– Хорошая карьера: вы были харьковским пролетарием, а стали писателем, известным по обе стороны Атлантики.
– Ну писателем я себя никогда не ощущал. Писатель – это слишком мало. Это всего лишь профессия, скажем так, буржуазная, появившаяся где-то в первой половине XIX века. И в Советской России она существовала. Но вообще такой профессии не должно быть. Это ненормально, когда люди сочиняют какие-то выдуманные истории, пишут о том, чего никогда не было. Это скучно! Цезарь писал о Галльской войне только потому, что у него было что сказать: он в этой войне участвовал! То есть первые и исконные импульсы для создания книг – накопленный опыт, страсть, какие-то идеи. И сегодня самые интересные книги – именно те, которые о личном опыте, о страсти, об идеологии. А все остальное… Его не должно существовать.
– То есть Лев Толстой…
– Лев Толстой – крайне занудный писатель. Во второй половине XIX века он воссоздавал 1812 год, каким тот ему виделся. Существует масса исследований, доказывающих, что Толстой изобразил то время ходульно, глупо и неинтересно. Действительность была интереснее на самом деле! Его типажи, особенно народные, не удались. Они слишком приблизительны. Платон Каратаев – это, на мой взгляд, крайне убого. Это так! Не дадим себя уговорить, что это не так! Пусть вес этой литературы и истории не давит на нас. «Война и мир» – это заурядный пухлый исторический роман. Все темы, которые Лев Толстой пытался решить – в «Анне Карениной», «Воскресении» – они все давным-давно списаны историей за ненадобностью. Что сегодня такое – неверные женщины? Адюльтер – особенно это видно в «Мадам Бовари» Флобера – это была проблема буржуазного общества. Ее не существует ни в обществах более примитивных, ни в обществах, перешедших на современный уровень.
– Совершенно с вами здесь согласен.
– Смех и грех.
– Я, кстати, очень часто привожу в пример сюжет «Анны Карениной». Ну вот дама гуляла с офицером, муж ее за это дело выгнал из дома, забрал ребенка, она попала под транспортное средство.
– Это именно так. Как литература это мне не интересно.
– Но там были неплохие шутки. Лучшее место в «Анне Карениной» – это когда Стива Облонский пришел просить места у еврейского банкира. Секретарша велела ему сидеть и ждать. Он думает: «Как же так, я – дворянин, а сижу у какого-то еврейского банкира в приемной и дожидаюсь. А чего? Я пришел до жида, сижу дожидаюсь». Такой каламбур довольно забавный был.
– Не помню.
– Но ведь это, согласитесь, смешно?
– Да, пожалуй.
– Вы в каком-то интервью сказали, что бросаете писать. Что вы теперь не писатель, а политик.
– Я давно это говорил, еще до того, как сел. Я собирался сдержать свое обещание, но просто в тюрьме надо было выживать. Да и денег надо было заработать – на процесс, на партию. Так что пришлось опять писать. Ну и психологически это была огромная поддержка. Это был не только литературный труд: я пока писал, упорядочил свои взгляды на Россию, на мир. За те два с половиной года, что я сидел, у меня вышло в общей сложности восемь книг.
– Хороший темп!
– Неплохой. Еще если учесть, что я все-таки был занят в процессе больше десяти месяцев; меня и пятерых моих подельников судили очень долго.
– Ну а теперь-то вы будете писать?
– Не вижу в этом особенной необходимости. Но если она появится, то, конечно, придется писать.
– Необходимость писать – это как?
– Есть два рода необходимости. Одна – финансовая, которая меньше важна, и другая – философская. Появился какой-то как бы сет новых мыслей или положений, концепций и прочее, и вот надо их оформить и представить обществу. Если возникает такая необходимость – то это самый сильный побудительный мотив. Литература – это только одно из средств выражения. Точнее, не литература даже, а именно книга. Гутенберговское изобретение – это средство донесения мысли, на сегодняшний день не превзойденное. Вот главная причина, почему я к этому обращаюсь. Ну, финансовая необходимость тоже играет определенную роль.
– Действительно, тиражи у вас большие, так что заработать на книгах вы можете.
– На самом деле все относительно, безусловно. Я все-таки не Алла Пугачева и не Киркоров. Речь идет о суммах от 5 до 10 тысяч долларов за книгу, а порой и меньше. Тем более что эти деньги все уходят немедленно! На газету «Лимонка» постоянно идут деньги.
– Эдуард, вы мне расскажите, – а что происходит у нас в литературе? Русской.
– Не знаю. Я не занимаюсь литературой.
– Но что-то же вы читаете?
– Нет. Я не читаю даже.
– Может, литература вообще кончилась?
– Не знаю. Меня это не интересует.
– А с писателями вы поддерживаете отношения?
– Я не поддерживаю отношения с писателями, я никогда и не поддерживал. Интересны слесари, убийцы, заключенные, эмигранты, молодые национал-большевики, кто угодно, но писатели – абсолютно неинтересны. О чем с ними говорить? О чем? Большинство из них – люди крайне старомодные, классического такого воспитания, млеющие при слове «Пушкин» или «Марина Цветаева». Они как сектанты. Писатели – они какие-то мелкие. Меня даже раздражает само это слово – «писатель».
– Давайте о приятном. Ваши книги из новых – «Книга воды», «Священные монстры» – я читал с удовольствием.
– Это книги интеллектуала. Это взгляд на что-то, а не какие-нибудь выдуманные истории. Это как бы из другой категории совершенно.
– Из другой… Вот вы пишете, а – не писатель. Кто же вы? Как вы себя позиционируете?
– Я – человек, который смотрит на мир и что-то думает. Я скорее согласен называться, как бы высокопарно это ни звучало, просто человеком мыслящим, мыслителем.
– Типа гомо сапиенс.
– Но не интеллигент ни в коем случае! Я – интеллектуал. Потому что я использую именно это вот оружие – интеллект. Родился я не интеллектуалом, я им стал. И вот этим званием я горжусь.
– Действительно, мне самому кажется, что интеллигент – это какое-то обидное сейчас слово.
– Не в этом дело. Интеллигенция, в частности российская, – это именно классовое понятие. А у меня классовых привычек нет и никогда не было. В молодости я работал на харьковских заводах: «Серп и молот», турбинный и прочее. У меня осталась такая рабочая недоверчивость. Я вообще в только 37 лет стал профессиональным писателем.
– Так вы сперва стали писателем, а после перестали им быть?
– Я стал профессиональным писателем в том смысле, что стал зарабатывать на жизнь литературой, изданием книг. И сейчас зарабатываю. В этом смысле можно сказать, что я литератор, как Ленин писал в анкетах, что он журналист.
– Название вашей партии навевает мысли о преступных тоталитарных режимах.
– На самом деле национал-большевизм – это как раз как противовес тоталитарному режиму. Это попытка слияния идей национальной справедливости и идей социальной справедливости. Впервые этот термин появился в 18-м году, почти одновременно в России и Германии. Руководителем первой национал-большевистской партии был Эрнст Никиш. Позднее, при Гитлере, он сидел в тюрьме. Лидером русского национал-большевизма был профессор Устрялов. Он вернулся в Россию из эмиграции, из Харбина, и в 37-м году сгинул чисто. Устрялов в свое время переписывался со Сталиным, письма сохранились. Еще можно прочесть отличную книгу Огузкова – «Национал-большевизм». Мы взяли это название для партии еще в 93-м году. Если бы, конечно, мы делали партию сегодня или даже несколько лет назад, то уже мы бы не выбрали бы такое название. Я говорил об этом, и неоднократно. Но сейчас нет смысла его менять, поскольку уже столько наработано под этим названием. Около шестидесяти человек сидели или сидят в тюрьмах под этим флагом красным – с черным серпом и молотом. Бессмысленно менять… Я всегда чувствовал такие вещи – что такое бренд. Любой бизнесмен понимает, что менять название преуспевающей фирмы – это достаточно глупо.
– Эдуард, вот я изучал вашу книгу под названием «Моя политическая биография». Но, видимо, изучал не очень внимательно. Я толком не понял, какая ваша политическая задача. Вы с вашей партией и вашей задачей хотите установить какой-то другой строй, новый режим? И какой же? Может, вы мне это сейчас объясните?
– Чтоб это все понять, надо прочитать и другие мои книги: «Дисциплинарный санаторий» (это критика западного типа общества), «Убийство часового», «Другая Россия». В них описан комплекс идей, который в одном интервью, безусловно, не уместится.
– Ну как-то в общих чертах давайте попробуем.
– В общих чертах все очень просто. У нас есть программа партии, есть основные цели и задачи. Их три.
Первое – это безусловное изменение границ Российской Федерации. Поскольку ряд земель, населенных русскими, практически тотально перешли в ведение бывших республик Советского Союза. Это, в частности, города северного Казахстана. До сих пор, несмотря на бегство русских оттуда, они в подавляющем большинстве населены именно русскими! Это места очень богатые. Та же бывшая Восточно-Казахстанская область, где добываются редкие металлы – и вольфрам, и европий, ванадий, и уран, не говоря уже об оловянных и цинковых рудниках. Это русский рудный Алтай, который еще Демидов эксплуатировал, он открыл эти залежи, – и это все должно быть наше. Точно так же и в Уральске (который при Пугачеве назывался Яицким городком) – наши заводы, наши фабрики. На какую-нибудь Алма-Ату не надо зариться, а вот эти русские города надо вернуть. Они входили в состав Омского генерал-губернаторства, и это просто постыдно, что их отдали. Ну и ряд других территорий тоже… Речь идет о Северном Казахстане, о части Донбасса и так далее.
– Вы что же, предлагаете – войной идти на соседей?
– Можно и войной. А можно и договориться: обмен людей на территории, территории на людей… Мы 27 миллионов русских оставили за границей. Это надо исправить. Значит, первое – это изменение границ.
Второе. Необходимо обновление элиты. Сегодняшняя элита состоит из советской номенклатуры. В ней мы находим и таких людей, как наш президент – в прошлом кагэбэшник, затем демократ собчаковского стиля, вице-мэр при Собчаке и так далее. Вот эта элита, состоящая из полутора миллионов человек, – она не способна ни на что, она не талантлива, она как чудовищная грибница на теле России. От нее, безусловно, надо избавиться. Всех уволить! Заменить свежими силами, взятыми из народа, из провинциалов, из молодежи, как бы из малых сих. К власти должна прийти черная кость. Восстания Пугачева, Разина – это были именно попытки свержения старых элит. Пугачевское в значительной степени было направлено против германизации России Екатериной. Тогда ведь все генералы, сражавшиеся против Пугачева, за исключением какого-нибудь Бибикова или Суворова, – все были немцы! В этом, возможно, разгадка того, что происходило…