– Появилась молодежь, двацатилетние писатели. Их зовут всюду, их знают в мире, кого-то уже переводят. Кто-то получает мировые премии. А я вот такого никогда не получал… Но я же не завидую.
– Давай теперь коротко о промежуточных итогах.
– Вообще я, достигнув какого-то возраста, понял, что в жизни нету ничего, кроме скуки, которая нами владеет и заставляет развлекать себя искусствами или какими-то сопутствующими искусству пороками.
– Типа?
– Алкоголизм, разврат и т. д. Много чего.
– А вот еще такое лекарство есть от скуки, как казино.
– Нет. Я вообще не люблю казино. Когда трезвый. Я часто думаю: старшему поколению повезло! Они доживают до таких преклонных лет, что пишут уже по третьему гимну, и детей рожают в девяносто, и все у них хорошо. Я преклоняюсь перед таким желанием жить и такой живучестью невероятной. Во мне этого абсолютно нет. У меня все время ощущение, что я нахожусь в каком-то предсмертном состоянии, что я уже все прожил, все посмотрел, все скучно.
– Может, оттого что ты пьешь много?
– Когда я пью, мне очень хорошо живется. Но наутро… Ха-ха!
– Кто пьет, тому хорошо вечером, кто не пьет – тому утром.
– Не скажи. Когда я не пью, мне утром очень плохо. А другие – ничего… Вот посмотри на Вову Жечкова. Другой бы 25 раз умер уже на его месте. Вот попробуй за ним угнаться. Или за Абдуловым… Невозможно! Настолько у них серьезный темп, настолько серьезное здоровье заложено – лошадиное абсолютно. Они похожи друг на друга. В своем этом невероятном драйве они прожили уже по три жизни.
– То есть ты, в отличие от какого-нибудь Льва Толстого, не думаешь спасти мир, открыть ему какие-то истины?
– Никогда и ни за что в жизни. Я что же – мессия, что ли? Нет, я отношусь к себе очень спокойно. Литература на сегодняшний день – это совсем-совсем частное-частное место. Это абсолютно частное дело писателя, никого, кроме него, не волнующее. И неспособное ничего изменить. Писатель никакого уровня не способен сегодня в России что-то сделать. Никакой Солженицын, никто. Сейчас культурный уровень настолько упал по сравнению с каким-нибудь девяностым годом. Просто страна тупарей. Такое ощущение, что в доме для дебилов и олигофренов находишься. Люди обычно читают журналы дайджестовые, которые состоят из сообщений в десять строчек. Хотя – людей этих тоже можно понять. Сегодня в стране – каторжный способ жизни, и людям ничего не остается, как себя развлекать. А Липскеров не может дать отдых. Он может только напрячь человеческий мозг. А мозг – это какой-то нарост ненужный.
– Ты себя видишь как бы таким автором кануна конца света? Русский писатель эпохи начала конца света.
– Не, не, не. У меня абсолютно частное творчество о любви, о дружбе, смерти, вообще существовании человеческом, я такие простые задачи решаю для себя. Никого не учу, догматиком не могу быть и не собираюсь.
– Значит, никаких высоких целей? Никаких сверхзадач?
– Ну, это бред. Я считаю, что этого не бывает. Ни высоких целей, ни сверхзадач. Ничего нету… Я считаю, что более глупого занятия, чем писать, что надо спасать Россию, нету. Надо что-то делать, а не писать.
– Значит, смысл твоей литературной деятельности такой: ты лично себя отвлекаешь от скуки.
– Да. Только себя.
– Скажи мне как русский писатель, что же происходит в стране у нас? Тебе по статусу положено знать. Ну или, по крайней мере, высказываться.
– Россия как была, так и остается страной единого общего настроения. Если есть судьбы, то это как раз скорее исключение, нежели правило. Все равно будем стадом. Ненавидим стадом, любим стадом. Любим Америку безоглядно, потом так же ее ненавидим. Ненавидим богатых, как всегда ненавидели. Ничего в этой стране не изменилось со времен Салтыкова-Щедрина. Все такой же город Глупов – это Москва, в которой 50 процентов доходов от всей страны. Разнузданная такая, блудливая кошка. Вместе с тем Москва – такая, как баба, к которой все время возвращаешься, потому что у нее так в каком-то месте сладко. Судьба же страны непонятная: куда это все вылезет? Я думаю, что дефолт 98-го года – это цветочки по сравнению с тем, что нас ожидает в будущем. Нефть когда-то будет стоить долларов двенадцать, а страна по-прежнему не будет ничего производить. А новая ветка власти после второго срока президентского тоже захочет что-то поиметь, и она что-то устроит… Я далек от оптимизма. Я много езжу по России и понимаю, насколько страшно живет человек, насколько чудовищно. В генофонде русского человека хромосомы переломались. У него совсем нет сил на революцию. Значит, конец.
– А ты не паришься насчет духовности? Типа там русская душа…
– Как не парюсь? Я совершенно отдаю себе отчет, что в русской душе, настолько в ней темно, сумрачно и страшно, что спаси нас Господь от русского бунта.
– А какую книгу ты не напишешь никогда?
– Документальную книгу о том, что происходило в политических эшелонах, в шоу-бизнесе, в рекламном бизнесе в 90-е годы. Я знаю про это все. Благодаря некоторым людям, которые меня туда ввели. О пацанах разных много знаю всяких…
– Если про это напишешь, тебя застрелят?
– Однозначно просто.
Сергей Лукьяненко: «Себя считаю русским шовинистом»
Фантаст Лукьяненко входит в первую пятерку, а то и тройку – живых русских писателей. По тиражам и по заработкам, то есть, другими словами, по читательской любви. Снятые по его книгам кинематографические «Дозоры» подняли годовые суммарные тиражи с 500 000 до 2 500 000 – и потом стабилизировались на миллионе. В России. Плюс полмиллиона в Германии, ну и еще ж переводы на все основные языки. По некоторым подсчетам, книгами Сергея Лукьяненко покрыто две трети земной суши.
За что его так любят? И какой он вообще?
Мы встретились с писателем Сергеем Лукьяненко в Дели, на книжной ярмарке, где коллеги называли его олигархом – имея в виду его миллионные тиражи и отсюда весьма значительные доходы. Просто-таки завидные! Вечером я зашел к нему в номер, беседу мы начали с обсуждения удивительного происшествия. Писатель начал свое повествование:
– Прилетел я, зашел в номер, только собрался в душ – и тут звонок в дверь. Кто бы это мог быть? – привычно закручивает интригу маститый автор. – Открываю – грязный весь, потный, в трусах, – а там индус с пакетом, и он говорит: «Возьми, сахиб». Спасибо, говорю. Открываю пакет – а там литр джина Bombay Sapphire, две бутылки Hennessy VS, бутылка сухого да еще и шоколадки. Ничего не понимаю, ничего не трогаю, хожу день, другой, спрашиваю ребят – это что, всем такой паек выдают? Нет, не всем. Тогда чье это? Некоторые говорили – пакет наш! Ну тогда говорите, какая марка коньяка, сколько бутылок, какой общий счет… Никто не угадал. На третий день, не найдя хозяина, я решил, что пусть это будет общак. Теперь пью и наливаю людям.
(Ну что, везет человеку, что тут скажешь… Сказать нечего. И мы просто стали пить что бог послал и беседовать о жизни.)
– Сергей! Тебе самому понятно, отчего ты так поднялся?
– Некоторые с меня требуют на полном серьезе формулу успеха… Люди думают, что есть некая формула, по которой из букв составляют слова, складывают их – и выходит хорошая книжка… Формулы нет никакой! Если бы она была, то все издатели печатали б только бестселлеры.
– Значит, сидят по всей России десятки тысяч людей, пишут, пишут, и никто не знает, что из этого получится…
– Таких, кто пишет и публикуется, я тут только про фантастов, – в стране порядка тысячи. А кто пишет, но не публикуется и понимает, что он не самый лучший автор в мире, – ну, наверно, таких тыщ десять. Почему одни пробиваются, а другие нет? Есть такой миф, что будто бы есть писательская мафия, и признанные авторы не хотят, чтоб появились новые молодые талантливые конкуренты, и потому их давят… Этот миф совершенно смешной, я когда его слышу, то всякий раз улыбаюсь. Ведь единственная, к моему глубокому сожалению, отрасль бизнеса, которая в России достигла правильных нормальных капиталистических высот, это как идеальный капитализм – книгоиздание. Редакторы реально сидят и читают все говно, которое им шлют. Говна очень много. Но все из него надеются выковырить новую Роулинг или, на худой конец, Лукьяненко нового.
– …и купить задешево на корню.
– Конечно, конечно! Конечно! Все издатели – сволочи, они хотят купить за пять копеек и перепродать за миллион рублей. Это нормальные правила игры. На то и щука в реке, чтоб карась не дремал.
– Значит, в игре 10 000 человек, а джекпот – у тебя.
– Получилось так, что да.
– А ты чувствуешь, что сеешь разумное, доброе, вечное?
– Я ничего не стараюсь сеять. Я вообще считаю, что литература ничего никому не должна. Это просто способ одного человека рассказать многим другим – тысяче, миллиону, ста миллионам, как получится – про наш мир то, что ему кажется важным и интересным. Естественно, я делаю то же самое, я рассказываю то, что хочется рассказать мне. Потому что самая большая ошибка писателя, если говорить о секретах – это пытаться угадать, чего хочет публика. И пытаться написать то, что ей нужно. «Значит, сейчас в моде гламур – напишу-ка я про дамочку с Рублевки. Что там еще в моде, криминал? Значит, дамочка с Рублевки попадает в разборки. И православие в моде? Вводим второго персонажа, это ее духовник, простой поп, а он – в моде же и патриотизм – бывший офицер спецназа, воевавший в Афгане, Чечне и Сомали, и вот он ее спас. Что еще в моде, семейственность? Дамочка и поп поженились, создали здоровую ячейку общества». Просто идиотизм! Пытаться написать так, чтоб стать популярным, – самая большая ошибка.
– И тем не менее ты на высоте своего положения можешь взять именно вышеизложенный сюжет и написать такую книгу, и публика схавает.
– Да, конечно. Почему бы и нет? Написать можно все, что угодно. Сюжет не важен, вот в чем дело… Неважно, о чем ты пишешь! Ты можешь написать о том, как трактор бороздит просторы Нечерноземья или про то, как боевой космический корабль «Меч России» бьется в глубинах космоса с жукоглазыми уродами, которые там хотят всех нас съесть… Это все неважно!