– Ну так иди и пиши, на хера ты залез в политику! Крутишь эту шарманку бесконечную…
– Эх! Я тебе душу раскрыл, а ты мне такое: шарманщик…
Настоящее имя Захара Прилепина Евгений. Родился он в деревне Ильинка Рязанской области в 1975 году. Сын учителя и медсестры. Закончил филфак Нижегородского университета. Член партии нацболов с 1997 г. Воевал в Чечне на обеих войнах как командир отделения ОМОНа. Женат, отец троих детей. Няня его детей, Наталья Викторовна, чтоб вы знали, – из рода князей Пожарских. Автор романов «Патологии», «Санькя», «Грех», «Обитель». Финалист и лауреат премии «Большая книга» и прочих. Участвовал во встречах писателей не только с Сурковым (в Кремле), но и с Путиным (в Ново-Огарево). На встрече с президентом Прилепин предъявил ему претензии по поводу политических свобод.
Александр Проханов: «Я – матерый разбойник»
Он был при советской власти обычным номенклатурным писателем: ездил в командировки, хвалил великие стройки, атомные подлодки. Кто это все читал? В те годы властитель дум из Проханова был никакой.
Под занавес старого режима он начал издавать скандальную газету «День», его обзывали антисемитом, – это уже было оригинальней, но, впрочем, тоже вяло. Проханова считали персонажем скучным и ограниченным. И вдруг этот человек уже, по сути, в пенсионном возрасте написал бестселлер «Господин Гексоген», после чего вдруг стал звездой ТВ и радио. И стало наконец ясно: Проханов – яркий человек.
– Александр Андреич! Я давно наблюдаю за тобой. Сегодня, когда все вокруг как-то сдулось и поскучнело, ты – один из немногих ярких людей, которые еще остались.
– Я действительно яркий? И в профиль, и в фас яркий? Да, есть во мне какое-то свечение, я чувствую. Особенно это в темной комнате видно. Вот у Анны Карениной в темноте глаза светились, так и у меня тоже…
– Все б тебе шутки шутить… (Хотя это он, может, от смущения. – И. С.) Много кто уже сдулся. А ты не прокалываешься. Держишь уровень. Вот ты Жириновского как-то уделал на дуэли, в передаче «К барьеру». Там счет был приблизительно 75 000: 26 000. Многим это показалось странным, но большинство зрителей проголосовало за тебя.
– Ну, Жириновский – это не вопрос интеллекта, не вопрос политических симпатий, это вопрос энергетической наполненности. Бывают такие децибелы ужасные, которые валят с ног. И вот Жириновский включает как бы такие жуткие громкоговорители, настолько мощные, что с ним практически никто не может справиться. Я пришел на передачу…
– А он слова не дает вставить!
– Не дает! У него магический крик. Он тебя поражает.
– Шаман.
– Да. Шаман. Эта энергия модулируется в какое-то безумие. Он тебя облучает, он на тебя брызжет сначала мертвой, потом живой водой, он плюется – у него огромное количество эманаций. И я вот пришел, постоял, постоял… Смотрю – весь оплеванный стою, оглушенный, пуговицы с моего пиджака начинают опадать от крика Жириновского. Да что же это такое? И тогда я взял и включил свои установки. Я их очень редко включаю, но они у меня есть. И пошел на форсаже.
– Ну ты ж авиационный инженер все-таки.
– Я авиационный инженер и матерый разбойник, я знаю, как оторваться! И я включил свои форсажи, сначала по левому борту, потом по правому, полыхнул… И я смотрю – его коптилка начала меркнуть, меркнуть… И к концу первого раунда Жириновский погас.
– Вот меня спроси, про что вы там орали – я не смогу пересказать. Осталось только ощущение битвы.
– Да и я тоже не помню, про что мы говорили! Я включил свои источники модуляции, свои торсионные двигатели – и промодулировал их чистой ненавистью. Это была ненависть не на поражение, а на подавление. Этот мой поток энергии сразил его, и довольно быстро он смирился. А потом мы ушли в предбанник и там дружно пили коньяк. Я достал чистый платок и отер его кровавый пот.
– Эта победа дорогого стоит.
– И тут мы плавно от частного случая с Жириновским, который, как известно, еврей, плавно переходим к еврейской теме вообще. Тема эта очень провокационная. Ты как только ее поднимаешь, так сразу и подставляешься. Чуть кто начинает про еврейский вопрос, сразу кричат – дурной вкус, то-сё…
– Я на «Эхе Москвы» веду иногда передачу «Особое мнение». Так сложилось, что моими слушателями являются в основном евреи – как московские, так и израильские.
– Я заметил, тебе туда часто звонит некий Соломон из Саратова.
– Да, и Моисей еще звонит. И Абрам, – все библейские имена. С одной стороны, они мучаются, а с другой стороны, ждут этой встречи. Это встреча как бы старинных любовников. Они присылают мне книжки из Израиля.
– Типа «Бей русских, спасай Израиль»?
– Нет, нет! Книги, в которых они объясняются в любви к русским снегам, к России. И там картинка – под полярным небом в снегу стоит семисвечник. Отношения с евреями, если они длительные, если они непродуманные, если они не имеют коммерческой базы – они могут сложиться очень хорошо.
– Ну разные люди по-разному относятся к евреям, но не особенно об этом распространяются…
– А мы – говорим. К евреям я отношусь лояльно. Еврейский вопрос мне просто навязали, точно так же, как на Чубайса навесили все беды страны. В меня как в мусорную яму сбрасывают накопившийся в обществе антисемитизм… Я скажу с долей иронии, не переводя это в серьезную политологию, что я по своей природе, по натуре, – империалист. Причем империалист, который равнодушен к тому, какая социальная система на дворе, какой официально строй. Лишь бы оставалось великое пространство, великий субъект имперский. И потому в русской истории евреи, как только появились, стали играть имперскую роль. Шафиров – птенец гнезда Петрова. Это любимый человек Петра, это премьер Фрадков петровского времени, в одном ряду с Брюсом, Репниным, Меншиковым. Он ведал финансами и сопутствовал Петру в баталиях. Это такой первый заметный и положительный еврей в истории Государства Российского. Тогда же и негры пришли – Ганнибал, к примеру. А великая империя не может быть антисемитской. А что такое великие советские евреи? Сколько сделали для страны! Еврейская проблема опять вспыхнула остро на стыке 80–90-х, она, конечно, была связана с тем, что советские евреи перестали чувствовать себя частью советского социума. И они стали выдираться из него, причем достаточно умело. Это прежде всего такие евреи, как Березовский и Гусинский, – особенно последний демонстрировал свое еврейство. Он был председателем РЕК и в Израиле рассказывал, что евреи владеют 50 процентами недвижимости и 80 процентами всех русских капиталов. Тогда же писатель Тополь (мы в своей газете шутили: что такое Тополь – это ракета, дерево или еврей?) выступил против этих ужасных заявлений олигархов, укоряя их в том, что они провоцируют народ, и действительно тогда была вспышка антисемитизма.
– Мне, кстати, тоже казалось, что некоторая беззастенчивость и личная нескромность Березовского могут евреям боком выйти.
– Да, да! Но, как это ни странно, после того как Путин потеснил и кастрировал пару-тройку олигархов, антисемитская тема ушла в подклеть. Правда, сейчас опять с этим проблема…
– Что, из-за Ходорковского?
– Думаю, что не из-за него. Это связано с тем, что в Израиле настали плохие времена. Начинается бегство оттуда евреев, пошла реэмиграция. Они едут в Россию! В Москву приехало оттуда 53 000 евреев. Сионистские группы, которые работают по всему миру, пытаются создать ощущение, что в России фашизм и погромы, типа – ребята, не покидайте родную землю. Ну что еще сказать про евреев? Некоторые из них меня достали, честно тебе скажу. Такой есть еврей Брод, и чуть ли не после каждой моей статьи подает на меня в суд и пишет в прокуратуру. Могут упечь!
– Да ладно!
– Вот те крест.
– Это после того как Лимонова выпустили?
– Конечно, кто-то ж из писателей должен сидеть.
– Но я считаю, что прогресс в стране налицо. Раньше писателя или поэта убивали на дуэли, а теперь ему дают дожить до пенсионного возраста, после чего на пару лет сажают в тюрьму, где дают возможность много и плодотворно писать. Смягчение нравов!
Ты с Сашей Лаэртским составлял прекрасный дуэт. Когда вы выступали в паре. У тебя в газете «Завтра».
– Казалось бы, мы несравнимы: он срамник, матерщинник, непристойный, – но при этом изысканнейший собеседник, фантазер. Я тоже обожаю брехать, но такого восхитительного трепача я еще не видел! Это безответственный безостановочный треп… В юности я был в среде лингвистов, которые чувствовали звук и постоянно играли, экспериментировали в таком роде: «Я пойду на Волгу, а какая там влага; влагалище, пещера Ваала и Валгалла». Вот и с Лаэртским у нас было наворачивание огромных каруселей словесных, в которых, казалось бы, нет ничего, кроме дури. Но внутри этих разговоров какое-то странное солнце начинает зажигаться. Странное солнце… И это солнце зажигаешь не только ты, но и он тоже, и мы вместе становимся жрецами этого загадочного таящегося солнца. Лаэртского, кстати, выгнали с работы чуть ли не из-за меня.
– Да, была версия – якобы из-за того, что он хотел сделать с тобой беседу в прямом эфире «Эха Москвы». А Венедиктов, начальник «Эха», придерживается другой версии: Лаэртский обещал не ругаться в эфире матом, а после взял и заругался… Лаэртский уверяет, что матом не ругался, но «пизда» для него не мат, кстати, при этом. Поди разберись там у вас…
– Скажи, а с чего ты начал свое писательство?
– Первая моя книжка – о русской природе, это книжка-лубок, книжка-изразец. Там про мои поездки по деревням, про жизнь на природе… Я же был лесником, жил в деревне, среди крестьян, среди народа. И этот мой уникальный опыт вдруг показался интересным «Литературной газете». Мои большие очерки о песнях, нравах, игрушках народа… Я вышел из леса и искал себе применения. Очерки понравились «Литгазете». Я был взят на работу и выполнял в газете эти свои хохломские узорные нарядные работы.