На том конце провода, несмотря на утро рабочего дня, нашлось кому ответить. К счастью, никаких охов и воплей, уточнили, в какой больнице лежит тело, и закончили разговор. Сейчас без всяких катализаторов родственники зашевелятся: на кону бесхозная квартира в Москве. Ничего, что однушка и последний этаж, зато место престижное – хочешь сдавай, хочешь сам живи. Да, повозиться придется, в наследство через полгода только, но это же сущая ерунда по сравнению с призом. Так что похороны Оксане Гавриловне обеспечены не за государственный счет.
Казалось бы, невелика потеря, если покойника держава похоронит. Она же богатая, с нее не убудет. Некоторые даже пишут заявления, мол, в связи с тяжелым материальным положением просим зарыть без нас.
Приятель мой работал в бюро судебной медицины и очень любил развлекаться с такими кадрами. Приходят, спрашивают: можно ли? Он им – да, никаких проблем, вот образец заявления, вот ручка вам, бумага, там можете присесть, чтобы удобнее. Родственники, обрадовавшись образовавшейся халяве, рисуют ходатайство и отдают. И уже на выходе из кабинета начинался спектакль. Вдогонку любителям дармовщинки летел вопрос: в курсе ли они, что только что отказались от всяких наследственных прав? Квартирка со всем содержимым отойдет нашей горячо любимой родине, чтобы у той были денежки на погребение бесхозных покойников.
Естественно, просители возвращались и вспоминали, что под подушкой немного денег на сосновый гроб всё же найдется. Приятель возражал: всё зарегистрировано, вот журнал с прошитыми и пронумерованными страницами, печать, неприятности будут. Его пытались подкупить, причем способы были очень разнообразные. Ему угрожали, и даже пару раз избили. Но он говорил как-то, что главное в этом деле всё-таки не деньги, а выражение лиц хитрованов. Впрочем, от вознаграждения он не отказывался никогда.
В институт я поехал ко второй паре. Надо же хоть раз в неделю там показываться, чтобы не забыли. А новости быстро доходят: на кафедре общей гигиены уже и объявление висит.
Посидел на парах, пообщался с народом. И двинулся в Институт питания. Там как раз было чем заняться. Втык, полученный от Морозова, был не единственным. Видать, он сам от кого-то люлей получил, вот мне согласно эффекту домино и прилетело. Жаль, конечно, что я – конечная станция, передавать некому. Прям как у голубей. У них есть такая фишка – порядок клевания. Альфа-доминант клюет субдоминанта, тот субсуб и далее по лесенке до самой последней омеги. А той тоже хочется кого-то клюнуть, а некого. Приходится стучать клювом по земле. Не Кузьме же мстить, в самом деле. Тяжело вздохнул: придется терпеть.
Тему диссертации полуофициально согласовали. Понятно, что на бумаге всё начнется после диплома, но в жизни разрешили разрабатывать проблематику, кое-какой материальчик готовить.
– Так, вот тебе письмо, отвезешь в НИИ гастроэнтерологии, – дал мне бумаги Морозов. – Знаешь, где это?
– На Энтузиастов, почти на МКАД.
– Ага, до Владимира совсем недалеко останется ехать, – улыбнулся Игорь Александрович. – Не знаю, удастся ли к Логинову попасть, надо бы насчет проведения исследования удочку закинуть. Тебе много не надо, сотню основной группы, сотню контрольной…
– Совсем немного получается, – добавил я сарказма. – В критерий Стьюдента уложимся?
– А кто обещал, что будет легко? Зато у Анатолия Сергеевича и база отличная, и пациентов искать не надо. Они там и сами будут для себя материал собирать, обрабатывать.
– А кто этот Логинов? – спросил я. – А то еду неизвестно к кому.
– Директор института, главный терапевт Минздрава. Членкор, кстати, так что ты там анекдоты не рассказывай. Земных поклонов тоже не надо, но аккуратно себя веди. Всё, позвонишь потом, доложишь о результатах.
Человек с таким количеством постов на месте точно сидеть не будет, так что я попал к заму по науке. Тоже неплохо. Потому что письмо прочитали, одобрили и пообещали режим наибольшего благоприятствования – благо про наши с Морозовым исследования все уже знали. Так что при желании месяца за полтора можно всё и провести.
А хорошо быть соавтором революционного метода под эгидой Четвертого управления! Везде тебе рады, никто не прогоняет. Желаете провести исследование на нашей базе? Да мы только рады! Нам тоже упадет звездочка на фюзеляж нашего медицинского истребителя.
Даже чаем напоили!
А на обратном пути случилось оно самое. Которое имеет отношение к математической постоянной, равной отношению длины окружности к её диаметру. Числу Пи, короче. Машина встала. Холостые, собака, держит, а пытаешься двинуться – глохнет. Я уже и капот поднимал, и по колесу стучал. Ноль эффекта. Не иначе, привет с последней заправки.
На экзотический автомобиль, испытывающий трудности в эксплуатации, остановился посмотреть таксер. Подошел, посочувствовал. Двигатели у нас одинаковые, так что диагноз он выдал сразу – засрало карбюратор. И помощь предложил, в восьмом таксопарке, здесь почти рядом, возьмут недорого – всего чирик, сделают быстро.
Других вариантов всё равно не было, согласился. Вот меня и оттащил мой новый знакомый Коля, таксист с двадцатилетним стажем, на тросике в этот самый парк. Отдал ему червонец за буксир и еще один за знакомство с автослесарем Матвеичем, который назначил встречу на завтрашнее утро.
Побросал в сумку то, что в машине оставлять не стоит, и побрел к метро. До «Авиамоторной». Вроде пока ехали, недалеко казалось, а пешком больше двадцати минут шагать пришлось. Спина мокрая, лицо задубело – в Москве зима попыталась взять реванш у весны. Всё не слава богу. Ничего, сейчас домой прибегу, согреюсь.
Попал я, конечно, в час пик. Толпы работяг с завода стремятся попасть под землю, перед входом на эскалатор порядочная пробка собралась, так что спускаемся в колонну по два, никакой беготни. А ехать долго, поспать можно, пока на платформу попадешь.
И вдруг мы, вернее, наш эскалатор, поехал очень быстро. Нет, он, скотина, помчался! Внизу закричали, и я живенько представил, что там сейчас творится. Сошедшие отойти не успевают, в них врезаются всё новые пассажиры, и получается куча мала. В которую попадать не хочется никак.
Не знаю, что меня сподвигло, может, я автоматически это сделал или последовал чьему-то примеру, но я схватился за поручень и прыгнул на разделявшую нас со встречным, работавшим на подъем эскалатором, балюстраду. Да хоть куда, лишь бы не оставаться здесь!
Блин, как же больно! По инерции меня пронесло вниз, я со всей дури стукнулся бедром о светильник. А потом сверху добавил какой-то крупный мужик, решивший последовать моему примеру. Когда я сполз на встречный эскалатор, то оказался свидетелем того, как пластмасса на балюстраде лопнула, и женщина, не успевшая слезть, с криком провалилась вниз.
– Прыгайте! – заорал я верхним. Ко мне присоединилось несколько человек.
Они там что, не перекрыли вход? Эскалатор и не думал останавливаться, и люди на нем не кончались. Наконец остановился тот, на который занесло меня, и я, распихивая людей, похромал вниз с воплями «Я медик, пропустите!». Пластик на балюстраде лопнул еще в паре мест, снизу доносились стоны пополам с матами.
А внизу был просто сущий кошмар. В куче перед эскалатором набросало несколько десятков людей. Кто-то отползал в сторону сам, кого-то начали оттаскивать пассажиры. И я включился в этот конвейер. С каким-то мужиком лет сорока мы на пару взялись вынимать из кучи людей и относить их в сторону. Просто складывали под стенку, делать что-то по медицине пока некогда было. Сейчас прибудут те, кому положено заниматься сортировкой и оказанием помощи. А я только наложением рук могу пока. Хватай покрепче, неси быстрее.
Поломанных было просто очень много. Неимоверно. Руки, ноги, ребра. Человек шесть мы отнесли к стенке. Первый погибший, молодой парень лет двадцати пяти, попался нам, когда мы уже вынесли из кучи человек десять. Шея у него была согнута под каким-то странным углом, а когда мы сдвинули его с места, то мотнулась со стороны в сторону, будто держалась только на паре веревочек.
Тут начали подбегать первые менты сверху. Трое местных, с платформы, они с нами с самого начала были, носильщиками-спасателями временно стали. Нас с напарником оттеснили в сторону, мол, спасибо, уступите дорогу профессионалам. Мы отошли к стеночке и начали отряхиваться.
– У тебя рукав оторвался почти, – сказал я мужику. – Кстати, Андрей, – и протянул ему руку.
– Витя, – ответил он рукопожатием. – У тебя вон брюки по шву разошлись. Тоже жена ругать будет? – И мы нервно засмеялись. Это стресс так работает. Кто-то рядом рыдал, кто-то кричал. В ушах будто пробка стоит.
– Надо бы выбираться отсюда, – сказал я. – Блин, где я хоть сумку выронил?
– Не та? – показал куда-то мне за спину Виктор.
– Она самая. Потоптались по ней знатно, – я поднял многострадальную сумку и начал отряхивать ее. Смотрю на часы. Полчаса прошло.
Появились первые бригады «скорой». Они сыпались пешком по второму эскалатору, сразу с носилками.
– Каримов, ты? – я увидел «штатного диссидента» со своей старой подстанции.
– Панов? Ты что тут? Или кремлевских тоже сюда направили?
– Нет, пассажиром. А ты как здесь?
– Сюда всю Москву гонят.
Каримов открыл чемоданчик, достал бинты, складывая их на лежащие рядом шины. Я промыл кое-как руки из флакончика, начал ему помогать. В основном подержать орущих раненых. Врачей на всех не хватало, поэтому работали и фельдшеры, и даже милиционеры. Зафиксировать, на носилки и вперед тащить наверх.
– Как там Томилина? – между делом спросил я Каримова. Психика защищается от окружающего ужаса, нормалёк.
– Выписали на домашнее долечивание. Вроде идет на поправку. На шину, наложи вон той женщине.
Черт, да у нее открытый перелом голени. Хрен наложишь. Кость торчит, кровь идет. Дамочка лет тридцати с гаком, без сознания – уже легче. Накладываю жгут, повязку. Пытаюсь пристроить шину. И тут женщина открывает глаза. Зрачки – по пять копеек.