Впоследствии полученные архивные документы позволили уточнить ряд важных позиций, связанных с расположением ран на голове Николая II. Как пишет судебно-медицинский эксперт С. А. Никитин, «все имевшиеся на нём повреждения были давно и подробно описаны: и разрушение наружной костной пластинки на всей поверхности черепа, и сквозные дефекты в наиболее тонких частях правой височной кости, и сквозной дефект правой половины лобной кости вблизи венечного шва, и поверхностный полосовидный дефект правой теменной кости позади наружного слухового отверстия» (см. фото 1).
Образование этих повреждений правильно было объяснено воздействием сильнейшего химического реагента – концентрированной серной кислоты (кстати, изготовленной в Японии). Правда, образование дефекта правой теменной кости не было объяснено никак.
Никто из экспертов, включая автора данной статьи, не подумал тогда о том, почему серная кислота, помимо воздействия на всю поверхность черепа, на лобную кость действовала столь локально?!. Ведь никакой ямки или анатомического истончения в этой части лобной кости нет… И откуда взялся этот полосовидный дефект теменной кости?
И относительно недавно с автором произошло то, что определяется тезисом «большое видится издалека». Предельно ясным стало: истончение лобной кости у Николая II здесь было! И образовалось оно на месте первого удара японского меча.
Фото 2
Фото 3
Фото 4
Отсюда, из «лобно-теменной» раны, доктор В. Барятинский[306] и извлек 12 мая 1891 г. тот самый осколок наружной костной пластинки, обнаживший губчатый слой (см. фото 2).
И именно здесь серная кислота «проела» кость насквозь. Расположение и длина имеющегося дефекта лобной кости точно соответствуют расположению и длине извлечённого осколка, а полосовидный дефект теменной кости по уровню точно соответствует ране на краю ушной раковины (см. фото 3).
Кроме того, стала понятна и наиболее вероятная последовательность причинения ран. Первым ударом меча была образована «лобно-теменная» рана, и цесаревич рефлекторно закрыл её кистью правой руки. В результате второго удара одномоментно на одной линии образовались три раны: «Затылочно-теменная, на краю правой ушной раковины и тыле правой кисти между указательным и большим пальцами (см. фото 4). Полагаю, что третьим ударом меча японец намеревался отрубить Николаю Александровичу голову».[307]
Как повели себя врачи после отречения Николая II в марте 1917 г
После отречения Николая II в марте 1917 г. врачи, как и многие из окружения императора, повели себя по-разному. Тут не было ничего нового, поскольку и высококлассные врачи остаются просто людьми. Если, конечно, не учитывать того, что «просто люди» не дают клятву Гиппократа.
Прецеденты, когда врачи оставляли неудачливых императоров, случались и раньше.[308] С другой стороны, всегда были врачи, верные своему профессиональному долгу, да и просто порядочные люди. Примером чему является судьба Е. С. Боткина, который остался в Александровском дворце вместе с семьей Николая II в марте 1917 г. Тогда все было очень зыбко и смутно,[309] тем не менее врач Е. С. Боткин за основу своего поведения выбрал верность долгу и порядочность русского интеллигента. Собственно, он, вероятно, и не выбирал, поскольку эти черты – верность долгу и порядочность – были для него так же естественны, как дыхание.
Когда 1 августа 1917 г. семью Николая II отправили из Царского Села в Тобольск, ее сопровождал лейб-медик Е. С. Боткин. В. С. Панкратов, комиссар Временного правительства в Тобольске, проведший 14 лет в одиночке Шлиссельбурга, отмечал, что «он был очень расположен к Александре Федоровне и часто являлся ко мне с разными от нее просьбами». И эта привязанность и верность долгу заставила Е. С. Боткина сопровождать своих царственных пациентов буквально до могилы, и совершенно справедливо, что его прах ныне покоится в усыпальнице Петропавловского собора.
Имелись ли у российских императоров вредные привычки,[310] которые могли бы повлиять на состояние их здоровья
Безусловно, вредные привычки имелись, поскольку все они были живыми людьми со всеми присущими им слабостями. Но все вредные привычки российских императоров, как правило, не выходили за рамки относительной «нормы». Они курили, пили очень в меру, не употребляли наркотики.
Если говорить о курении, то это, действительно, было главным «пороком» Романовых. Причем как мужчин, так и женщин. С мужчинами все понятно. Среди монархов[311] первым курящим царем был Петр I, чья трубка стала своеобразным символом его прозападных реформ. Курил трубку Александр I,[312] курил сигары и кальян Александр II,[313] сигары и папиросы предпочитал Александр III, курила его супруга – императрица Мария Федоровна, очень много курил папирос Николай II, курила его супруга – императрица Александра Федоровна. Курили их старшие дочери – Ольга и Татьяна, покуривала даже Анастасия.
Трубка Александра I. Пенька, серебро, кожа
Александр II с сигарой в правой руке
Александр III с трубкой. На охоте в Спале. Конец 1880-х гг.
Николай II с папиросой. Крым. 1916 г.
Татьяна дает прикурить Ольге. Александровский парк. Царское Село. 1916 г.
Николай II дает затянуться Анастасии. Ливадия. 1914 г.
Николай II и Татьяна (папироса у Татьяны в левой руке). 1916 г.
Следует подчеркнуть, что практика курения при Императорском дворе во многом способствовала развитию ювелирного искусства в России. По сей день Галерею драгоценностей Государственного Эрмитажа и Оружейной палаты Московского Кремля украшают драгоценные табакерки – обязательный аксессуар галантного XVIII в. Во время царствования Александра III, когда расцвел талант К. Фаберже, в аристократической среде входит в моду коллекционирование портсигаров, спичечниц, гильотинок для сигар и прочих аксессуаров работы его мастеров.
Золотой портсигар. Мастерская К. Фаберже
Табакерка с портретом великого князя Павла Петровича. 1774 г.
Серебряный портсигар с вензелем великого князя Владимира Александровича. К. Фаберже
Табакерка с вензелем Петра II. 1727–1730 гг.
Кстати, кальян для Александра II был по большей части способом решения проблем его пищеварения. Эти проблемы нашли свое отражение и в придворной мемуаристике, породив байку о «кальянщиках» Зимнего дворца: «Расположение дня у государя следующее. Встает он часов в восемь, одевается и совершает пешком, при какой бы то ни было погоде, прогулку в Петербурге около Зимнего дворца по тротуару, а в Царском Селе около пруда в саду; возвратившись во дворец, пьет кофе глаз на глаз со своим доктором Енохиным; потом отправляется в ретирадное место, где заседание происходит оригинальным образом. Его Величество наследовал от своих отца и деда тугость на пищеварение, и в бытность свою на Кавказе в 1850 году, попробовав курить кальян, заметил, что кальян много способствует его пищеварению. Итак, Его Величество, воссев, где подобает, начинает курить кальян и курит, доколе занятие это не увенчается полным успехом. Перед государем поставлены огромные ширмы, и за этими ширмами собираются лица, удостоенные по особой царской милости высокой чести разговором своим забавлять государя во время куренья кальяна и совершения прочего». Судя по воспоминаниям, узкий круг лиц, присутствовавших за ширмами, «получил в Петербурге прозвание „кальянщиков“, и множество генерал-адъютантов, флигель-адъютантов и придворных добивается всевозможными интригами высокой чести поступить в почетный круг кальянщиков. Неуспех их благородных, возвышенных стремлений глубоко огорчает этих достойных сановников, наполняет горечью их полезную жизнь, благу отечества посвященную».
Подтверждает эту историю множество архивных дел под названием «О выписке из Тавриды кальянного табаку для Государя Императора». Так, в январе 1857 г. граф А. П. Шувалов через заместителя министра иностранных дел распорядился о закупке «для Его Императорского Величества кальянного табаку первого сорта».[314] Тогда же уплатили таможенные пошлины за «персидский табак, доставляемый для Государя Императора в июле 1856 г.». О том, насколько большое значение придавалось этому вопросу придворными, свидетельствует следующее замечание А. П. Шувалова: «…во время пребывания здесь персидского посла я заметил, что табак, куримый им, гораздо лучше того, который продается Его Величеству и, как я слышал, здоровее для курения», поэтому он выписал из Персии «…некоторое количество табаку куримого Шахом. Табак этот я осмелился поднести Государю Императору».[315]
М. Зичи. Передняя императора Александра II в Зубовском флигеле Екатерининского дворца Царского Села. 1865 г. (на переднем плане – придворный арап готовит кальян)
0 том, каков был расход[316] кальянного табака, свидетельствует распоряжение о покупке и немедленном «отправлении сюда, для Его Императорского Величества, трех пудов Ширазского кальянного табаку» и преписание «продолжать на будущее время высылку оного в том же количестве, через каждые полгода». Три пуда – это 48 кг, и этот вес только на полгода! Судя по всему, и проблемы с пищеварением были серьезные, и помогал табак изрядно.