Когда я приехал на «скорую», Давид уже порядком протоптал дороги по стенам и потолку. И сразу начал с воплей «Не виноватая я, он сам пришел!». Что случилось, удалось выяснить только после расспроса доктора.
Короче, поехали они на вызов. Плохо с сердцем. Ситуация – и смех, и грех. Пожилой клиент решил тряхнуть стариной и пошел к своей знакомой, обсудить международное положение. Лежа, конечно. А что, имеет право – вдовец, совершеннолетний, и даже не секретоноситель. Ну, и не рассчитал силы. Приехали наши – инфаркт. Сняли пленку – а там швах, желудочковые экстрасистолы групповые, вот-вот и фибрилляция может начаться. Ну, послали за прибором самого молодого. Чтобы, значит, если что, стрельнуть успеть. Дефибриллятор ДИ-03 недавно получили, испытали, инструктаж провели, микрозачет все сдали.
Вот только вес у прибора по паспорту – двадцать два кило. И блока питания – еще двенадцать. Я ведь тоже экзамен сдавал – гробина та еще. А дама нашего элитного пациента жила в простой хрущевке, без лифта. Вот товарищ «князь», пока нес, наткнулся на местного кота, потерял равновесие – и уронил дефибриллятор.
– И что, сильно повредил? – спросил я, глядя на заламывающего руки Ашхацаву. – Во сколько там ремонт встанет?
– Да ерунда, – махнул рукой доктор Беридзе. – Он отечественный, корпус раскололся слегка. Внутренности работают вроде. Ну, десятка от силы. Впрочем, я как земляку коллеге помогу, Екатерине Тимофеевне скажу, что моя вина. Надо было за два раза принести.
О, успокоился Давид, рубаху на груди больше не рвет. И даже по поводу того, что он грузинам ни разу не земляк, ничего не вякнул. Растет парень!
Ну всё, я ребятам пирожных к чаю оставил и вывел этого оболтуса за пределы слышимости.
– Вот ты мне скажи, в чем проблема? Доктор ведь нормальный мужик, с ним вопрос обсудить – религиозные убеждения не дают? А сейчас в сортир соберешься, будешь звонить, чтобы я приехал и показал, где туалетная бумага?
– Да хватит уже, – занудил Ашхацава. – Понятно всё. Просто когда эта хрень упала, я подумал, что хана! Ну и грузин этот кричать начал, обзываться, подзатыльник отвесил. Обидно же! Ну я тоже немного вспылил, сказал лишнего. Наверное.
– Драться лез? – спросил я, вспоминая предыдущие случаи «немного вспылил».
– Не, что ты. Мы же на работе.
– Ага, ну давай, мирись. Утром предложи на пиво сходить, угости доктора немного. Денег дать тебе?
– У меня есть! – гордо вскинул голову Давид.
– Ну, удачи, пошел я.
В итоге на пиво попал не Давид, а я сам. На выходе из ЦКБ меня поймал Крестовоздвиженский. Начал долго и муторно объяснять про трудности «доктора Менгеле» отечественного розлива. Эксперименты с алкашами в ЛТП шли плохо, внятных результатов не было. А начальство-то уже воодушевилось, требовало прорыва.
– Ну не в дверях же о таком! – возмутился я, отодвигая Анатолия Варфоломеевича с прохода. И тут же получил предложение сразу, не отходя от кассы, проследовать в бар «Жигули» на Калининском, где у Крестовоздвиженского был знакомый официант, которого он выводил из запоя.
Вечером у меня должна была состояться финальная встреча с сусловским куратором и сразу после нее – с Паульсеном. По поводу денег и патента. Не хотелось на важных товарищей и господ дышать пивасом, но глаза Анатолия Варфоломеевича были такие грустные, что я согласился по одной кружечке.
Разумеется, одной емкостью не обошлось. Пиво было так себе, похоже, разбавленным, а вот сушеная таранка и вобла – прямо песня. Я больше налегал на рыбку, Крестовоздвиженский – на пенный напиток, попутно объясняя мне проблему. Как оказалось, МДМА и псилоцибин доктору отписывали в микроскопических дозах, на контрольную группу не хватало. Но это одна проблема. Вторая – наркотик поступал с плавающей очисткой. Анатолий Варфоломеевич даже не поленился сам сделать анализы – чистота «ходила» на двадцать процентов от партии к партии. Это было много.
– Что тут делать – просто не представляю, – жаловался мне отечественный «доктор Менгеле». – Статистика не бьется, результат не примут ни в одном научном журнале. А без публикации работать с цэкабэшными пациентами – никто не даст. И боюсь с дозировкой переборщить, а то так и до индуцированной шизофрении недолго. Помню, слышал, у одного музыканта…
– Питер Грин его звали. Так там кислоты литры были, вот и заболел. Может, попробовать закупить сразу крупную партию на Западе? – поинтересовался я. – И прописать в контракте минимальную чистоту. За отклонения – большие штрафы.
– Да кто даст-то закупать за рубежом наркотики?
– Так для научных исследований должны пропустить. Пусть куратор запрос оформляет. У меня есть знакомые – поспрашиваю, – я оглянулся на соседний столик. Там громко гуляла бухая компания – на столе кроме пива стояла водка, лежали какие-то самодельные сухари. Пьют «ерша» и почти не закусывают – прямо по грустному русскому фэншую.
– Я был бы очень благодарен, – Крестовоздвиженский тоже оглянулся на компанию. Один из мужиков, крупный такой, с бородой, сначала смеялся, потом начал бить себя в грудь, мотая головой и пуча глаза.
– Подавился!
Поймать Анатолия Варфоломеевича я не успел – тот подскочил сзади к бородачу, решив показать прием Геймлиха. Обхватил его руками, втиснул кулак под эпигастрий и начал давить. И тут же получил в репу от правого собутыльника. Упал.
Тут уже вмешался я. Откинул прочь левого, закричал:
– Да вы охренели?! Он же давится!
– Да не давлюсь я, – очнулся бородач, сел на стул. – Это я так смеюсь.
Тут все, конечно, заржали. Даже огребший в глаз Крестовоздвиженский. Официант принес доктору лед, он приложил его к голове. На столе появилась анестезия – новые кружки с «жигулевским». Соседи налили нам в рюмки своей водки.
– Нет, нет, – запротестовал я. – Мне хватит. Допью пиво и пойду. Еще дела сегодня.
Теперь на такси домой придется ехать, а потом вечером за машиной возвращаться. Потому что с пивным выхлопом за руль садиться – себе дороже.
Дождался с учебы Аню, почистил двадцать пятый раз зубы, и поехали с ней к старшему поколению. За это время пара кружек пива точно выветрилась, но на всякий случай полость рта освежил. Для верности буржуинскую жевательную резинку в рот засунул. Подруга принюхалась и дала добро. Так что сначала на Калининский, потом уже с удобствами. И вообще, пора отправлять Азимову на курсы вождения. Буду тогда спокойно употреблять алкоголь в нужных организму количествах.
Только сели в машину, Аня зачем-то включила радио. Я уже думал, что из следующей поездки можно бы привезти какую-нибудь магнитолу, пусть установят ее вместо этого кошмарного «Урал-авто», а то радио «Маяк», конечно, та еще радиостанция. Слушайте, Иван Кузьмич, свои «Валенки» и не выпендривайтесь. Кстати, именно они сейчас передавали в эфир какую-то жуть про сияющую лампочку шахтера.
– Ты моей смерти хочешь, – взмолился я. – Выключи, пожалуйста.
– Да я новости послушать хотела, – объяснила Аня.
– На «Маяке» выпуски новостей раз в тридцать минут, осталось десять. За это время мы уже у твоих будем. А что ты хотела узнать? О рекордных надоях?
– Девчонки говорили, что в Норильске самолет разбился, думала, скажут.
– С каких это пор в наших новостях начали рассказывать о советских авиакатастрофах? Надо тогда не «Маяк», а Би-би-си слушать. Но дома это делать нельзя.
– Почему? В квартире стоят «жучки»?
– Ты слишком высокого мнения о нас. Будут еще чекисты тратить на такую мелочь ценный ресурс. Тут за стенкой такая прослушка, что никаких приборов не надо.
– Эта смешная пожилая дама? Оксана Гавриловна?
– А ты думала, ее только наши постельные забавы интересуют? Как бы не так.
И я рассказал краткую историю зависти, доносительства и попыток сжить молодое дарование со свету. И про последний сюрприз не забыл сообщить. Подписок о неразглашении с меня никто не брал почему-то.
– Вот это тварь, – протянула подруга. – Надо ей отомстить как-нибудь. Вот, придумала! Маме как-то делали уколы витаминов, один был ужасно вонючий, даже закрытую ампулу в руки возьмешь, и отмыть запах потом очень трудно. Мы наберем шприц – и через замочную скважину пшикнем ей! Здорово, да?
– Ты бы еще предложила дверь эпоксидкой заклеить, или спички в замке сломать. Детский сад твоя месть. К тому же у нее будет доказательство, что я ей пытаюсь навредить. Надо придумать что-то такое… нестандартное. Потом обсудим, приехали, – сказал я и, наклонившись, открыл Ане дверцу.
– Эй, молодежь! – услышали мы мужской голос сзади. – Куда собрались?
– Вот вас-то мне и надо! – улыбнулся я. – К вам, конечно.
Мне Азимов-старший был нужен для продолжения переговоров по гаражу. Трудности были даже не в сумме, пай в гаражно-строительном кооперативе стоил пять тысяч, это собрать можно было. Дело в том, что принять туда могли. Или нет. Надо было найти подходы к председателю. И не просто дать ему на лапу, а вручить что-то хорошее и дефицитное. Да еще и угадать, чтобы не много было, но и не мало. Короче, всё по-советски.
– Пойдемте, нечего на улице торчать, – сказал Александр Иосифович и подтолкнул нас ко входу в подъезд.
Азимова-мама сидела у телефона и обсуждала последние светские новости.
– …если бы ты знала, Майечка, как он страдал! Три года не снимали, копейки заработать не давали и выпустили чуть не в одних штанах! Что, нельзя уже в синагогу сходить человеку? Народного артиста! Стыдно должно быть! Да такие, как Крамаров, раз в сто лет рождаются!
Тема с артистом обсасывалась на каждом углу больше месяца. Меня даже спрашивали, не довелось ли мне встретиться с Савелием Викторовичем в бытность за границей. И никого не волновал тот факт, что я был в Цюрихе, а Крамаров летел через Вену. Там же всё рядом!
Если честно, мне было по барабану. Ну уехал, и что? Сейчас, небось, организовали чёс по всем местам, где хоть доллар срубить можно на рассказах о тоталитарных ужасах СССР. Да и потом он устроится, голодать не будет. Стадионы, как в Союзе, собирать не получится, но и с протянутой рукой просить подаяние не придется.