Зиганшин покачал головой.
– Тоже неверная аналогия, – буркнул он.
Фрида встала:
– Спасибо за чай, Ян Александрович! Мы пойдем.
– Да посидите еще, пока меня в приемник не дернули!
Зиганшин тоже хотел бы остаться и поспорить, но Фрида сказала, что устала. Завтра ехать в санаторий, и она хочет как следует отдохнуть и выспаться перед дорогой.
В палате Фрида сразу погнала его домой. Сказала, не для того она выздоравливала от перитонита, чтобы попасть в ДТП, которое неминуемо случится, если Слава не отдохнет.
Она обняла его, ласково поцеловала, но Зиганшин чувствовал, что никогда еще они не были дальше друг от друга, чем сейчас.
Снова позвонил Шляхов и попросил доставить полковника Альтман в аэропорт. Зиганшин согласился, чувствуя, что будет рад снова повидать эту странную женщину.
Альтман ждала его в холле гостиницы. Держа на коленях ноутбук, она что-то печатала со страшной скоростью и не заметила, как он подошел.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – гаркнул Зиганшин.
Альтман посмотрела на него так, будто только проснулась и не понимает, кто она и где находится. Наконец кивнула, захлопнула крышку компьютера и запихнула его в свою сумку, похожую на ягдташ.
Полковник оделась в дорогу простенько: линялые джинсы и ковбойка, на ногах – кеды. Ноль косметики, волосы собраны в тот же самый пучок, взгляд безумный. И все же смотреть на нее было приятно.
Когда Альтман встала, оказалось, что из верхней одежды у нее только ветровка. Зиганшин дал ей свой свитер, чтобы не замерзла в дороге. Альтман спросила только, достаточно ли теплая у него куртка, а что она выглядит как пугало, ее совершенно не озаботило.
Рукава свисают, как у Пьеро, подол до колена – все это мелочи жизни.
Зиганшин вдруг вспомнил, что Фрида до замужества тоже одевалась черт знает как. В другом стиле, но тоже как сумасшедшая. Всякие рюшечки, дерзкий пэчворк, идиотические узоры… А потом стала выглядеть как все, а он и не замечал, что из гардероба жены исчезли яркие необычные вещи, уступив место стандартной одежде.
Тут Альтман выкатила рюкзак устрашающих размеров, и Зиганшин невольно отвлекся от воспоминаний.
– Передачи, – сказала Альтман, – обычное дело, когда летишь. Дети – родителям, родители – детям. Всегда набирается.
– Я понял, – прокряхтел Зиганшин, взваливая на плечи рюкзак. – Вы бы предупредили, что будет багаж, я бы попробовал ближе припарковаться.
– Прошу прощения. Сейчас хоть нормальный груз, а бывает, подсунут варенье в незакрытых банках или щенка. А один раз пришлось везти даже человеческого младенца. Это был самый ужасный перелет в моей жизни.
Зиганшин промолчал.
– Извините. Опять я бестактна. То есть я всегда бестактна, но с вами почему-то особенно.
– Не стесняйтесь.
Подойдя к машине, Зиганшин с трудом утрамбовал рюкзак в багажнике и помог Альтман сесть.
– Не знаю, как быть, – продолжала она, когда он завел джип и тронулся, – спрашивать, как ваши дела или лучше деликатно промолчать? Как правильнее?
Он пожал плечами:
– А как вы хотите?
– Я хотела бы спросить.
Зиганшин думал отделаться общими фразами, но вдруг выложил все этой странной женщине.
– Не знаю, что сказать. – Альтман закурила и медленно выпустила дым. – Чем могу помочь, я уже озвучила, а утешать не умею. Надеюсь, что ваша жена поправится без последствий, хотя от меня это не зависит.
– Вы тоже считаете, что не надо никуда подавать?
Альтман пожала плечами:
– Не могу знать. Я никогда не была на вашем месте и на месте вашей жены, так что понятия не имею, как повела бы себя в подобной ситуации.
– И все же? – настаивал Зиганшин. Ему очень важно было найти хоть одного человека, который согласился бы с ним, назвал его стремление наказать врачиху не тупой жаждой мести, а чувством справедливости.
– Тут нет правильного и неправильного решения, да, собственно, в жизни очень редко встречаются такие ситуации, когда ясно, кто прав, а кто виноват. – Альтман задумчиво затянулась сигаретой и выдохнула в приоткрытое окошко. – Вроде как да, злого умысла у докторов не было, они хотели помочь, но не смогли, не успели. И забытые тампоны можно оправдать экстремальной ситуацией. Кажется, надо простить, но, с другой стороны, у виновника ДТП тоже нет дурных намерений. Он не хочет никого убивать, однако ж мы его сажаем. Мы не говорим: ну ничего, подумаешь, ты же всего-навсего выпил чуть-чуть вина и совсем немножко превысил скорость. Ты не думал, что все так обернется и человек лишится жизни. Ты не желал ему смерти, поэтому просто заплати штраф и гуляй! Нет, мы его наказываем по всей строгости. Так же и врачи. Знаете пословицу «не умеешь – не берись»? Если доктор не обладает нужной компетентностью, он не должен брать на себя ответственность за пациента, точно так же как выпивший не имеет права садиться за руль. Согласны?
– Более чем, – кивнул Зиганшин.
Вывод был им сделан, и всю оставшуюся дорогу они с Альтман промолчали.
На выходных он отвез детей к маме, а сам поехал навестить Фриду в санаторий.
Зиганшин соскучился по жене. Всю неделю она писала ему ласковые сообщения, и он пытался поверить, что в этом богом забытом месте встретится с прежней Фридой. Но нет, чудес не бывает, прошлое не вернется, жена не станет снова радостной и веселой молодой женщиной, но он надеялся, что неловкость, возникшая между ними в больнице, растаяла без следа.
У Фриды был отдельный номер, и Мстислав Юрьевич с самого утра думал, как они останутся ночью одни. Лягут, обнимутся, и вернется та нежность, которую не передать никакими словами. Господи, как давно он не был с женой…
Зиганшин улыбнулся, вспоминая, как они были вместе первый раз. Тогда он словно умер и заново родился, будто побывал на той стороне. И потом каждый раз было совсем иначе, чем с другими.
Он вдруг будто провалился в юность, почувствовал себя неопытным и нетерпеливым юнцом, полным надежд на счастье.
Зиганшин купил букет из чайных роз и какой-то зелени, но этого ему показалось мало. Хотелось порадовать жену, и он заехал в любимый Фридин бутик, где торговали разными жуткими одеждами, которые раньше так ей нравились.
После долгой дискуссии с продавщицей Зиганшин выбрал пальто, дерзкое сочетание вышивок, лоскутиков, аппликаций и рюшечек в котором сражало наповал. «Если уж этот кошмар Фриде не понравится, то я вообще ничего не понимаю!» – усмехнулся он и попросил красиво упаковать покупку.
Фрида встретила его возле парковки, и даже сквозь темные осенние сумерки Зиганшин разглядел, как она поздоровела за несколько дней, что он ее не видел.
Когда он вышел из машины, жена крепко обняла его, и Зиганшин подхватил ее, поднял на руках, совсем как раньше.
И поцеловала она его совсем как раньше.
От парковки до корпуса идти оказалось довольно далеко, и Зиганшин с гордостью подумал, что Фрида ради него преодолела такое большое расстояние. Обнявшись, они шли среди высоких и прямых корабельных сосен, и Зиганшин думал, как странно выглядят поздней осенью пустые клумбы. Мертвая земля, которую непонятно зачем украсили бордюрами из кирпичей и камушков.
Чуть дальше располагалась детская площадка с качелями и статуями животных. Слон из серого камня был выполнен почти в натуральную величину, сбоку приварена стальная лестница, по которой старательно взбирался малыш в красной курточке.
Зиганшин вдруг вспомнил, как маленьким читал про Гавроша, который жил в знаменитом монументе «Слон Бастилии». Вся история Гавроша была его первым столкновением со смертью, вызывала страшное недоумение – как это, Гаврош, почти друг, почти он сам, и вдруг убит? Разве так можно?
Зиганшин так переживал тогда, что мама подумала, будто он заболел.
Мстислав Юрьевич заметил, что Фрида, проходя мимо детской площадки, отвернулась, и сильнее обнял ее за плечи.
Едва войдя в номер, они снова долго целовались, но надо было раздеться, и Зиганшин нехотя выпустил Фриду из рук. Она поставила цветы на подоконник, распаковала пальто и сразу примерила.
– Тебе идет, – сказал Зиганшин, снимая куртку.
Фрида улыбнулась:
– Ты прости меня, Слава, что я забыла, какой ты хороший.
Он сел на край кровати и притянул Фриду к себе.
Она уткнулась лицом ему в шею, как любила, Зиганшин стал снимать с нее пальто, но вдруг она напряглась и отпрянула:
– Пусти меня.
– Да что?
– Пусти!
Он, не понимая ничего, разжал руки, и Фрида вскочила, стряхнула с себя пальто и бросила на кровать.
– Я не буду заниматься с тобой сексом, – сказала она и сложила руки на груди.
– Ну давай просто полежим, – промямлил Зиганшин.
– Тем более не хочу.
– А что ты хочешь, зайчик?
Она покачала головой:
– Ничего.
– И все-таки? Скажи, я все сделаю.
Фрида промолчала. Зиганшин, уже растянувшийся на постели и раскинувший руки, чтобы принять жену в свои объятия, снова сел. Он чувствовал, что сейчас им просто необходимо быть вместе, и не мог понять, почему Фрида вдруг отступила.
– Ну, зайчик, если ты боишься, то я обещаю, что буду осторожен.
Фрида вдруг сухо и коротко рассмеялась:
– Ты не забыл, что мне теперь осторожность ни к чему?
– Не в этом смысле, Фрида. А как Маяковский: хотите – буду безукоризненно нежный, не мужчина, а – облако в штанах.
– Никак я не хочу, отвяжись.
– Зайчик, давай хоть попробуем! Пожалуйста! Просто давай ляжем под одеяло хотя бы, а там видно будет.
– Нет.
– Фридочка, ты, может, волнуешься, что после операции будет иначе у тебя? Не бойся, это не влияет, я узнавал.
Она вдруг посмотрела на него совершенно белыми от ненависти глазами:
– Ты, прости, что делал? – спросила тихо.
– Что?
– Узнавал, значит? Интересовался? У кого, позволь спросить!
– Какая разница…
– У кого?
– Ну у Макса спрашивал, – буркнул Зиганшин, внимательно глядя на носки своих ботинок.
– Итак, Зиганшин, давай уточним. После всего, ч