– Все это прекрасно, хорошо очень звучит. А вот такой момент… Российский паспорт. А если там будут крымских татар щемить и украинцев щемить, как вы к этому будете относиться?
– Это мне не нравится. Пятнадцать лет назад не было такого.
– А сейчас – есть! Обыски в школах, лицеях, квартирах.
– Айдер Муждабаев, который работает в «Московском комсомольце», – мы с ним пьем водку время от времени, и я об этом много знаю… Скажите, а что сейчас будет с переводами?
– Украинско-российскими? Я думаю, они сейчас остановятся. Я подозреваю, что будет так. Отношения между нашими литературами и до этого не были простыми. В них было много политики и идеологии. А теперь очевидно, что нас отбросили в этом и так не очень хорошем процессе – лет на пятнадцать назад. Мы с моим переводчиком весной отдали мою последнюю книгу «Месопотамия» российскому издательству.
– Какому?
– Я не буду говорить. Это было после Крыма, но еще до активной фазы на Донбассе. Не было русских танков, но уже были Безлер и Гиркин. И мы тоже с издательством колебались некоторое время: нужно ли нам все это? Как это будет выглядеть, что мы в России издаем книгу? Тра-та-та-та-та. Но мы подумали, что все же, несмотря ни на что, несмотря на какие-то пассажи со стороны Путина, могут быть совсем другие украинско-российские отношения. Мы решили все-таки издать эту книгу. На самом деле в России еще остается часть писателей, которые до сих пор очень симпатично относятся к Украине и к украинцам.
– Их не так мало.
– И с ними, мне кажется, не надо обрубать отношения, не надо валить всех в одну кучу как «агентов Кремля» – а наоборот, максимально за них держаться. Потому что нам дальше с Россией жить, а России жить с нами, мы же никуда друг от друга не денемся. Можем распадаться, можем не распадаться, границы могут сдвигаться…
– Объединиться…
– Могут быть какие-то объединения. Я лично этого не хочу, например, но всякое может быть. Это история. Это история, и это геополитика. Но, так или иначе, наши два народа рядом – так сложилось исторически. И в этой ситуации самое глупое – находиться в состоянии взаимной истерики.
– Да никто это не будет слушать, эти рассуждения!
– Ну и ладно. Ничто мне не мешает с вами нормально общаться. Это же не то что мне позвонил Порошенко и сказал: «Рядом с тобой сидит человек – это москаль, не общайся с ним». Не нужно ждать звонка от Порошенко – я сам могу решить: общаться или не общаться.
В этот момент к нам подходит известная украинская издательница, и Жадан начинает ей рассказывать:
– У меня есть знакомый, живущий в Луганске. Так вот он не уехал оттуда! Остался там. Пишет прозу. О войне. Вам не интересно было бы? Как по мне, он хороший писатель. Он все эти события фиксировал с самого начала. Это практически военная проза. Она почти не появляется.
– Должна появиться позже.
– Она и будет появляться, ее будет много, и она будет очень разная. Чем дальше, тем она будет хуже, потому что писать будут в зависимости от политической конъюнктуры. А это пишет человек, который в этой ситуации не встал ни на ту сторону, ни на другую. Оказался между двух фронтов. Он сейчас в Луганске. Иногда прорывается в интернет. Прислал позавчера письмо: там, в городе, осталось довольно много стариков, им некуда выезжать. Они сидят совсем без воды. Водопровода нет, а те колодцы и источники, которые были в пределах города, просто исчерпаны. Он, поскольку молодой парень, бегает за город по балкам, по оврагам, собирает воду и пенсионеров поит. И вот он об этом пишет.
– Но не воюет.
– Он не воюет. Мне кажется, очень важно, чтобы это услышали. Он нигде не печатался, он писал для себя. Он пишет на русском. Как по мне, вполне сформировавшийся писатель. Со своим голосом. Все у него хорошо. Это не какая-то там любительщина. Просто ему это интересно, для него это какое-то хобби. Он там работал, каким-то бизнесом занимался.
– Бизнесмен пишет прозу!
– Да. И до этого у него были какие-то философские, исторические рассказы, а когда все это началось, он начал писать о том, что видит. А видит он, как Саур-Могилу штурмуют. Хрящеватое он проезжает… Такие вещи. И он пишет, не впадая при этом в какую-то идеологию. Он немножко иначе на это смотрит – как человек, который вдруг оказался в центре ада, между вторым и третьим кругами. И, не принимая сторону второго и третьего кругов ада, он между ними пытается остаться человеком.
– Философ. Как мы с вами.
– Он не философ. Он никогда не был откровенным сепаратистом, однако и «Слава нации!», и «Смерть врагам!» никогда не кричал. Обычный человек. Обычный нормальный человек.
– А как его зовут?
– Олег Куликовский. Вы никогда о нем не слышали, у него не было публикаций. Это мой знакомый, он меня где-то нашел в интернете и начал писать. Я пришлю вам…
– Хорошо.
– Всё, увидимся, встретимся – еще поговорим.
Жадан засобирался, ему на ТВ выступать, потом стихи читать людям… Про мир. Про человеческие отношения. Наверное, это как раз то, чем должен заниматься поэт. А мог бы на войну звать. Как некоторые.
Александр Иличевский. Возвращение из Силиконовой долины
Биография – без которой ну какой же писатель – у Иличевского роскошная. Закончив знаменитый Физтех, он уехал в Калифорнию и там работал по специальности, физиком, – но все бросил и вернулся в Россию. Cherchez la femme, да к тому ж писателю сподручней творить среди родных осин. Обо всем этом – беседа с Иличевским. Которая проходила в редакции журнала «Лехаим», в которой один из собеседников – угадайте который (шутка) – трудится по совместительству. (Дело прошлое – Саша давно оттуда ушел и уехал на ПМЖ в Израиль. – И. С.)
– Ну, Саша, коротко расскажи о себе. Что у тебя тут происходит в редакции «Лехаима». Чем ты тут занимаешься?
– Наш замечательный журнал выходит раз в месяц. Я тут работаю человеком, который пишет сюда колонку, надзирает за всеми подписями к картинкам и пишет некрологи.
– Некрологи… Это уже о вечном! Как и положено писателю.
– Вот в этом месяце уже написал два. Это всё евреи. Луис Хенкин, крупный спец в области международного права, помер на Манхэттене в возрасте 92 лет. И популярная писательница – Белва Плейн, которая померла в возрасте 95 лет. Не на Манхэттене, но тоже в Нью-Йорке.
– Работаете, значит, только с евреями. Ну что, тоже подход!
– Нет, у нас подход широкий. У нас печатается все на свете. Но все связано с еврейской темой. Я горжусь, что работаю в этом журнале, потому что он реально хороший. Жалко только, что он распространяется исключительно по подписке!
– Должность твоя как называется?
– Трудно сказать. Ну, в мои обязанности входит еще функция, которая описывается термином «креативный редактор». Я этим год почти занимаюсь.
– А как это получилось, с журналом?
– Я долгое время работал на радио «Свобода». Я там был веб-редактором. Мы сайт развивали, занимались производством веб-контента. Потом я ушел с радио, потому что подписал договор с издательством АСТ на книгу. И написал ее.
А потом деньги кончились, и я снова пошел на работу. Сюда.
– Но год ты пожил как король.
– Абсолютно! Но я вкалывал, естественно. Я добился ровно того, о чем мечтал всю жизнь, – все бросить и писать. А то же мне всегда все мешали писать. Это была перманентная борьба. Была всегда работа ненавистная…
– Это ты про какую именно?
– Всякого рода менеджмент, всякого рода рутинная мутотень. Это вынуждало меня вставать в пять утра, чтоб хоть что-то успеть сделать. Нездоровая такая деятельность… Это было довольно-таки напряжно.
– И в чем же тут дело? Почему нет денег у модного писателя, которым ты являешься? Что тому виной? Черные тиражи пиратов? Или книги у тебя неправильные, а надо писать, как Донцова, чтоб зарабатывать? Или вся беда в том, что ты пишешь про русских?
– Я думаю, тут вот что… Уверен, что тиражи – той литературы, которой я занимаюсь – не очень высоки. Раза в три ниже, чем у попсы. Думаю, что литературная интеллектуальная жизнь у нас мало чем отличается от европейской. (Я говорю про европейскую не англоязычную литературу.) Очень похоже дела обстоят во Франции. Там, в принципе, книжками невозможно заработать – и здесь тоже. Но это кардинально отличается от ситуации с англоязычными писателями: все, что происходит в англоязычной литературе – это чрезвычайно широковещательно. Я знаю одного писателя шотландского замечательного, единственная книжка которого в 2004 году получила хороший отклик и солидную премию – и он замечательно живет с одной этой книжки в течение шести лет.
– Может, тебе на английском начать писать? Ты там ведь и пожил, ты в теме…
– Я писал на английском, когда жил в Америке. Но это был какой-то начальный подступ. И забавно то, что мой товарищ американский, Тейт Андерсон, который 10 лет прожил в Зальцбурге, сказал мне: «Все это хорошо, но твой синтаксис похож на немецкий». Для меня это огромная загадка – почему мой английский синтаксис похож на немецкий.
– А я тебе объясню. Вот в Одессе строй речи довольно странный, и людям, которые не в теме, это непонятно. А на самом деле это строй идиша, который сохранился в языке людей, даже на идише не говорящих, а это с такими заходами говорили по-русски их идишные бабушки. Идиш же, как известно, произошел от берлинского диалекта немецкого языка… Значит, не смог ты на английском писать по-писательски! Твой друг тебе объяснил, что ты не сможешь повторить успех Джозефа Конрада.
– Ну, он не приговаривал меня…
– Но ты этот путь отринул.
– Отринул. Главным образом потому, что вернулся сюда.
– Редкий случай.
– Ну почему – редкий?
– Почему – это долгий разговор. Но статистика такая, что мало кто возвращается. Или уж если на родину, так с американским паспортом.
– Я вернулся без паспорта.
– С грин-картой.