– На что вы намекаете? – спрашивает оскорбленно. Словно она действительно здесь ни при чем.
Игра Али меня просто поражает, если честно. Подобного от нее я не ожидал.
– Антон, – в разговор вступает Валентин Юрьевич. – Попрошу вас выражаться более конкретно, – говорит жестко. – У меня тоже есть вопросы и их много. Первый – куда смотрело следствие и почему ваши коллеги не заметили подлога чуть ли не основной улики?
– С этим разбирается служба собственной безопасности, – произносит все так же спокойно и твердо. – Не переживайте, они уж точно ничего не пропустят, – заверяет.
– Очень на это надеюсь, – сурово говорит мэр.
– Александр, не стойте в дверях, – следователь показывает мне на свободное кресло. – Присаживайтесь. Разговор будет долгим и непростым.
– Но у меня пациенты, – пытаюсь как можно сильнее сократить свое времяпрепровождение здесь.
– Ничего страшного, – все так же сухо говорит следователь. – Подождут.
Он достает из папки какие-то документы, раскладывает на столе фотографии. Мужчина делает вид, что не обращает ни на кого внимания, но я прекрасно понимаю его игру.
Аля сидит в своем кресле и не сводит со следователя пытливого взгляда, Валентин спокойно откинулся на спинку и смотрит перед собой. На меня никто из них не обращает внимания.
Делать нечего, сажусь в любезно предложенное мне кресло и достаю телефон.
– Антон, – обращаюсь к следователю, но не могу вспомнить отчество. В голове вместо него список лекарств для ожидающих меня малышей.
– Леонидович, – поправляет меня. – Но для вас, – продолжает весьма уважительно. – Можно просто Антон.
– Прежде, чем мы приступим, – обвожу присутствующих взглядом. – Я бы хотел, чтобы вы посмотрели одно видео.
– Если вы про видео из операционной, – говорит сухо и не отвлекается от своих бумаг. – То оно у меня уже есть.
– Боюсь, у вас не то, что нужно, – продолжаю сверлить его спину взглядом.
Мужчина выпрямляется, разворачивается и смотрит мне прямо в глаза.
– Александр, у меня есть ТО САМОЕ видео, – произносит непоколебимо и твердо. – Я знаю, что реально произошло в операционной.
Мои брови от изумления подлетают наверх.
Аля молчит. Бросаю короткий взгляд на суровую женщину и замечаю, что у нее подскакивает давление. Нашей железной леди становится нехорошо.
– Александр, по моей просьбе Антон провел тщательное расследование произошедшего, – говорит Валентин спокойным и уравновешенным тоном.
– Изольда Альбертовна, вы обвиняетесь в преступном сговоре и превышении полномочий, в пособничестве сокрытия преступления, – зачитывает Городецкий. А Аля бледнеет на глазах.
– Вы не имеете права! У вас нет никаких полномочий! – подскакивает со своего места.
– Это вы не имели права покрывать тварь, едва не угробившую моего сына! – на эмоциях рявкает Валентин.
Он поднимается с кресла, облокачивается на письменный стол и нависает над перепуганной женщиной. На Але реально нет лица.
– Вы заставили меня обвинить врача, спасшего жизнь моего ребенку! Я едва не уничтожил его карьеру! А вы продолжали покрывать ту, кого нельзя к пациентам даже на амбулаторном приеме подпускать! – грозный голос мэра отлетает от стен, его энергетика заставляет Изольду сжаться в тугой комок.
Весь пыл, вся власть, вся уверенность женщины растворилась.
– Я не могла подставить Марьям, – шепчет побледневшими губами.
– Почему? – вступает в разговор следователь. – Ведь она вам никто. Или есть то, чего мы не знаем? – щурится с едкой ухмылкой.
И Антон, и Валентин прекрасно знают, о чем говорят.
В отличии от меня.
– Марьям моя дочь, – сокрушенно говорит Изольда Альбертовна. – Я не могла допустить, чтобы ее посадили.
– Дочь?! – охреневаю. Смотрю на Алю во все глаза. – Вы прикалываетесь что ли? Как это возможно?!
– Ох, Саша, Саша, – горько вздыхает. – Тебе ли не знать, – смотрит мне прямо в глаза. – Ведь у тебя у самого как выяснилось, есть два сына.
– Это другое! – отрезаю. – Я мужик. Я не должен рожать!
– Так и я не рожала, – в очередной раз удивляет Изольда. – Это сложная и тяжелая для меня история, – немного приоткрывает правду. – И я не готова ее ни с кем из вас обсуждать.
– Вам придется, – отрезает Антон.
– Нет, – отрицательно качает головой. Произносит с печальной усмешкой. – Марьям отстранена от врачебной практики. Результатом служебной проверки решено лишить ее лицензии, – говорит упрямо вздернув подбородок.
– Я привлеку ее к ответственности! – стоит на своем Антон. – Она сядет за свои преступления!
– Не выйдет, – отрезает Изольда. – Ее единственное преступление в том, что она сбежала из операционной в самый ответственный момент. Больше она ни в чем не виновата! Все остальное сделала я! Так что меня привлекайте, а ее не смейте!
– Ее я тоже привлеку, – Городецкий остается непоколебим. – Значит, сядете вместе!
– Она беременна, – победоносно заключает Аля. – У тебя не получится ее посадить!
Глава 42. Василиса
– Мама? – произношу удивленно. – Что ты здесь делаешь? – смотрю на стоящую в дверях женщину и не могу найти нужных слов.
Ее не должно быть здесь! Она должна находиться в совершенно другом месте. В больнице!
Уж никак не здесь…
– Пришла помочь с внуком, – говорит, делая нерешительный шаг вперед. Замирает. – Тебе ведь помощь нужна.
Она пытается говорить как ни в чем ни бывало, но я-то слышу, как дрожит ее голос и как тяжело ей даются простые слова. Моя мама не любитель выражать свои чувства словами, она считает, что это лучше всего делать поступками.
Такими как, например, вот сейчас.
Моя мама взволнована так же сильно, как и я сама, но она изо всех сил старается держаться спокойно. Видимо, не хочет лишний раз меня волновать.
Смотрю на стоящую в дверях женщину и не понимаю, как она здесь оказалась. Ведь мы только вчера разговаривали по телефону, она делилась своими переживаниями касаемо диагноза. И ведь ни слова не сказала, что ее могут отпустить!
Напротив, мама расстраивалась из-за необходимости длительного нахождения в отделении. Она пыталась уговорить врачей выписаться раньше времени, но те даже не думали выпускать из стационара!
А сейчас…
Сейчас она стоит напротив меня внешне совершенно здоровая и спокойная. И уверенно говорит о том, что вместо восстановления собирается помогать.
Не спорю, лечение однозначно пошло маме на пользу. Ее кожа не бледная, дышит нормально. Я, конечно, не врач, но выглядит она довольно-таки прилично.
Надеюсь, что чувствует себя так же хорошо.
– Ты должна быть в больнице, – моргаю и по-прежнему не верю в то, что вижу.
Тем не менее, в груди робко просыпается радость. Она распускается нежным прекрасным цветком, пульсирует и дарит счастье.
Очень хочется верить, что мама все поняла.
– Должна, – говорит, внимательно следя за моей реакцией и заметно расслабляется, когда не видит от меня криков и истерик.
Кажется, она готовится к самому худшему, что я могу ей сказать. Может быть даже к тому, что я не подпущу ее к внуку или того хуже, выгоню из больницы и отправлю домой.
Кто ж знает, что у нее в голове.
– Мы побеседовали с моим лечащим врачом, – продолжает. – И я объяснила ему, что моя дочка с внуком в больнице, а второй внук вообще у посторонних людей. Он вошел в мое положение, прописал лечение и отпустил. Сказал, в случае ухудшения самочувствия сразу же сообщить ему.
– Мам, с сердцем не шутят, – произношу осторожно.
Я очень ценю ее порыв помочь нам, но не в ущерб собственному здоровью. Потому что в противном случае, мне придется после всего выхаживать и ее в том числе.
Она не может не понимать всех рисков.
– Вась, анализы в норме, – спешит меня успокоить. – Я прекрасно осознаю последствия, не беспокойся. Все будет хорошо!
Так хочется ей верить…
Но мне все равно страшно.
Очень.
– Лучше подойди ко мне, – раскрывает объятия. – Обниму тебя, дочь.
С тревогой в сердце подхожу к маме, она сжимает меня в крепких объятиях и только стоит мне вдохнуть ее родной запах, как вся моя тревога растворяется. Внутри зреет стойкое ощущение, что теперь все будет хорошо.
– Дочка, прости меня, – говорит с чувством. Мурашки по коже. – Я очень виновата перед тобой.
Отстраняюсь. В шоке смотрю ей в глаза.
Но мама продолжает говорить, и тут я понимаю, что она готовилась к этому разговору несколько дней.
– Я за своим желанием сделать твою жизнь лучше совершенно не заметила, что ты повзрослела и поумнела, – тепло улыбается. – Вон какая красавица выросла, – убирает выбившуюся прядку волос с моего лица. – Я едва не испортила тебе всю жизнь!
В глазах мамы стоят слезы, она с такой любовью смотрит на меня, аж в груди становится тесно.
– Мамочка, конечно же я тебя прощаю, – произношу сквозь ком в горле. От нахлынувших эмоций тяжело говорить.
– Иди сюда, – снова тянет меня в объятия.
Обнимаемся крепко-крепко, обе плачем. Но обе понимаем, что этот разговор лишь первый шаг к окончательному примирению.
Мне с трудом верится в столь быстрое осознание мамой своих ошибок, но я очень хочу, чтобы это оказалось правдой. В конце концов, на границе жизни и смерти человек пересматривает всю свою жизнь.
Всем сердцем надеюсь, что это не какая-то очередная уловка, а правда. И в моей жизни снова будет присутствовать столь важный человек.
– А где мой внук? – мама смотрит по сторонам и взглядом находит привязанного к кроватке ребенка. – Ой, – выдыхает. Боль в глазах. – Васенька, с ним же все будет в порядке? – смотрит на меня с мольбой.
– Да, конечно, – киваю. Говорю сквозь слезы. – Мам, это Саша Степку спас.
– Твоему Саше я жизнью обязана, – признается. – Замечательный он человек!
Но продолжить наш разговор не дает нетерпеливый Степка. Он увидел бабушку и всячески привлекает ее внимание.
Обрадовался малыш.
– Ба-ба! – улыбается Степка и тянет к ней ручки. – Ба-ба!