Фрида усмехнулась.
Он помог ей встать и сделать несколько шагов возле койки. Так странно – вчера она еще лежала без сознания, а сегодня уже ходит. Как быстро все меняется…
Он хотел что-нибудь еще сделать для жены, но Фрида прогнала его на работу. Сказала, что с ней все в порядке, и единственное, о чем она просит, – чтобы он завтра привез ей телефон.
Зиганшин уехал с тяжелым сердцем, вернее, с чувством, что между ним и Фридой возникает какая-то непонятная стена, нарастает скорлупа, а он никак не может это остановить.
Жена жива и скоро будет здорова – господи, он молился только об этом, и надо благодарить Господа, что услышал его мольбы, а злиться и просто думать о чем-то другом нельзя.
Вечером он вернулся в больницу с пакетом разной полезной еды. Спохватившись в последний момент, купил в ларьке цветочную композицию. За рабочий день Зиганшин поостыл и почти убедил себя в том, что Фридина холодность ему просто померещилась.
Жена лежала поверх заправленной постели под капельницей. Поздоровавшись, Зиганшин сел на табуретку так, чтобы по возможности оказаться спиной к остальным пациенткам.
– Тебе идет этот халатик, – сказал он, – я угадал с расцветкой.
– Спасибо.
Он поставил цветы на тумбочку и огляделся, ища, что бы сделать полезного. Женщина на соседней койке окликнула его и попросила сказать медсестре, что капельница закончилась.
Зиганшин отправился на поиски. Широкий коридор был пуст, двери служебных помещений заперты, и только когда Мстислав Юрьевич начал злиться, грохнула тяжелая дверь лифта и две тщедушные девчонки в медицинской форме с трудом выкатили носилки с довольно корпулентным пациентом.
Зиганшин помог им переложить больного на кровать и задумался, как две малявки собирались сделать это без его помощи. Допустим, в приемные часы всегда можно отловить среди посетителей тягловую силу, а когда ночь?
Похоже, в представлении чиновников лежачие пациенты сами перемещаются с койки в операционную и обратно силой левитации и телекинеза. Две соплячки, в лучшем случае им в помощь чахлая санитарка с трясущимися от алкоголизма руками, и как хочешь, так и транспортируй. Умри, но сделай, ибо ты ж медсестра. В самом деле, зачем выделять дополнительные мощности, когда можно подключить героизм?
Не надо ни санитаров, ни удобных каталок, ни удобных ровных полов и широких дверей. Зачем все это, если русская медсестра поднимет любой вес, преодолеет все пороги, проедет в самые узкие двери даже на каталке с отваливающимися колесами!
Он сказал про капельницу, а сам зашел в туалет помыть руки.
Фрида встретила его с совершенно опрокинутым лицом. Ей тоже сняли систему, и она сидела на кровати, сильно согнув руку в локте.
– Ты издеваешься, что ли, надо мной? – спросила она хрипло.
– В смысле? – оторопел Зиганшин.
– Ты зачем мне это принес?
– Да что, Фрида?
– Сам знаешь! Специально?
Зиганшин в недоумении заглянул в пакет и только теперь понял, как сильно ошибся.
– Зайчик, прости! Ну не подумал, правда! Спросил у теток на службе, что лучше всего подходит после операции, они в один голос сказали – детское питание. Ну я и купил, дурак! Сейчас унесу.
Злясь на свою недогадливость, он отдал пакет сестрам. Может, какого-нибудь бомжа покормят или сами съедят. В магазине он заботился только о том, чтобы взять Фриде лучшей еды для восстановления сил, с витаминами и питательными веществами, которые легко усваиваются. Что маленькие баночки с изображением довольного щекастого младенца напомнят жене об умершем сыне и навек утраченном счастье материнства, он не подумал. Даже тень этой мысли не промелькнула в голове, хотя должна была.
Он вернулся к Фриде, хотел обнять, но вспомнил про трубки и, опасаясь снова по неосторожности сделать жене больно, сел на табуретку.
– Прости меня.
– Ты меня прости, – она вдруг улыбнулась, – конечно, ты хотел как лучше, это я неадекватная.
– Адекватная.
– Нет, Слава. Ты устоял на ногах, а у меня крыша капитально поехала. И я совсем не уверена, что когда-нибудь смогу восстановиться.
– А помнишь, мы познакомились, как раз когда я вам крышу чинил? – сказал Зиганшин, чтобы разрядить обстановку.
– Да все равно протекает. Ты просто не бываешь, а мы не говорим, чтобы не расстраивать тебя и не нарушать твою самоидентификацию крепкого хозяина.
– Ну и зря. Я бы снова залатал или перекрыл вообще. Конечно, там заплата на заплате! Весной шифер положим, да и все.
– Смысл вкладываться в эту развалюху, когда дешевле ее снести и поставить новый дом?
– Слушай, Фрида, если это Эзопов язык, то я в нем не силен. Крыша у Абрамыча течет – ок, деньги посчитаем и решим, то ли перекрыть, то ли заново строиться. Ты плохо себя чувствуешь – давай обратимся к Максу. Поможет – хорошо, нет – привыкнем жить как есть. Абрамыч вон в дождь тазики подставляет и доволен.
Фрида покачала головой. Зиганшин понял, что она устала, и помог лечь.
– Ты не геройствуй, – сказал он и дал жене воды. – Главное, что дело сделано, процесс повернул на выздоровление, и дальше тебе будет лучше день за днем. Забегать вперед тоже не надо.
Фрида вздохнула:
– Если бы ты только знал, как мне надоело лежать, как бессилие это меня измотало! Я ж видела, как тебе противно смотреть, как я валяюсь бревном…
– Не было мне противно.
– Ну да. Ты такой герой, устоял, а меня размазало.
– Зайчик, если бы эти скоты забыли тампоны у меня в животе, меня б еще не так размазало.
– О чем ты? – нахмурилась жена.
– А, так тебе не сказали, из-за чего ты принимаешь эти страдания?
– Слава, не кричи!
– Извините, – сказал Зиганшин соседкам, приподнявшись на табуретке, наклонился к Фриде и зашептал. – Никто не упомянул про два тампона, оставленные у тебя в животе прекрасными врачами из твоей любимой больнички?
– А, так вот в чем дело, – Фрида вдруг улыбнулась.
Зиганшин обомлел. Он ждал совсем другой реакции.
– Ты будто рада!
– Ну да, так и есть. Понимаешь, перитонита на ровном месте не бывает. Всегда есть какая-то причина – ослабленный иммунитет, или нарушения свертывания, или хроническая инфекция. Ну а раз дело в тампонах, стало быть, со мной все в порядке. Я здорова.
– Это, конечно, хорошо, только ничего этого могло бы не быть, окажись твои коллеги хоть немножко внимательнее.
– Да, Слава, могло бы вообще ничего не быть. Я бы истекла кровью, если бы не эти тампоны.
– Не выдумывай оправданий! Этого я им уже точно не спущу!
– К счастью, это не тебе решать. – Фрида натянула одеяло до подбородка.
– Почему это?
– Потому что пострадала я, а не ты. Послушай меня, пожалуйста! Ты хоть раз присутствовал на операции?
Зиганшин отрицательно покачал головой.
– Ну вот! А берешься судить… У меня была такая ситуация, что не до тампонов, жизнь бы сохранить. Да что там жизнь, снять бы со стола! И я не просто пациентка, а коллега и товарищ, и это сознание не помогало операционной бригаде мыслить здраво, уж ты мне поверь. Потом, Слава, живот – это не ящик стола. Потерять салфетку между петлями кишок – ничего нет проще. Она же не остается белой, а пропитывается кровью и совершенно сливается с тканями, поэтому забытый тампон – не такая вопиющая халатность, как тебе кажется.
– Ну как-то большинство операций обходится без этого.
– А у меня не обошлось. Из-за мощной кровопотери у меня уже начинался ДВС…
– Кто начинался? – нахмурился Зиганшин.
– Пошло нарушение свертывания, когда начинает литься изо всех ран, и хирургическим путем уже не остановишь. Лучшее средство тут – как можно скорее снять со стола, но, с другой стороны, как ты закончишь операцию, когда отовсюду течет? Если бы эти тампоны не потерялись у меня в животе и не заткнули рану, очень может быть, что ребята останавливали кровотечение до тех пор, пока я бы не умерла. А я жива, спасибо тряпкам.
– Это твои домыслы, – буркнул Зиганшин.
Фрида пожала плечами:
– Можно позвонить ребятам, уточнить, как оно было.
– Не надо. Я все-таки надеюсь уговорить тебя подать в суд. Эта тварь должна быть наказана!
– За то, что спасла мне жизнь?
– Зачем ты так?
– Затем, что ты, кажется, не рад этому обстоятельству.
– Господи, Фрида! – Зиганшин нашел под одеялом ее коленку и пожал. – Конечно, я очень рад. Если бы с тобой что-то случилось, я бы сам, наверное, не выжил.
– Ну тогда забудь про суд и вообще откажись от всякой мести.
– Но…
– Обещай мне, – с нажимом сказала Фрида.
Пришлось кивнуть.
Зиганшин хотел ночевать у Макса, но пришлось ехать домой, за Фридиным телефоном. Да и куртку надо взять взамен пропавшей, а то он все эти дни проходил в ветровке Макса.
Дорога была хорошо знакома и пуста, поэтому Зиганшин глубоко погрузился в размышления. Почему Фрида не хочет наказать докторшу? Как можно спокойно думать о том, что человек, разрушивший твою жизнь, счастлив, прекрасно себя чувствует и ничем не поплатится за твои страдания? Почему Фрида не понимает его жажды справедливости? А главное, почему она так холодна с ним?
Зиганшин не хотел, но против своей воли представлял, как она открыто и ласково улыбалась Руслану, совсем как раньше. Сам он не удостаивался такой улыбки с того дня, как отвез ее в роддом.
«Что я сделал не так? Ну да, был неосторожен, когда надевал на нее рубашку, задел дренажи, но я ж не нарочно. В следующий раз не допустил бы такой ошибки. И, видит бог, не давал я повода думать, будто жду Фридиной смерти! Ничего не сделал, ничем не заслужил тех слов, которые она мне сказала перед операцией… Все делал как она хочет, даже маму прогнал, когда Фрида попросила. В результате дети сидят с Абрамычем на дошираке, ну да ладно. Питание это, конечно, я зря принес… Но, с другой стороны, нельзя прожить так, будто раз у нас не может быть детей, то их вообще не существует. Нет, мне себя не в чем упрекнуть! Фрида не жаловалась на физическое недомогание, а при выписке врачи заверили меня, что все в порядке. Сказали бы обратить внимание на то или на это, я бы обратил. Нет, я делал все, что мог, но этого оказалось недостаточно!»