Даша сжала в руках карандаш, который вертела в руках, и он, жалобно щелкнув, сломался пополам. Она этого даже не заметила. Следователь с подчеркнутым выражением сочувствия на лице протянул ей лист бумаги, на котором неразборчивым докторским почерком было написано всего несколько строчек и стояла подпись Анатолия.
– Я вам не верю, – проговорила Дарья, с трудом разжимая губы. – Я не уйду отсюда, пока не приведут моего подзащитного. Никакие бумажки, которые вы мне тут подсовываете, не убедят меня, что он сам себя оговорил – без всякой помощи с вашей стороны!
Глубоко вздохнув, Ожегин сказал:
– Видите ли, Дарья Сергеевна, вам, как никому другому, должно быть известно, что, не являясь адвокатом подозреваемого, вы не имеет права на свидание с ним. То, что адвокатом вы не являетесь, становится ясно после прочтения этого вот документа, – он постучал указательным пальцем по лежащей на столе бумаге. – Так что, как ни жаль мне с вами прощаться, а придется.
Даша поднялась, ощущая слабость в ногах. Она никогда в жизни не испытывала подобного унижения – ни разу ни один подзащитный не отказывался от ее услуг. Анатолий предал ее самым бессовестным образом, а ведь она носом землю рыла, тратила собственные средства на сыщика, пошла на конфликт с Минкиным, которого всегда уважала, поставила под угрозу собственную репутацию – ради чего?! Неожиданно ее злость обратилась против матери, ведь это она рассказала Даше о том, что Толя попал в беду… С другой стороны, Даша сама ввязалась в дело, и мать тут была совершенно ни при чем, но девушке просто необходимо было сейчас хоть кого-то обвинить.
– Я убью его, – шептала она себе под нос, вихрем проносясь через КПП. – Убью!
Я, оставив машину на противоположной стороне от метро «Василеостровская», перебежала дорогу к тому месту, где мы с Максимом Жарковым договорились встретиться. Надо признать, я опоздала минут на десять (ничего не могу с этим поделать – пунктуальность не мой конек!) и стала в панике озираться по сторонам. В это время суток здесь настоящий муравейник, и остается лишь гадать, как такому огромному количеству людей удается передвигаться по узкому пространству, не причиняя друг другу телесных повреждений!
– Анна Демьяновна?
Повернув голову на звук, я увидела невысокого плотного мужчину чуть за сорок в неприметной серой куртке и кепочке. Он носил аккуратные усы, за которыми, вероятно, ухаживал. Его карие глаза внимательно и подозрительно смотрели на меня из-под козырька.
– А вы – Максим… простите, не знаю вашего отчества.
– Просто Максим. Извините, что не сразу подошел – проверял, нет ли «хвоста».
«Хвоста»? Что за шпионские игры!
– Вы чего-то боитесь? – спросила я.
– Холодно, – не отвечая на вопрос, пробормотал Максим, оглядываясь вокруг. – Может, присядем где-нибудь?
Я согласилась. Мы быстро отыскали подходящее заведение – небольшое, недорогое и не слишком многолюдное. Взяв по чашке кофе, мы уселись за столик в глубине зала – это была идея Максима, потому что я люблю располагаться у окна и смотреть на улицу, наблюдая за прохожими. Похоже, у парня паранойя.
– Что у вас общего с этими людьми? – спросил он, отогревая руки о горячие бока чашки.
– Простите, вы сейчас кого имеете в виду?
– Вы в телефонном разговоре намекнули, что дело о «Голудроле» коснулось и вас. Что вы хотели этим сказать?
Я объяснила, стараясь быть краткой. Когда я закончила, Максим покачал головой.
– Да уж, они всегда найдут, на кого все повесить!
– Вы о ком?
– О руководстве «Фармаконии», разумеется.
– А Илья Митрохин…
– Илья был одним из немногих, с кем можно разговаривать, – перебил Максим. – Когда я услышал о том, что его убили, едва поверил: хороший был парень, с мозгами, с деловой хваткой, но все же не такая конченая акула империализма, как…
Он вдруг замолчал, уткнувшись в свою чашку. Странно было слышать выражение «акула империализма» от такого молодого человека. Интересно, дело в его убеждениях или он просто так выразился – фигурально?
– Кого вы называете «акулой»?
– Да всех там, за редким исключением!
– Как Егор вышел на вас? – решила я пока замять тему.
– По телефону он в подробности не вдавался. А я и сам был рад, что он меня нашел, потому что давно хотел кому-нибудь обо всем рассказать, да вот только слушателей не находилось, в «Фармаконии»-то меня слушать отказались!
– Какую должность вы там занимали?
– Я уволился, будучи старшим фармацевтом. Зарплата достойная, работа по профессии – сейчас это, знаете ли, не каждому удается. Раньше я в государственной системе трудился, копейки получал, а ведь фармацевтический бизнес – один из самых прибыльных! Когда подвернулось место в «Фармаконии», я себя не помнил от счастья. Вот, думал, наконец-то осуществлю все свои планы, жена пилить перестанет из-за того, что денег вечно не хватает…
– И как вам там работалось?
– Разные времена случались, – пожал плечами Максим. – Сначала все хорошо шло. Я тогда еще рядовым фармацевтом числился, но зарплату хорошую имел. Потом у фирмы начались трудности, и народ начал потихоньку утекать. Некоторые сами уходили, некоторых сокращали. Это все еще при старшем Митрохине происходило. Отец Ильи, Антон Романович, неплохой был мужик, но авантюрист.
– То есть?
– Было у него собственное дело, так он вместо того, чтобы успокоиться на время и потихоньку раскручиваться, захотел всего и сразу. Денег назанимал, с какими-то темными людьми связался…
– С какими людьми?
– Слухи разные ходили. Поговаривали, что в числе кредиторов даже криминальные авторитеты были и что у Митрохина проблемы, так как он долги не может вернуть. Думаю, потому Антон Романович и сиганул в окошко-то – испугался, что с ним разберутся, не обращаясь в суды. В тот момент мы все, честно говоря, думали, что фирма рухнет к чертовой матери!
– Но не рухнула?
– Как видите. Сначала фирму возглавила вдова Митрохина, но она ни черта не смыслила в делах, поэтому все решения принимал Рожков.
– Рожков?
– Леонид Рожков, зам Митрохина. Он, конечно, мужик головастый, но дела были настолько плохи, что и ему вытащить «Фармаконию» из долгов оказалось не по плечу. Помню, к нам даже конфискаторы приезжали. Еще суды не закончились, а они уже присматривались, чего бы такого утащить, чтобы хоть часть долгов покрыть. К счастью, вернулся Илья.
– Вернулся? – переспросила я удивленно. – А что, разве он отсутствовал?
– Илья учился в Швейцарии. У него два диплома – по химии и по менеджменту. И он не зря их получил, можете мне поверить! Никто не ожидал, что, едва заняв место отца, он так быстро начнет набирать обороты.
– Значит, ситуация была не столь безнадежной, как представлялось?
– Видимо, нет. Он где-то достал деньги под залог фирмы и недвижимости, которая еще оставалась, но это было только начало. Требовались конкурентоспособные медикаменты, и не просто конкурентоспособные, но и эксклюзивные, которые не производит больше никто.
– Такие в наши дни получить трудно, не так ли?
– Сейчас повсюду производятся аналоги одних и тех же лекарств, и цены падают с появлением весьма приличных дженериков[2].
– Значит, ставка была на дженерики?
– В числе всего прочего. До гибели Митрохина-старшего «Фармакония» производила около шестидесяти наименований продукции, а с приходом Ильи ее количество перевалило за сотню.
– Неплохо!
– Точно. Он набрал новых сотрудников, и я, как самый старший и опытный, возглавил лабораторию. Качество дженериков напрямую зависит от качества сырья. Ранее руководство «Фармаконии» шло по пути удешевления медикаментов, и сырье закупалось в Китае и Латинской Америке. Естественно, фармакологическое действие препаратов при этом было слабее, хотя наша продукция полностью соответствовала стандартам. Илья изменил тактику и заключил договор на поставки сырья из Израиля, Германии и Франции.
– Откуда же он взял деньги? – удивилась я. – Ведь после смерти старшего Митрохина фирма находилась на грани банкротства!
– Понятия не имею! Я, видите ли, фармацевт, и финансовая сторона дела меня не касалась: была бы зарплата и возможность для работы, а все это Митрохин-младший мне предоставлял.
– А когда «Фармакония» приступила к выпуску «Голудрола»? – спросила я, чувствуя, что пора переходить к главному. – Как возникла эта идея, кто стоял у истоков?
– Хотел бы я знать! – хмыкнул Максим, потирая чисто выбритый подбородок.
– То есть как это – хотели бы? – переспросила я. – Разве не вы разрабатывали препарат?
– Не совсем. Понимаете, иногда случается, что фирма или компания отказывается от работы над каким-то препаратом – по финансовым или иным причинам, и тогда другая фирма может приобрести «сырую» формулу и доработать ее. Но «Голудрол» был уже практически готовым лекарством!
– И это показалось вам удивительным?
– Точно. Результаты исследований показывали, что на данный момент не существует ни одного аналогичного препарата, хоть в малой степени сравнимого с «Голудролом». Речь шла не о каком-то дженерике, а, в случае успеха, об оригинальном препарате, аналогов которому не существует в мире. Это был просто подарок судьбы. Вернее, я так считал, пока не стали появляться первые «ласточки». Выяснилось, что у «Голудрола» существуют серьезные побочные эффекты, наличие которых исключало его немедленное внедрение.
– Вы говорите о почечной недостаточности? – уточнила я.
– Это был самый серьезный минус, хотя имелись и другие. Нашей задачей было убрать побочные эффекты и доработать препарат, довести его до ума.
Вот это да! Значит, в «Фармаконии» знали о существовании риска развития заболевания, не имеющего отношения к онкологии, но даже не намекнули на это, выбросив «Голудрол» на рынок, да еще и навязав его государственным клиникам!
– Получилось? – спросила я.
– Что касается мелких побочных эффектов – да. Пришлось, конечно