Свою родословную он ведет буквально от Пушкина: «Я – плод кишиневских забав поэта». И жизнь он ведет вполне пушкинскую: стихи, шампанское, карты, проститутки – но наряду с ними и девушки из хороших семей… Молдавия, ссылка в деревню, безденежье, неудачная женитьба… Те же обвинения: «Что ж вы все пишете про не очень возвышенное – про секс, выпивку, закуску!» Да потому писали и пишут, что читатель не может без этого прожить! Ведь это все – вечные темы, к которым всегда обращалась высокая поэзия…
– Витя! Какие твои самые знаменитые стихи?
– Мой самый известный текст – «Дева-девочка», его знала вся страна, – да вообще весь русскоязычный мир.
Девочка, волнуясь, села на карниз
И с ужасным криком кинулася вниз.
Так соединились детские сердца,
Так узнала мама моего отца.
– А в чем смысл этой песни? Пародия на блатную романтику? Там же еще персонаж чистит краденый наган.
– Нет, это не пародия, не шутки. Мне всегда очень не нравилось стихотворение Сергея Александровича Есенина «Письмо к матери». Но что меня не устраивало? В таких песнях мать всегда седая, в старомодном ветхом шушуне, вдоль перрона идет в тишине – в общем, мрак какой-то. А у меня мама в стихах другая:
Первая красавица в городе жила,
Очень неприступная девочка была.
Красиво! Необязательно ужасы писать о маме.
– А о папе? Он действительно был бандит?
– Нет, но 15 суток отсидел. А мама была действительно девушка из хорошей семьи – красивая, изящная, элегантная.
– А чем же он взял ее?
– Он взял ее социально недетерминированным оптимизмом. А чем можно еще девушку взять? Я знаю, многие берут деньгами, но это скучно.
– А чем эта песня взяла нашу публику? Ее же крутили везде, по всем кабакам…
– Некоторые думали, что песня блатная, – да она и была блатная… Тут получилась гремучая смесь попсы и блатной романтики, к которой у людей тогда была тяга определенная, и это было смело. Хотя в 92-м эту песню крутили во всех кабаках бывшего Советского Союза, у меня часто не было денег на ужин, – мне за исполнение не присылали ни копейки. Я стал получать за нее настоящие деньги только в 95-м. Тогда я наконец смог позволить себе обедать в ресторанах, играть в рулетку… Потом появилась Лайма. Я для нее написал слова четырех джазовых песен, и все четыре попали в караоке, – это признак того, что песня пошла. «Я вышла на Пикадилли».
Не спеши, дорогой,
Все я сделаю сама,
Не спеши, мой родной,
Ты сведешь меня с ума.
Ну в сущности, эта песня – рисунок. Как-то я ехал за машиной, а на заднем стекле у нее была надпись: «Не спеши, дорогой». Цитата, между прочим. И вот я из этой строчки сделал эротическую песню. Еще был «Зеленый остров в зеленом море», это мы с Раймондом Паулсом писали. А потом появился в моей жизни прекрасный композитор Игорь Яковлевич Крутой. Мы пересеклись неожиданно, – Лайма показала ему мои тексты.
– А с Лаймой ты как начал работать?
– Мы просто встретились с ней на одном вечере, и она, зная меня как автора модных песен, дала мне свой телефон.
– У вас, кажется, был роман?
– Нет, к сожалению. Об этом я очень сильно жалею. Я знаком с Андрюшей, другом Лаймы, так что я не мог позволить себе… Если мужчины дружат, они одной помадой не мажутся. Вот. Что еще из наиболее известного? «Мои финансы поют романсы». Это песня реалистичная. Я тогда проигрался в казино, вышел оттуда чуть живой и, понимая, что не могу даже взять такси, родил эти бессмертные строки.
– А эта строчка про «финансы – поют романсы» – твоя или чья?
– «Финансы поют романсы» – это написал народ, это цитата, да, но я ее сделал бессмертной. Потом – «Белый орел». Они записывали альбом и поставили туда две мои песни. Они думали, что первой песней будет «Потому что нельзя быть на свете красивой такой». Но я говорил им, я знал, что первой станет именно «Как упоительны в России вечера». Я оказался прав! Эта песня – фактически гимн Российской Федерации.
– Слушай, а зачем Жечков поет, как ты думаешь?
– Душа просит! Вот и поет. Это – правильно… Еще у меня есть песня «А когда я вернусь домой», которая попала в сериал «Откройте, милиция!». В «Убойной силе» есть шикарная песня, которую мы написали с Игорем Матвиенко – «Позови меня тихо по имени», сейчас она на большом подъеме. Потом была песня «Без тебя», там мы обильно процитировали прекрасного композитора Голдмана, – впрочем, со ссылкой. Вот оттуда строки:
А там где пир стоял, теперь – чума,
И я боюсь, что я сойду с ума,
Без тебя, без тебя, без тебя…
– Что-то знакомое… А это ты у кого украл?
– Украл?! Что же, пусть меня обвинят в том, что я украл у Пушкина! Что я взял его сюжет «Пира во время чумы»! Чума! Ну где там Пушкин? Там Пеленягрэ один, и больше никого!
– Ты славишься тем, что воруешь строки у коллег. Причем даже у тех, кто умер 100 или 500 лет назад.
– Да, некоторые обвиняют меня в отсутствии всяческих принципов. Но у меня их нет, принципов, у меня их никогда и не было! Да, я в стихах цитирую практически всю мировую литературу – начиная от Петрарки и заканчивая Блоком. Только в отличие от других, я цитирую, опуская кавычки, – это старый прием, давно известный в литературе.
– Приведи пример своего такого цитирования.
– «Так вонзай же, мой ангел прекрасный, / В сердце острый французский каблук». Это из моего текста. С удовольствием я тут процитировал Блока. Вся литература построена на цитатах. Быть может, вся литература – одна крепкая цитата.
– Кто это сказал?
– Это, если я не ошибаюсь, Ахматова. А может, Мандельштам. Но точно – кто-то из них.
– Тут идет цитирование с кавычками. Этого ты себе еще не приписал.
– Не приписал. Я ж не все себе приписываю! Между прочим, Сенека-младший этим идиотам и негодяям, которые обвинили его в использовании чужих цитат без ссылок, сказал, что все написанное другими он считает своим. И он был абсолютно прав! А великий режиссер Тарантино, которого тоже обвиняли в том, что у него сплошные цитаты без ссылок, бросил своим обвинителям: «Я краду у всех». Великим художникам отдают дань уважения тем, что крадут у них!
– А у кого ты еще брал? Вот ты привел одну фразу, украденную у Блока; а еще примеры?
– Что значит – украл? Я переработал ее!
– Ну украл – в хорошем смысле слова.
– Гм… Я цитировал очень многих поэтов. Один из последних случаев – это цитата из Андрея Туркина. В песню
А в чистом поле система «Град»,
За нами Путин und Stalingrad –
я вставил его слова «а глянешь на небо – там звезды одни». Так из этого раздули целую истерию! А Туркин никогда бы не обиделся. Это мой приятель очень добрый, еще из Литературного института. Я его лет десять не видел, думал, вот – процитирую его, он и откликнется. Но он не смог откликнуться: он, к сожалению, умер… А парень был талантливый. У Пеленягрэ есть одна особенность – он не цитирует бездарных, он цитирует только великих. Неужели я, большой художник, не мог бы написать все сам? Я все могу. А цитирую я просто из любви к литературе. Великий Элиот полностью состоял из цитат, – но они не отменяют его величия. Он был великим писателем! Для того чтобы подключиться к высокому напряжению мировой культуры, нужно быть одной крови с этими разбойниками. Вся литература – это разбой на большой дороге… Да и меня цитируют! Без ссылок! Вот недавно в журнале «Медведь» был заголовок статьи – цитата из моей песни: «В притоне Катманду я закажу свой виски». Я не обижаюсь. Мне даже приятно, что моя песня крутится как народная. Автор там написал, что вот в детстве он услышал эту блатную песенку. А на самом деле эту песню сочинил я. Не так давно. Я написал очень много! Кстати, мне уже очень тяжело отделить свое от чужого. (Громко смеется.) Но самое великолепное, самые ударные тексты я написал сам: «Как упоительны в России вечера», «А в чистом поле…».
– Вот скажи мне… Популярность, даже слава, всенародная любовь… Этому же должны сопутствовать миллионы, виллы, лимузины, да?
– Что слава? Яркая заплатка. Меня больше всего удивляет то, что у меня даже кабинета своего нет на сегодняшний день. Все удивляются! «Виктор, вы написали такие песни, в Америке вы, наверное, были бы миллионером, в Малибу жили бы!» Так и думают, наверное, что я живу в Малибу. Но мы-то знаем правду…
– Ладно тебе! Вон Дмитрий Набоков мне рассказывал, что его великий папаша писал свои бессмертные труды в совмещенном санузле на биде. У него тоже не было кабинета!
– Шукшин свои прекрасные произведения тоже писал в санузле.
– Но почему так? Слава есть, а бабок нету. В чем проблема?
– У меня был приятель, который написал в свое время песню «Едем мы, друзья, в дальние края, станем новоселами и ты, и я». Так он на эту песню купил три квартиры. Потому что тогда была очень сильная организация под названием ВААП, которая обеспечивала ему по 17 копеек за каждое исполнение песенки. Со всего Советского Союза ему слали эти копейки, и набегала приличная сумма. А теперь… Сидишь в ресторане, при тебе десять раз подряд заказывают твою песню, и никакой ВААП это не волнует.
– Не далее как в пятницу я по пьянке исполнил твою песню «Потому что нельзя…» в клубе Beverly Hills на дне рождения одного человека. Получишь ты с этого 17 копеек?
– Не думаю… Был короткий период, когда наш труд оплачивался правильно. До дефолта (1998 г.) за каждый прокрут песни на радио присылали три рубля. Это было 50 центов по тогдашнему курсу! Я получал хорошие деньги… А сейчас все равно шлют по три рубля… Какая страшная несправедливость!
– Но зато слава есть!
– Слава – это тоже прекрасно…