– Вот такой механизм. Там внутри, значица, пиропатрон и реечный преднапряжитель на шестернях. Крепишь муфту на дно сумки, тросик к верхнему клапану изнутри. Вот сюда вворачиваешь флакон с красящим средством. Держи.
Мне была передана пустая емкость.
– Будь аккуратнее, как насторожишь муфту, – Димон прихлебнул чая. И как он пьет такой кипяток? – Предохранителя там нет. Родамин… поаккуратнее, ничем не отмоешь, одежду выбрасывать можно сразу. И это… жду рассказа о твоей Пилипчук.
– Это непременно. Может, даже фотки получатся, – заверил я его.
Дальше последовал визит к товарищу Ашхацаве. Он сегодня работал, так что пришлось поскучать в ординаторской. Но ожидание стоило того. Потому что Давид знал и где взять, и у кого, и даже сколько это будет стоить «под ключ». Да и жажда отомстить старой грымзе у него тоже присутствовала.
– Саня Авдотьев, помнишь?
– Ну и? – не понял я сначала.
– У него есть всё, что надо: фотоаппарат, увеличитель, и даже лаборатория в кладовке в нашей общаге. Так что завтра я к нему поеду, решим вопрос. Потому как вторая страсть у него после беготни с «Зенитом» – бухло. Дэнга давай, да? – улыбнулся Ашхацава, потирая пальцами в старинном масонском жесте, если верить Ильфу с Петровым.
– Держи двадцать, на всё хватит, – я вытащил из бумажника две красные купюры с ликом Владимира Ильича.
Хорошо, когда все сдают сессию, а тебе этого делать не надо. Это значит, что ты шестикурсник, без пяти минут врач. А потому можешь расслабиться и, вообще, просто прогуляться по коридорам любимого института. Чем мы с Давидом и занимались.
– Слушай, пойдем в столовку, – предложил я. – Жрать хочу – сил нет.
– В эту тошниловку? – громко ответил Давид. – Ну пойдем. Слушай, а свой портфель куда дел?
– Да в гардеробе на кушетке забыл.
– Ты идиот?! Там же у тебя Солженицын и «Хроника текущих событий»!
– Забей, ничего не случится, у нас можно мешок с золотом оставить, и никто не тронет.
– Ну ладно, пойдем.
Мы вышли на лестницу и остановились. Давид осторожно приоткрыл дверь и, присев на корточки, заглянул в щелочку.
– Ну? – шепотом спросил я.
– Да погоди, – так же тихо ответил Ашхацава. – Во, вышла из преподской… мля! – он отшатнулся он двери, чуть не упав на задницу.
– Ты что?
– На меня посмотрела, – затрясся от смеха Давид. – Слушай, зырь ты, я заржать боюсь.
Я оттеснил несдержанного в эмоциях товарища и заглянул в щелочку. Пилипчук торопилась по коридору.
Мы аккуратно, на цыпочках пошли за ней. Потом необходимость прятаться отпала – студенты повалили с пары, в гардероб мы спустились уже целой толпой.
Громкий хлопок, а затем испуганный женский вопль усладой вошли в мои уши. Когда мы с Давидом подбежали, то увидели, как Оксана Гавриловна Пилипчук, старший преподаватель кафедры гигиены, а также кандидат медицинских наук, сидит на полу в окружении обалдевших студентов с красной мордой лица. Пока я пробирался вперед, Давид тихонько из-за спин щелкнул затвором «Зенита».
– Ой, а что случилось? – спросил я недоуменно. – Вы не заболели? Что у вас с лицом?
– Панов?! Ты?!
Тут эмоции возобладали, и Оксана Гавриловна зарыдала. Случившаяся среди зрителей лаборантка с ее кафедры дала ей платочек, повела умываться. Но про предполагаемого виновника торжества Пилипчук не забыла. Ткнув в меня красным пальцем, она закричала, чтобы хватали диверсанта. Не совсем так, конечно, но примерно в этом духе.
Но я уходить никуда и не собирался. Очень даже наоборот. Так что жертву покушения терпеливо дождался. Естественно, умывание привело только к усилению интенсивности окраса. Шмыгающая носом Пилипчук потащила меня к заведующему кафедрой. Хорошо хоть мне удалось вывернуться и не попасть в ее цепкие лапки. А то плакал бы мой новенький халат. Наверняка мы очень живописно смотрелись. Особенно Оксана Гавриловна. В руке она держала тот самый портфель. Как же, главная улика. Короче, зав кафедрой гигиены был впечатлен.
– Вот, Александр Николаевич! Полюбуйтесь на это хамьё! – она показала на меня пальцем. – Подсунули мне хлопушку с краской! Не иначе хотел занятия сорвать! Я собираюсь обратиться в милицию!
– Что скажете, студент?.. – профессор Карнаев все никак не мог отвести взгляда от красного лица преподши.
– Панов, шестой курс лечфака, – представился я. – Подошел к гардеробу, смотрю, с Оксаной Гавриловной что-то не в порядке, поинтересовался… на свою голову. Товарищ Пилипчук – соседка моя, на одной лестничной площадке живем. Думал, заболела, хотел предложить домой отвезти.
– У него там антисоветская литература в портфеле! – заявила преподша и выудила из портфеля сборник избранных речей Леонида Ильича.
– Вы уверены в своем заявлении? – поинтересовался я и, посмотрев на Карнаева, объяснил: – Она ко мне несколько предвзято почему-то относится.
– Я к ректору пойду! – Пилипчук завелась, в ее скандированную речь подмешались легкие повизгивания.
– Отлично, я только «за». Можно от вас позвонить, Александр Николаевич?
– Оксана Гавриловна, вы умойтесь, наверное, – посоветовал профессор. – Пока мы звонить будем.
– Не смывается, пробовала, – буркнула потерпевшая.
Идти никуда не пришлось. Ректор сам пришел, наверное, интересно стало, как выглядит пострадавшая от взрыва сотрудница вуза. Очевидно, в памяти еще осталась просьба Чазова именно по поводу Пилипчук.
– Ну, рассказывайте, – Петров, вздохнув, сел рядом с Карнаевым.
Оксана Гавриловна от агрессии перешла к разочарованию и теперь лила слезы. Но эпопею с портфелем и потенциальной антисоветчиной озвучила, тут уже в первый раз прозвучала история про то, как она случайно услышала это от меня.
– Странные фантазии у вас, – пожал я плечами. – Я, конечно, возмущен этой хулиганской выходкой, но портфель не мой, первый раз в жизни вижу его. Мой у Ашхацавы, наверное, сейчас.
Я выглянул в коридор и забрал у Давида свой чемоданчик. Продемонстрировал окружающим.
– Подсунул, это он всё, – не сдавалась Пилипчук.
– Я готов к любому расследованию, – сказал я. – Давайте обратимся в органы, пусть исследуют портфель, я сдам отпечатки пальцев, что там еще надо.
Можно идти в разведчики, я умудрился ни разу не заржать, хотя хотелось очень сильно. Ясное дело, все манипуляции я проводил в резиновых перчатках, а потом еще извел пузырек спирта на протирку всех поверхностей. И правда, мало ли до чего дойдет.
– Идите, Панов, – сказал ректор, немного подумав. – Можете быть свободны.
Облегченно вздохнув, я вышел из кабинета. На немой вопрос Давида только кивнул, мол, всё в порядке. И только на улице мы заговорили, не боясь, что кто-то случайно нас услышит.
– Рассказывай, как было? – Давид от нетерпения чуть не пританцовывал.
– Да пришлось признаться, что это ты всё придумал с целью эмиграции в Антарктиду.
– Ты что?! – тут до Давида дошел смысл сказанного, и он загоготал вслух.
– Фотографии получатся, как думаешь?
– Темновато было, но это теперь только после проявки, – сказал Ашхацава. – Сейчас поеду и сделаю, мне Саня ключ дал от шурши своей.
– Ты когда отсидеть успел? – удивился я. – Откуда хоть этот зековский лексикон у человека с неоконченным высшим образованием? Сказал бы – кладовка.
– Авдотьев сказал, я повторил, – недовольно буркнул «князь». – Что тебе не нравится?
– Да всё отлично! – я хлопнул абхаза по плечу. – Давай отвезу к общаге. Ты только на всякий случай по парочке фоток сделай, на память. Поехали, пока снегом всё не завалило.
Я лежал на диване и в пятый раз слушал песню про то, что в шахте кончились бриллианты. И даже подпевал в особо замечательных местах. Аня зашла на строчке «Some very clever doctor went and sterilized the bitch». Это я выкрикнул с особым цинизмом.
– Панов, ты пьяный? – спросила она, выключив магнитофон.
– Нет, с чего ты взяла?
– А что, трезвый может визжать про умного доктора, который стерилизовал суку?
– Так ведь как раз по делу сложилось.
– Пилипчук съела приманку? – поинтересовалась она. – Я думала, вы с этим портфелем месяц ходить будете.
– Заглотила по самые жабры. Вот сделает Давид фотографии, увидишь во всей красе.
– Вся в предвкушении. А теперь не томи, рассказывай, как там было.
По мере сил и возможностей я изобразил в лицах весь спектакль.
– И чем, скажи на милость, это отличается от моих вариантов?
– Последствиями, Анечка. Смотри, если бы мы залили ей квартиру раствором витамина бэ один, она бы поругалась, проветрила, и все. А у нас она показала себя перед начальством опасной дурой, от которой одни неприятности. Не удивлюсь, если ее выгонят нафиг. Петров был настроен очень серьезно.
– Это с чего? Произошло ЧП, преподаватель пострадал. А если она в милицию пойдет?
– С чем? Даже если ректор что-то подозревает, то помнит, что за меня просил Чазов. А за вздорную скандальную бабу – никто. Уверен, там половина кафедры спит и видит, как займут место Пилипчук. И не захочет никто лезть в эту историю.
– Ну и ладно. Давай лучше думать, что сладкой парочке на свадьбу дарить будем.
– К-кому?
– Давиду и Симе. Она мне сегодня пригласительный дала. На девятое января.
Я взял приглашение на свадьбу, исследовал его. С нарисованными колечками и двумя подписями – все как надо… Кстати, странное дело: на внедрение чего-то хорошего и нужного иногда годы уходят, а стоило мне один раз назвать влюбленных слоганом из рекламы будущего – в один момент в массы пошло.
– Какого года?
– Ты притворяешься или в самом деле такой придурок?
– А почему этот засранец мне не сообщил ничего?
– Сам сказал, кто он есть.
– Просто это неожиданно как-то… Мне надо немедленно заказать новый костюм, шляпу.
– Не знаю насчет костюма, а платье мне надо срочно новое. И подарки! – Аня продемонстрировала мне несколько номеров «Бурды». На немецком, конечно, русское издание еще не скоро. И где только достала? – Вот это платье, наверное, – она развернула страницу с закладкой. – Или вот еще вариант… Я с портнихой договорилась…