орого стали вялыми и скучными.
Даже после его смерти верные друзья, знавшие тайну Холстеда, преданно хранили его тайну. Однако, из благих намерений пытаясь спасти его репутацию, эти адвокаты на самом деле оказали ему медвежью услугу. После того, как почти полвека спустя после его смерти вся правда открылась, имя Холстеда засияло ярче, чем когда-либо, как пример несгибаемого мужества и силы, которыми иногда может быть исполнен человеческий дух. Большую часть информации о Холстеде, которая изложена в следующих параграфах, я узнал из превосходных исследований профессора Питера Олча из Университета Вооруженных сил и здравоохранения. Кое-что из того, о чем будет рассказано дальше, я позаимствовал из хранящейся в Йельском университете коллекции неопубликованных работ Харви Кушинга, основателя нейрохирургии и самого знаменитого ученика Холстеда. Остальное я взял из содержимого маленькой запирающейся черной книжечки, написанной первым профессором медицины Университета Джонса Хопкинса Уильямом Ослером, которая не открывалась до 1969 года. Ослер – не только лучший преподаватель медицины, который когда-либо рождался на этом континенте, но и один из самых талантливых летописцев. Одну из своих книг он назвал «Вся история больницы Джонса Хопкинса». В ней он рассказал об обнаруженных им свидетельствах того, что вскоре после назначения Холстеда на кафедру хирургии Университета Хопкинса его коллега принимал большие дозы морфина. Весьма вероятно, он начал использовать его, пытаясь избавиться от кокаиновой зависимости; по крайней мере, морфин оказывал на его жизнь менее разрушительное воздействие, чем кокаин. Вот что писал об этом Ослер:
Склонность к уединению, незначительное своеобразие, временами доходящее до эксцентричности (что его старым друзьям из Нью-Йорка казалось более странным, чем нам), были единственными внешними признаками ежедневного сражения, которое этот храбрый человек вел годами. Рекомендуя его в качестве заведующего отделением хирургии больницы в 1890 году, мы с Уэлшем считали, что он полностью избавился от наркотической зависимости. Холстед работал плодотворно и энергично. Казалось просто невероятным, что можно принимать морфин и делать так много.
Примерно через полгода после этого назначения я заметил у него сильный озноб и впервые заподозрил, что он все еще употребляет наркотик. Впоследствии мы не раз говорили об этом, и он полностью доверился мне. Ему так и не удалось снизить ежедневную дозу до двух гранул; но три позволяли ему спокойно выполнять свою работу и поддерживать отличную физическую форму (поскольку он был очень крепким мужчиной). Мне кажется, никто не догадывался об этом, даже Уэлш.
На самом деле, именно благодаря усилиям Уильяма Уэлша Холстед смог спасти остатки своей разрушенной карьеры. К моменту катастрофы, случившейся с Холстедом, патологоанатом перебрался из Бельвью в Балтимор, чтобы принять участие в открытии больницы Джонса Хопкинса, которое будет описано ниже. Осознав, в каком удручающем состоянии находится его друг, он вернулся в Нью-Йорк и убедил Холстеда отправиться в путешествие на Наветренные острова на парусной шхуне, которую нанял для этой цели лично в надежде на целительный эффект такого плавания. Состоявшийся в феврале – марте 1886 года круиз стал настоящим бедствием. Среди собранных Кушингом писем, хранящихся в Йельской библиотеке, есть краткая записка Джона Фултона, в которой он описывает разговор, состоявшийся 5 декабря 1930 года с тогда уже отставным нейрохирургом. Кушинг предупреждал его, что Холстед взял с собой «столько кокаина, что хватит почти на всю поездку, за исключением последних двух недель рейса». Фултон написал:
Смог ли он преодолеть свою зависимость? Нет. Он вломился в корабельную аптеку и продолжал употреблять наркотики до конца своих дней… Харви Кушинг тоже говорил мне сегодня об этом. Он сказал, что все пятнадцать лет знакомства с Холстедом (за это время он лишь дважды бывал в его доме!) не догадывался о его кокаиновой зависимости, и только многие годы спустя не без труда пришел к такой мысли.
По возвращении домой Холстеду пришлось признаться себе, что он никогда не справится со своей зависимостью самостоятельно, и тогда он обратился за помощью в частную психиатрическую лечебницу Батлера в Провиденсе. Он вышел из нее в ноябре 1886 года. По настоянию Уэлша, Холстед приехал в Балтимор, где оставался под наблюдением своего заботливого друга. В следующем месяце в больнице Хопкинса вместе с анатомом Франклином П. Моллом он начал лабораторные экспериментальные исследования методов наложения швов на кишечнике. Однако, несмотря на успехи в работе, к началу весны стало очевидно, что попытки Холстеда вернуться к полноценной профессиональной деятельности снова потерпели неудачу. В апреле 1887 года его опять положили в больницу Батлера, где он оставался до января 1888 года. Вполне вероятно, что именно во время своего пребывания в этом заведении он начал принимать морфий. Но можно только гадать, было это частью его лечения или он подкупал кого-то, чтобы получать наркотик тайно.
Таким образом, несмотря на то, что после переезда в Балтимор Холстед, видимо, уже не употреблял кокаин, он оставался зависимым от морфия всю оставшуюся жизнь. Он приехал в Хопкинс не столько для того, чтобы вернуться к обязанностям профессора хирургии, сколько для того, чтобы попытаться собрать воедино осколки своей разрушенной жизни. Повинуясь желанию Уэлша, он начал работу в больнице, при этом он никогда не пытался скрыться от бдительных глаз своего товарища. Для выздоравливающего Холстеда Уэлш арендовал апартаменты в пансионате и предоставил место в лаборатории, что согласно точной формулировке Питера Олча было скорее некой формой «трудовой терапии», чем академическим назначением.
А здесь нелишне напомнить о новом великолепном храме исцеления, в чертоги которого вступил в это время чудом спасшийся хирург. В 1874 году в Балтиморе умер торговец и банкир Джонс Хопкинс. Согласно его последней воле, в одной половине поместья стоимостью семь миллионов долларов следовало открыть университет, а в оставшейся части – больницу. В письме попечителям будущей лечебницы он в 1873 году сообщил, что собирал информацию о недостатках современного медицинского образования в Америке и способах их преодоления: «В отношении больницы вы должны иметь в виду, что я хочу, чтобы это учреждение стало частью медицинской школы при университете, который также будет учрежден согласно моему завещанию». Ни один из факторов не сыграл такую роль в быстром подъеме американской медицины до ее нынешнего положения в мире, как тот, что был сформулирован Хопкинсом: каждая медицинская школа должна быть не только частью системы обучения, но и иметь тесные связи с отлично оснащенной больницей, составляя во всех отношениях единое объединение – трехсторонний альянс усилий по исцелению, обучению и исследованиям.
Сначала основатель, а затем назначенные им попечители выбрали для работы в медицинской школе и больнице Джонса Хопкинса прекрасных консультантов и управленцев, что стало залогом их успеха. Все члены прекрасного (как в количественном, так и в морально-этическом смысле) сообщества попечителей, как и сам Хопкинс, были представителями религиозного «Общества друзей», чья преданность благородным принципам врачевания и образования была предметом их веры благодаря высочайшему уровню гражданской сознательности. Более того, подобно рачительному меценату, они знали цену каждому поступавшему в их распоряжение пени. Репутацию квакеров как щедрых филантропов можно сравнить лишь с их знаменитой бережливостью.
Для начала летом 1874 года в Балтимор были приглашены три ректора. Энджел из Мичигана, Элиот из Гарварда и Уайт из Корнелла. Когда они выполнили задачи, связанные с первичной организацией, и вернулись домой, каждый из них получил письмо с просьбой порекомендовать кого-нибудь на руководящие должности только что открывшегося института. Все трое, не сговариваясь, назвали одних и тех же людей: сорокалетнего президента Калифорнийского университета Даниэла Коита Гилмана и бывшего секретаря совета управляющих Йельской научной школы в Шеффилде Джона Шоу Биллингса. О выдающихся заслугах Гилмана в развитии Университета Джонса Хопкинса и американского медицинского образования в целом написано много, но самое главное можно выразить одним предложением: он оказался нужным человеком в нужном месте в нужное время.
Не менее выигрышным был выбор заведующего больницей доктора Джона Шоу Биллингса, знаменитого основателя библиотеки управления начальника медицинской службы Соединенных Штатов, которая в наши дни известна как Национальная медицинская библиотека. К его величайшим достижениям, прославившим его имя в последующие годы, относится учреждение и первоначальное планирование Нью-Йоркской публичной библиотеки, а также его самоотверженная служба в больнице Джонса Хопкинса.
Чтобы исполнить свою грандиозную миссию, Гилман и Биллингс консультировались с медицинскими и научными светилами по всему миру, а в 1876 году Биллингс отправился в Европу, чтобы посетить крупнейшие лечебные учреждения и собрать всю возможную информацию относительно проектирования и устройства больниц. Истеблишмент медицинского сообщества Америки был настолько заинтересован экспериментом Хопкинса, что вместе с Биллингсом в путешествие на континент поехал и доктор Э. М. Хант, президент отдела общественной гигиены Американской медицинской ассоциации. Шаг за шагом были разработаны планы организации и собран штат сотрудников факультета и больницы из лучших специалистов со всех концов страны и Европы. 7 апреля 1884 года Уильям Уэлш был назначен профессором патологии. По словам Алана М. Чесни, декана института в середине двадцатого века: «Это назначение, несомненно, стало одним из самых важных событий в истории как университета, так и больницы».
Как Гилман и Биллингс, Уэлш точно знал, что нужно делать. Эффективно используя собственный опыт обучения в научных лабораториях Германии и широкий круг знакомств среди самых именитых современных ученых-медиков Америки, он как никто другой был полезен в составлении учебной программы и подготовке планов. Перечень имен профессоров впервые открывшегося факультета медицинской школы им. Джонса Хопкинса звучит как почетный список основателей медицинской науки Соединенных Штатов: анатом Франклин П. Молл, фармаколог Джон Джейкоб Абель, физиолог Уильям Хауэлл, химик Айра Ремсен, патолог Уильям Уэлш, гинеколог Говард Келли и терапевт Уильям Ослер. Это было, говоря словами одного из авторов, освещавших историю Университета Джонса Хопкинса, «товарищество заразительного непревзойденного мастерства».