такое сказала, – а больше меня никто не звал.
– А кто должен был вас еще звать? Ну вот кто? Верховный Совет? Министерство культуры? Отдел пропаганды ЦК КПСС?
– Ну не знаю… Я думал – позовут! У меня ведь такая школа западной журналистики! Мне есть что рассказать. Такой опыт работы!
– А может, как раз потому и не позвали, что опыт. Вы бы начали всех учить. А люди, скорей всего, подумали: вот он там как сыр в масле катался, пока мы тут в очередях за колбасой стояли. Он уже свое получил, теперь наша очередь наслаждаться жизнью… Одни, значит, уехали, а другие остались. А иные уехали, но после вернулись. Это все очень интересно!
– Да… Владимир Максимов и Василий Аксёнов вроде вернулись, но они были как-то обижены и чувствовали себя невостребованными в России. Я думал: если они так, то куда ж мне! Тогда, в 91-м, была потрясающая поездка. Я понимал, что другой такой не будет. И потому после долго не ездил – чтоб не портить впечатление от того триумфа.
– Да… Действительно, не очень понятно, зачем они вернулись – Солженицын и Аксёнов. Писатель, он же везде может жить и писать. Хоть Достоевский, хоть Тургенев, хоть Гоголь…
– Это правильно. Но с другой стороны… Солженицын вернулся – но ведь дом-то свой американский он не продал.
– Куда ж продавать – там дети остались.
– То же самое и Аксёнов. Он вроде поехал в Москву, но оставил за собой дом в Биаррице. Не дворец, но тем не менее. Аксёнов мне говорил: для того чтоб стать знаменитым русским писателем…
– …надо жить в России. Но сам он не сказать чтоб вернулся.
– И тем не менее. Аксёнов и Войнович вернулись в свои московские квартиры. Которые им возвратили. По их просьбе. А я этого не сделал. Я не просил мне возвращать жилье.
– Почему?
– Потому что… Когда распался Советский Союз, и русские из бывших республик побежали в Россию, и их там не принимали, а тут еще приеду я, у которого есть квартира во Франции… Нехорошо это. Я этого не сделал. И Максимов не сделал. А если бы у меня была возможность, я бы половину времени проводил в России.
– В смысле – если бы вам дали квартиру?
– Я, когда уезжал, сдал свою квартиру и ордер на новую – вернул Союзу писателей. По-другому нельзя было.
– А вы, может, вот почему не вернулись – у меня появилась версия. Аксёнов и Солженицын – провинциалы все-таки, они не вернулись в Казань или там на Кубань, а в Москву поехали. В этом смысле для вас возвращаться в Москву, откуда вы уехали – было бы в какой-то мере потерей лица. Ага, вернуться туда, где был пацаном, грубо говоря, никем! А они вернулись все-таки в Москву, которую тоже не так просто завоевать. И которая вам досталась даром.
– Вот я слушаю вас и думаю: сейчас, может, снова пора валить?
– Я не знаю…
– Так пора или нет? Скажите что-нибудь!
– Не знаю. Вы говорите – валить на Запад. Но я в ужасе от того, что тут происходит, в Европе.
– Да, да! Вы много писали о том, что Европе конец, она погибнет под гнетом инородцев, разных арабов и негров, которые понаехали. И вы говорили о том, что белые побегут из Европы в Россию – спасаться. Но вы сами, как я посмотрю, не торопитесь отсюда бежать спасаться. Думаете, на ваш век хватит white power? С удовольствием читал вашу книгу «Жулики, добро пожаловать в Париж!». Про выходцев из бывших колоний, которые испортили страну. Когда вас называют фашистом, вы как реагируете?
– Меня так не называют.
– Да? Ну это только потому, что в России ваша книга слабо пропиарена. А во Франции она, кстати, так и не вышла?
– И не выйдет никогда.
– Стало быть, в России больше свободы, чем у вас?
– Абсолютно верно! Было даже при Сталине больше свободы, чем сейчас здесь. Французы были в прошлом смелыми людьми, но давно – при Наполеоне! Он нас бил тогда, сколько хотел, он взял всю Европу.
– А потом все поменялось. В Москве не было гестапо, а в Париже – пожалуйста. Где, кстати, был их офис? Quelle rue?
– Rue Loriston. На дверях гестапо висела медная табличка «Доносов не принимаем». Слишком много было доносов. Там, кстати, одно время рядом жил Максимов, и там же была редакция «Континента».
– В продолжение темы иммигрантов. Не только в России, но и тут довольно популярен фашизм, насколько я заметил.
– Да не фашизм это. Они очень хорошо все разыграли. Национальный фронт мог тут быть очень сильным, если бы не этот мудак, который выжил из ума почти – Ле Пен. Когда-то у него был острый язык, – я помню! А ведь он посредственный политик… Миттеран – вот кто сделал Ле Пена, создав ему партию. Ему надо было это для своих внутренних дел – чтобы ослабить Мишеля Рокара, лидера социалистов. И тогда он сложным маневром возродил Национальный фронт, который, как и планировалось, забрал голоса у социалистов. Миттеран не боялся Ле Пена как политика, как конкурента, он думал, что тот напугает людей своими глупостями и потеряет влияние. Но Ле Пен взял мест в парламенте больше, чем даже популярные тогда коммунисты! И вообще стал играть в свою игру. Теперь он стар, но его дочь Марина – очень умная баба, она может унаследовать лидерство в партии.
– Ле Пен первый начал бороться против нелегальной иммиграции. Наверно, многие посмотрели на него новым взглядом, когда в Париже начались те знаменитые поджоги авто. Он предупреждал, а никто не слушал!
– А в основе этого лежит политика КПСС. Вот откуда пошла проклятая политкорректность! Советский Союз требовал свободу для Африки, ну белых и выкинули… И что теперь? Тут все боятся про это писать. Все журналисты – левые, а правых нету! Я им говорю, что мы в советское время были гораздо смелее! Ну выгонят с работы – так найду другую. А тут если выгонят за «расизм», то больше работы не найдешь. Все тут дико запуганы… – Он возвращается к старой теме, видно, она его не отпускает: – Эх, если б знать заранее, что в Москве будут издавать мои книги – я б еще потерпел, я б остался.
– Сахаров был вами недоволен, когда вы уезжали.
– Да, тот разговор с Сахаровым перед отъездом помню. Я видел по его глазам, что он против того, чтоб я уезжал. Я думал, что это надолго, что они долго еще будут править, а я хотел мир посмотреть…
…Они, уехавшие из страны, часто говорят, что главное было тогда – мир посмотреть. Ну вот мы и из России поездили, повидали мир, и что? Везде люди живут. Везде одинаковые Макдоналдсы, кока-кола, Хилтон и мерседесы…
– Вот ваш друг Эрнст Неизвестный говаривал, что эмиграция – это страшней, чем война и тюрьма. Как вам этот афоризм?
– Ну, я объясню, почему он так говорил. В Союзе у Эрнста было исключительное положение. Эрик был в центре московской жизни – а потом поехал сюда. Он был первым тут (в Москве), а там (то есть тут, на Западе) стал одним из многих… Это стресс, конечно.
– В России роль писателя так упала за последнее время…
– Что вы, раньше это было дворянское сословие!
– Так то раньше. Сейчас же русские писатели – особенно старой школы, качественные, – на обочине жизни. Некоторые даже нуждаются. И это не только в эмиграции, но и на родине. Так при таком раскладе ваше положение даже предпочтительней! Ни в России, ни на Западе русские писатели никому не нужны (в отличие от телезвезд), но вы (в отличие от очень многих) хорошо устроены, пенсию платят, семья в порядке, медицина на уровне, здоровье есть…
– Здоровье – во многом и благодаря моему образу жизни. Я очень много двигаюсь.
– Анатолий! Ну вот была советская власть, вы от нее уехали. Сражались против нее на Западе, на деньги американцев, на вражеском радио. Так что, сокрушили коммунистический режим – вы?
– Абсолютно не мы. А Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев. Другое дело, что он какие-то вещи не понимал… Не понимал, с кем имеет дело… Но – он! А не мы.
Гладилин Анатолий Тихонович родился 21 августа 1935 года в Москве. После школы работал электромехаником, несколько месяцев проучился в военном училище. В 1954–1958 гг. – Литинститут. Был и. о. завотделом искусства и культуры «Московского комсомольца», редактором киностудии им. Горького, много ездил по стране. Считается основоположником молодежной прозы (повесть «Хроника времен Виктора Подгурского», «Юность», 1956). Автор книг «Бригантина», «Дым в глаза. Повесть о честолюбии» (обе 1959), «Первый день Нового года» (1963), «История одной компании» (1965), «Евангелие от Робеспьера» (1970), «Прогноз на завтра» (1972, за рубежом), «Сны Шлиссельбургской крепости. Повесть об Ипполите Мышкине» (1974).
После выступления против суда над А. Синявским и Ю. Даниэлем, которое «привело к постепенному вытеснению Гладилина из отечественного литературного процесса», он 1976 году эмигрировал. За границей вышли его книги «Концерт для трубы с оркестром» и «Тигр переходит улицу» (обе 1976), «Запорожец» (1977), «Репетиция в пятницу» (1978) «Парижская ярмарка» (1980), «Каким я был тогда» (1986), «Большой беговой день» (1983), «Французская Советская Социалистическая Республика» (1985). После, в России, вышли «Меня убил скотина Пелл» (1989), «Тень всадника» (2001), «Жулики, добро пожаловать в Париж!» (2007).
Александр Генис:«Вижу отражение Бога в селедке»
Родился в 1953 году в Риге. Окончил филологический факультет Латвийского университета. С конца 1970-х живет в США. Многократно публиковался в послеперестроечной России и за рубежом. Автор ряда эссеистических книг, написанных совместно с Петром Вайлем («60-е: мир советского человека», «Русская кухня в изгнании», «Родная речь», «Американа»). С Вайлем писал 17 лет – ровно столько же, сколько Ильф и Петров. Написал несколько книг критики и эссе о литературе и культуре («Вавилонская башня», «Иван Петрович умер», «Довлатов и окрестности» и др.). Премия журнала «Звезда» (1997).