– Понятно, – кивнул Зайцев. – Все вроде правильно говорит брат Толян, да? А с другой стороны… А что, если?.. А что, если Света не врет? Что, если сама оказалась в паутине? Представляешь, собака, она в беде, а ей никто не верит? Мы-то поверим, а?
Дружище снова задрал к нему лохматую мордаху и, господи – чудеса, улыбнулся.
– Согласен?!
Зайцев чуть не прослезился от умиления. Сполз со стула на пол, встал на коленки перед лохматым другом и, ухватив его за уши, прижал морду к груди. Тому жутко не нравилось, когда его трогали за уши. Он всегда сопротивлялся, тявкал даже несмело на своего хозяина. Но сегодня терпел. Обстоятельства обязывали к пониманию. Обстоятельства вынуждали быть покорным. Он потерпит. Ради них двоих потерпит.
– Оп-па, чего это вы? Целуетесь, что ли?
Толик ворвался в кухню довольным, на ходу засовывая мобильник в карман штанов. Тут же начал суетливый бег от стола к раковине, убирая со стола.
– Пора мне, брат, пора, – щебетал Каверин, отвечая на безмолвный вопросительный взгляд Алексея.
– Люба заждалась? – спросил с надеждой Зайцев.
Ну не хотелось ему думать, что Толик мечется и спешит из-за того, что напал на чей-то след или организовал за кем-то наблюдение. Под кем-то, конечно же, подразумевалась Света.
– Щас все помою. И отвалю. Я уж вам надоел, наверное. Сижу, сижу… Пиво-то, Заяц, пущай остается. Хочешь, пей, не хочешь – меня дождись, загляну как-нибудь на неделе.
Друг звенел высоким голосом и стаканами, с воодушевлением брызгал во все стороны мыльной пеной. Даже передником не забыл повязаться. И с собакой посюсюкался. Зайцев мгновенно насторожился.
– Чего это ты такой довольный, Толян? – Зайцев сунул руки под мышки, снова почувствовав странный озноб, глянул с неприязненным прищуром Каверину в широченную спину. – Колись, а? Кому звонил?
Лопатки под растянутым серым свитером Каверина мгновенно напряглись. Он не спешил с ответом. Закрыл шкаф с посудой. Отжал мочалку, ополоснул руки, выключил воду, вытер аккуратно каждый палец, повернулся с кривой ухмылкой.
– А как думаешь?
– Думаю, не домой звонил.
– Чего это? Я че, домой позвонить не могу?
В голосе Толика проснулись ревнивые нотки. То ли Любочка была тому причиной, то ли профессионализм Зайцева, до сих пор воспеваемый коллегами, покоя не давал.
Догадался же, догадался, подумал он с досадой, поворачиваясь к Зайцеву спиной, что домой он не звонил. А как догадался?
– Домой бы ты стал звонить с городского, дружище, а ты звонил с мобильного, – просто объяснил Зайцев и сдвинул с ног собачью мордаху, собака начала дремать и отяжелела.
– А чего это я с городского телефона домой стал бы звонить? – придрался Толик и досадливо поморщился. – Корчишь из себя проницательного. Ну и че скажешь? Почему?
– Так ты бы сто процентов проверил, раз уж звонить собрался, дома твоя любимая или нет? По мобильнику-то разве поймешь? По мобильнику можно и соврать. Или я ошибаюсь?
Толик отскочил от стены, будто в спину его толкнули. Уперся в стол руками и начал говорить, слегка постукивая кулаками по столешнице, будто каждое слово пытался вбить в него:
– А с чего это ей мне врать? С чего?! Если тебе она врала и мужику своему идиотическому, значит, и мне соврать должна, да?! Ты это имеешь в виду?! – Он тяжело дышал, глядя на Зайцева злыми глазами, на дне которых плескался испуг. – А она любит меня, понял!!! Любит!!! Тебя вот не любила, а меня… Я ведь ее тогда у твоего подъезда встретил, когда ей муженек позвонил. И телефончик попросил. Она дала. А потом вечером я ей звоню, а она плачет. Говорит, у подруги сейчас. Забрала та ее от дома. От мужа она ушла. Я и позвал к себе. Да пошел ты, Заяц! Зачем я это тебе все рассказываю?!
Он резко развернулся, рванув к двери, и едва не расшиб себе лоб о дверной косяк. Пнул дверь, изругался грубо и отчаянно, отчего Дружище снова нелюбезно зарычал. И помчался в прихожую.
Зайцев слышал, как его друг шумно одевается, как роняет тяжелую несуразную куртку на пол, поднимает ее с руганью. Потом визжит «молния» на куртке, зимних ботинках, снова с руганью нахлобучивается шапка на седые вихры. И вдруг сделалось жаль его – дурака стареющего. Жаль его запоздалой влюбленности, его осторожной мечты о возможном счастье. Они же друзьями были всю жизнь. Такое прошли, вспоминать страшно. И ни разу друг в друге не усомнились, ни разу не ссорились. Собачились, бывало, по пустякам, но это же смех. Не портить же такие отношения из-за Любочки.
– Слышь, Толян, остынь, – догнал он Толика уже на пороге, придержал за рукав куртки. – Я же ничего такого… Ты спросил, откуда догадался, я ответил. Без всяких «бэ».
Тот притормозил, но не поворачивался. Отдувался после стремительного одевания и бегства, но уже как будто и не спешил.
– Я бы тоже так сделал, Толян, – представил другу на обдумывание свой последний аргумент Алексей. – Честно!
– Ладно… – Он выдернул из кармана руку, вытянул в сторону Зайцева растопыренную пятерню. – Проехали. Бывай.
– Заходи! – крикнул ему снова в спину Зайцев после рукопожатия. – И новостями делись, не забывай.
– Ага, то-то ты весь обделился, – фыркнул Каверин и покосился на него с кривой ухмылкой. – Кабы я не выцепил сегодня твою красотку, до сих пор бы думал, что она плутает где-то.
– А она, может, и плутает, – предположил Зайцев с тяжелым сердцем. Облокотился о притолоку, обхватил себя руками, его колотило уже всерьез, то ли нервы, то ли хмель пивной выходил, то ли заболеть собирался. – Если она не под домашним в самом деле арестом.
– Так я пошел? – Толик топтался на площадке, последнее замечание друга он оставил без внимания. – Бывай.
– Ага.
Он не уходил, ждал, пока друг дойдет до лифта, пока двери подъехавшей кабины распахнутся. И только тогда крикнул:
– А номер той машины не запомнил, нет, Толян?
Всего на мгновение из-за угла показалось лицо Каверина, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять: он не только не запомнил, он и думать об этом не посмел после того, как Света так ловко обвела его вокруг пальца. Но Каверин не был бы Кавериным, если бы не прорычал напоследок:
– Да пошел ты, Заяц!!!
Но Алексей его гнева уже не боялся. Это был привычный гнев – пустой и ничего не значащий, с налетом легкой досады и усталости. Куда страшнее, когда у друга незнакомо темнеют глаза и речь становится до приторного вежливой. Вот тогда беда, тогда – чужие.
Зайцев запер дверь, выключил свет в прихожей, вернулся в кухню. Стол Толик вытер насухо, тарелки все помыл, пиво, правда, не убрал в холодильник. Подумав, Зайцев вытащил из ящика оставшиеся бутылки и рассовал по полкам. Все, больше в кухне делать было нечего. Собаку, задремавшую у ножки его стула, он будить не станет. Он выключил верхний свет, оставив подсветку над рабочим столом, чтобы Дружище спросонья не натыкался на углы и двери, ушел в комнату. Растянувшись на своем диване, который эти дни занимала Света, Зайцев внимательно осмотрел комнату.
Господи, у него с психикой явно что-то не так. Вот кажется, что что-то поменялось, хоть убей. Все вроде на месте, ну! Телик на месте, мебель вся тоже, Светкина сумка с личными вещами в шкафу, это он проверил сразу, как вернулся домой. Тайком от Каверина проверил и не сказал ему ничего. Потому что порадовался, что она еще может к нему вернуться, раз вещи оставила. И в ванной на полочке флаконы с ее шампунем и гелем для душа целы. И халат, и…
Черт возьми, книга!!!
Зайцев подскочил на диване, сев так резко, что в голове зашумело.
Светка все эти дни читала, валяясь в обнимку с пакетом с баранками. Дружище пристраивался у нее в ногах или возле живота, зажмуривал сразу глаза и притворялся спящим, чтобы Зайцев его не прогнал. А Светка читала. Все время что-то читала, так? Так! И сегодня утром, когда он уходил, а она спала, книга эта самая чертова лежала на нижней полке его ультрамодной секционной мебели. А сейчас-то ее нет! А была! И когда он вернулся и проверил Светкину сумку, он башку даст на отсечение, книга лежала на месте. Куда подевалась?!
Каверин, паскуда! Больше некому. И он даже знал, зачем он ее стащил у него. Ему нужны были срочно Светкины отпечатки. Срочно-пресрочно. Ах, паскуда!
Тот взял трубку сразу после первого звонка. Хихикнул идиотически:
– А я это, Заяц, на такси ведь еду, представляешь! Любочке позвонил от машины. Она ругать меня. Выпил, говорит, за руль не садись. А ты все: на домашний, на домашний позвоню…
– А ты и позвонил ей на домашний! – заорал Зайцев не своим голосом, перебивая Каверина. – Ее-то мобильный у тебя, забыл? Забыл, кто мне сегодня по ее телефону ответил?!
Виноватый смешок Каверин скомкал, отозвавшись ворчливо:
– Догадливый ты наш. Соврать никак не получается.
– Книгу!!! За каким хреном ты стащил у меня книгу, сволочь?! – все так же, не переставая орать, надрывался Алексей.
– Сам знаешь, – вздохнул тот. – Это ведь ее книга.
– Нет!
– Ее книга, Заяц, ты ведь тоже врать не умеешь. И я не совсем дурак. – Каверин скороговоркой велел таксисту притормозить у цветочного магазина и снова заговорил с другом. – Она ее духами пахнет, Леш. И не смей врать, что это Любкины духи. Это не ее.
– Сволочь ты! – еле выдавил из себя Алексей, сразу представив укоряющие Светкины глаза.
Она ведь доверилась ему, а он ее книгу к вещдокам позволил присовокупить. Не надо было Тольку в дом пускать. Не надо было. Он, может, и пиво притащил с умыслом, а? С тем самым, чтобы, заговорив зубы Алексею, разжиться чем-нибудь Светкиным? По шкафам неудобно лазить, а книга на виду лежала. И обложка так выгодно глянцем поблескивает. По ней ведь не отпечатки пальцев сличать, по ней душу прочесть можно.
– Сволочь! – снова с чувством выдохнул Леша.
– Ладно тебе, не злись.
Каверин виновато засопел, было слышно, что выбирается из машины. Заходит куда-то, скрипнув дверью. Ах да! За цветочками для любимой. Зайцев хотел отключиться, да не стал. Решил послушать, какие именно цветы тот станет для нее выбирать. Успел, нет ее пристрастия изучить? Розы Любочка не особенно жаловала, считала их банальными.