Ситуация кардинально изменилась в 1953 году, после изобретения аппарата «искуственное сердце – легкие», поскольку он позволял заменить оба этих органа в течение времени, необходимого для устранения аномалий основных сосудов, а также предсердных и желудочковых камер. Таким образом, новое оборудование сделало возможным искусственное кровообращение и кардиальную трансплантацию. При использовании такого аппарата Ричард Лоуер и Норман Шумвей из Стэнфордского университета в начале 1960-х годов сообщили о серии успешных попыток пересадки сердца у собак. Хотя у всех выживших животных произошло отторжение нового сердца в течение нескольких недель после операции, эксперименты позволили установить, что сердце может нормально функционировать, даже когда нервные окончания, ведущие к сердцу, перерезаны. По мере решения технических и физиологических проблем Лоуер и Шумвей продолжили работу по разработке предотвращающих отторжение механизмов: в первую очередь исследования теста на гистосовместимость, а также эксперименты с азатиоприном и стероидами.
Третьего декабря 1967 года мир поразило и восхитило сообщение доктора Кристиана Барнарда о первой трансплантации человеческого сердца пациенту по имени Луи Вашканский в больнице Groote Schuur в Кейптауне в Южной Африке. С бо́льшим изумлением, чем кто бы то ни было, и гораздо менее радостно, новость встретили Шумвей, Лоуер и другие несколько исследователей, которые не покладая рук трудились над решением проблемы отторжения. Они знали, что методы тестирования на совместимость тканей по-прежнему оставались неудовлетворительны, и они опасались, что хирурги по всему миру поспешат повторить несвоевременный подвиг Барнарда. Их самые страшные опасения оправдались. Три дня спустя хирург из Бруклина пересадил сердце мальчику семнадцати дней от роду, который умер через несколько часов. Луис Вашканский скончался 21 декабря, за день до того, как Барнард отправился в шестидневный тур по Соединенным Штатам, во время которого его чествовали как героя. По прибытии в Нью-Йорк его приветствовал мэр Джон Линдсей, а президент Линдон Джонсон подготовил для него такую программу развлечений, какую можно себе представить только на ранчо техасского миллионера.
Барнард, узнавший о трансплантации от Шумвея, завладел воображением американцев и европейцев, подобно Линдбергу[27] сегодня. Он мгновенно стал звездой СМИ. Уже наметив второго пациента, он улетел назад в Кейптаун тридцатого декабря, о чем лондонские газеты сообщили драматическим заголовком «Барнард летит на следующую пересадку сердца». Второго января Филипп Блейберг получил новое сердце. Он был еще жив 10 января, когда хирург из Бруклина снова произвел трансплантацию, через восемь часов после которой его пациент умер. Блейберг прожил девятнадцать месяцев, достаточно долго, чтобы его хирург вошел в круг знаменитостей – сам Либераче[28] приезжал к нему в больницу с визитом.
Давление нарастало, и даже осторожный Шумвей не мог дольше сопротивляться. Шестого января 1968 года он трансплантировал сердце своему первому пациенту, который прожил пятнадцать дней после операции. Когда к первым кардиохирургам присоединился многоуважаемый профессор Стэнфорда, трансплантационная феерия приобрела определенную легитимность; все больше и больше хирургов торопились вступить в гонку. Отчеты о подобных операциях поступали из Англии, Бразилии, Аргентины, Франции, Канады и нескольких медицинских центров в Соединенных Штатах. В конце концов, даже Ричард Лоуер, работавший тогда в медицинском колледже штата Вирджиния, поддался пересадочной лихорадке. Он по-прежнему беспокоился, как и Шумвей, о нерешенной иммунной головоломке, но прооперировал своего первого пациента 25 мая. Только в предыдущем месяце тринадцать человек прошли трансплантацию сердца в больницах по всему миру. Больной Лоуера умер на шестой день. За пятнадцать месяцев после операции Луи Вашканского было сделано сто восемнадцать операций в восемнадцати странах. Подавляющее большинство пациентов умерли в течение нескольких недель или месяцев.
Наконец, безрассудно ринувшиеся в бой хирурги, полные неоправданных надежд, столкнулись с грустной реальностью и осознали, что поторопились. С девяносто девяти трансплантаций в 1968 году количество операций снизилось до сорока восьми в 1969-м, семнадцати в 1970-м и девяти в 1971-м. Пятьдесят шесть из пятидесяти восьми трансплантирующих сердце бригад, существующих на тот момент в мире, прикрыли лавочку и вернулись к стандартным операциям на сердце. Но Барнард и Шумвей не сдавались. Программа Шумвея в Стэнфорде стала единственной в Америке, поскольку исследования в его научной лаборатории велись на таком высоком уровне, что могли обеспечить весьма неплохие клинические результаты. В августе 1970 года, все еще преисполненный веры в то, что когда-нибудь добьется успеха, он с осторожным оптимизмом отметил в статье, опубликованной в журнале «Медицина Калифорнии»: «На данный момент мы полагаем, что трансплантация сердца пока остается в рамках клинических исследований».
Без лишнего шума группа ученых из Стэнфорда продолжала свою работу. По мере совершенствования их методов улучшались и их клинические результаты. Воодушевленные сообщениями Шумвея, другие коллективы постепенно, образно говоря, тоже собрались с духом. Длительный мораторий на сердечную трансплантацию шаг за шагом приближался к концу. В 1984 году двадцать девять центров в Соединенных Штатах Америки провели около трехсот пересадок. На момент написания этой книги функционирует около ста практикующих американских бригад. Уровень выживаемости сейчас не просто удовлетворительный, а совершенно поразительный. Семьдесят пять процентов пациентов, которые погибли бы без трансплантатов, прожили год после операции, шестьдесят пять – три года и почти шестьдесят – пять лет. При этом есть все основания полагать, что эти цифры, как бы замечательны они ни были, далеко не предел.
Для того чтобы стать кандидатом на сердечную трансплантацию, ожидаемая продолжительность жизни пациента без пересадки сердца не должна превышать несколько месяцев. Такое состояние обозначается как класс IV по классификации, учрежденной Нью-Йоркской ассоциацией кардиологов несколько лет назад; оно означает терминальную стадию сердечной недостаточности. Большинство таких пациентов страдают от тяжелой атеросклеротической болезни и значительной потери функциональности желудочков, развивающейся в результате непроходимости многочисленных сосудов. В другую большую группу входят пациенты, у которых наблюдается прогрессирующая деградация сердечной мышцы по неопределенным причинам. Такое состояние называется идиопатической кардиомиопатией. Несмотря на то что оно часто является осложнением после вирусной инфекции, основная причина кардиомиопатии обычно определяется с трудом.
Именно кардиомиопатия, имевшая, по-видимому, вирусное происхождение, впервые привела Рэя Эдвардса к кардиологу. Без каких-либо видимых причин осенью 1975 года он начал задыхаться и ощущать непроходящую усталость. В январе 1976 года его состояние ухудшилось настолько, что он отправился в отделение неотложной помощи больницы Милфорд, где дежурный врач диагностировал у него «классический случай гипогликемии». К счастью, ему посоветовали обратиться за рекомендациями к терапевту Анри Коппису. Когда на следующий день Рэй пришел к нему на прием, он дышал с таким трудом, что едва смог добраться от автостоянки до офиса. Доктор Коппис сразу признал у нового пациента сильную сердечную недостаточность, госпитализировал его и с помощью кардиолога вывел его из опасного состояния.
Программа лечения окончилась неудачей. Поначалу доктору Коппису удавалось поддерживать удовлетворительное самочувствие своего пациента, но в 1983 году ситуация начала быстро ухудшаться. В поисках решения проблемы Коппис предложил Рэю обратиться за консультацией к Лоуренсу Коэну, доктору, за скромность и чувство юмора прозванному коллегами Эбенезером К. Хантом, именем одного из профессоров медицины Йельского университета. Благодаря тщательному титрованию микстур Коэн смог добиться некоторого улучшения, но недостаточного для оптимистичного прогноза. Состояние Рэя осложнилось микроинсультом, перенесенным им в июне 1985 года и диагностированным по ставшей невнятной речи. Его сердечный ритм снизился с соответствующих нормальному уровню семидесяти двух ударов в минуту до двадцати восьми. Ему поставили кардиостимулятор, чтобы вернуть его в норму и улучшить производительность желудочков.
Уже в середине 1984 года доктор Коэн впервые начал рассматривать в качестве лечения Рэя трансплантацию сердца. По мере ухудшения его состояния, эта возможность казалась все более приемлемой. В октябре 1985 года были проведены катетеризация сердца и ядерное сканирование, показавшие настолько обезнадеживающие результаты, что другого выхода, похоже, не оставалось. С каждым ударом сильно увеличившийся левый желудочек Рэя выбрасывал только пятнадцать процентов поступавшей в него крови. Отказ такого неэффективного насоса был вопросом всего нескольких месяцев. К моменту зондирования Рэй принимал такое количество лекарств, что дальнейшее фармакологическое наступление на болезнь могло только ускорить неизбежный исход.
Девятого января 1986 года Рэй встретился с бригадой трансплантологов, медсестер и ординаторов из больницы Йель – Нью-Хейвен. Директор команды, доктор Александр Геха, описал ему последовательность мероприятий, которые необходимо провести до предлагаемой операции, и то, что должно последовать за ними. Даже если бы Рэй Эдвардс был менее стойким экземпляром янки из Коннектикута, его решение было бы таким же. Вздохнув на всю глубину своих переполненных кровью легких, он сообщил доктору Гехе о своем согласии.
Следующие недели для Моники и Рэя Эдвардсов были трудными. Даже тщательная медикаментозная коррекция доктора Коэна не остановила коварной деградации сердечной мышцы Рэя. Каждый день долгого тоскливого ожидания подходящего донора ему грозил внезапным полным коллапсом сердца. Наконец после двух месяцев беспокойной тревоги раздался звонок. Вечером 9 марта 1986 года Моника собрала для Рэя небольшую сумку, помогла ему дойти до их доджа и отправилась за сорок километров в Нью-Хейвен.