В те годы, когда Джон Хантер начинал свою практику, все хирургическое лечение было основано на единичном опыте отдельных целителей. Ни в хирургии, ни в медицине в целом не было понимания общих принципов ни заболеваний, ни функционирования здорового тела. И практическое искусство хирургии, и общая медицина, опиравшаяся в основном на теорию, были источником множества ошибочных суждений. В первой использовались прагматические методы, разработанные ведущими специалистами, а другая по-прежнему зависела от остатков традиционной философии Галена. За исключением того, что новый трактат Морганьи De Sedibus продемонстрировал проявления болезни, которые могли наблюдать патологоанатомы, никто не имел ни малейшего представления о том, как противоестественные болезненные процессы возникают в здоровом организме, и почему и каким образом появляются те или иные синдромы. Менее всех прочих были изучены природные методы лечения.
Джон Хантер ясно понимал, чего не хватает. Он поставил себе задачу создать прочную основу для понимания физиологии человека, как здорового, так и больного. Он совершенно справедливо полагал, что для того, чтобы «узнать» человеческий организм, необходимо изучить все виды животных. Выполнению именно этой задачи он посвятил свою жизнь. Дрюри Оттли так описал генеральный план, который составил герой его сочинения в один из дней 1765 года, приступая к работе: «Это предприятие было не менее грандиозным, чем изучение феномена жизни в здоровье и в болезни, во всем диапазоне классифицированных по видам существ, которыми Хантер предполагал заняться; начинание, требовавшее его гениального ума, чтобы спланировать такую работу, перед трудностями выполнения которой спасовал бы любой менее энергичный, менее трудолюбивый и менее преданный науке ум».
Насколько известно, Хантер, как и прежде, продолжал разыскивать животных, и он их нашел. Сэр Джон Блэнд-Саттон в своей ежегодной речи в честь ученого в 1923 году описал зверинец в графстве Эрл следующим образом:
Леопарды и шакалы жили в специально построенных убежищах, буйволы, жеребцы, овцы, козы и бараны содержались в загонах. По листьям тутового дерева ползали шелкопряды, а пчелы собирали пыльцу со зверобоя. Для уток и гусей, которые откладывали яйца для стола и эмбриологических исследований, был устроен пруд. Он вел наблюдение за пчелами в ульях и обнаружил, что воск – это выделяемый ими секрет, а также оставил великолепные заметки о взаимосвязи овощей и животного жира.
Действительно, дикие животные жили в специальных постройках, леопарды, как правило, были связаны особым образом, и в целом ферма исследователя именно так и выглядела. Здесь ученый провел множество экспериментальных исследований. Тут же был построен дом, в который Хантер привел свою прекрасную юную невесту Анну в 1771 году. Трудно представить, что привлекало чувствительную, благородную, красивую дочь Роберта Хома в косноязычном, низкорослом (всего метр пятьдесят семь), круглолицем диссекторе животных, с которым она провела медовый месяц среди этого полчища крылатых, чешуйчатых и пушистых соседей в графстве Эрл. Но в браке они оба были счастливы. Казалось, они восхищались талантами и достоинствами друг друга. Резкий и вспыльчивый Джон с Анной был мягким и нежным; немногие в его окружении удостаивались такого отношения. Она была хорошо образованной девушкой, увлекающейся литературой и музыкой; у нее было много друзей, разделявших ее интересы; она обладала большим талантом к сочинительству поэм: одно из ее стихотворений было положено на музыку самим Джозефом Гайдном. Она относилась к тем дамам, которых называли «синими чулками» в те дни, когда образованные женщины начали заниматься литературой вместо бесконечных карточных игр, за которыми убивало время большинство людей их класса.
За три года до свадьбы Джон Хантер арендовал дом своего брата на улице Джермин. После проведенного за городом в графстве Эрл медового месяца пара поселилась в городском доме, который одновременно был местом частной практики Хантера. Позже, в 1783 году, с улицы Джермин они переехали на площадь Лестер, продолжая пользоваться поместьем в графстве Эрл.
У Хантеров было четверо детей, родившихся друг за другом в первые четыре года их совместной жизни, и в конечном итоге они создали семью, считавшуюся огромной даже по тем временам. Уильям Клифт, который был личным секретарем Джона в последние годы его жизни, составил список имен всех из почти пятидесяти членов клана Хантеров, включая тех, кто выполнял домашнюю работу, и тех, кто занимался животными и принимал участие в экспериментальных исследованиях. Издержки на домашнее хозяйство, расходы, связанные с лабораторией и научными изысканиями в графстве Эрл, а также склонность Джона Хантера тратить все имеющиеся средства на свои коллекции приводили к постоянному недостатку денег. Наличности всегда не хватало.
Большая часть его заработка уходила на покупку образцов для музея, который он организовал в доме на площади Лестер. К моменту смерти в 1793 году он стал ведущим авторитетом мирового уровня в области сравнительной анатомии и известным коллекционером, которому натуралисты несли все редкие образцы, попадавшие в их руки. Он проводил вскрытие животных и включал их в свое собрание. Количество экспонатов его коллекции приближалось к четырнадцати тысячам. Он составил десять рукописных томов с их описанием. В целом на свой музей он потратил около 70 000 фунтов стерлингов: по тем временам монументальная сумма, а в наши дни – просто неисчислимая. Хотя в лучшие годы хирургическая практика приносила ему годовой доход 6000 фунтов стерлингов, каждый лишний пенни уходил на его исследования и музей. Имущества, оставшегося после его смерти, едва хватило, чтобы выплатить все его долги.
Но в 1765 году все это только начиналось. Обширный ряд экспериментов был в стадии разработки, а один из них был произведен над самим исследователем. В феврале 1766 года Хантер повредил ахиллово сухожилие левой ноги. Предположительно, это случилось во время танца темпераментного хирурга, но так как происшествие, согласно его учетной записи, приключилось в четыре часа утра «во время прыжков на пальцах ног, без опоры пятками на пол», возможно, он просто прыгал на месте, чтобы размяться и разогнать кровь после долгого сидения за описанием эксперимента. В любом случае, эта история характеризует способность Хантера использовать каждую появившуюся возможность для научных наблюдений. В дополнение к записям о том, как заживало его разорванное сухожилие, он занялся изучением повреждений ахиллова сухожилия в целом, делая надрезы на лапах собак через крошечное отверстие размером с игольное ушко в коже. Затем он убивал их с разными интервалами, и таким образом Хантер впервые продемонстрировал, что сухожилия восстанавливаются так же, как и кости, посредством прочной рубцовой субстанции, которая образуется в организме для надежного соединения разрезанных концов.
В 1767 году Хантера избрали членом Королевского общества; по всей видимости, эту честь ему оказали скорее в качестве аванса за будущие успехи, чем за какое-то конкретное достижение, поскольку это произошло за пять лет до того, как он опубликовал законченную работу в журнале, публикующем труды ученых этой организации. Его брат Уильям, на десятилетие старше и на десять лет дольше живший в Лондоне, был избран лишь нескольких месяцев спустя.
По мере того как Джон Хантер становился все более известным, спрос на его услуги хирурга и консультанта быстро увеличивался. Его рабочий день становился все длиннее. Он начинал делать вскрытия до шести утра и заканчивал к завтраку в девять. До полудня он принимал пациентов в своем доме, после чего отправлялся на вызовы по домам и в больницу, где при необходимости проводил хирургические операции. Обедал он в четыре, после чего ложился вздремнуть в течение часа. Вечера он проводил, диктуя секретарю результаты своих исследований или за подготовкой и чтением лекций. В полночь, когда семья ложилась спать, дворецкий приносил свежую лампу, чтобы его хозяин мог продолжать работать еще несколько часов. Это описание вызывает в памяти слова английского эссеиста Уильяма Хэзлитта: «Гениальные люди не потому преуспевают в какой-либо профессии, что старательно трудятся на выбранном поприще, а они упорно работают, потому что преуспевают».
В том же году, когда Хантер был избран в Королевское общество, он провел на себе эксперимент, ставший одним из самых известных за всю историю науки: он привил себе две венерические болезни в попытке доказать, что сифилис и гонорея являются двумя отдельными проявлениями одного и того же «токсина» (некоторые ученые ставят под сомнение факт, что сам Хантер был тем анонимным субъектом, о котором он писал в своих работах, хотя считается, что это был именно автоэксперимент). Эту историю пересказывали и перевирали так много раз, что те, кто кроме этого мало что знает о Хантере, помнят его как бескорыстного человека, который заразил себя гонореей и сифилисом во имя науки, проведя следующие три года за анализом своих выделений и язв.
Последовательность событий описана в книге, опубликованной Хантером в 1786 году под названием «Трактат о венерических заболеваниях». В мае 1767 года он окунул ланцет в гонорейный гной и заразил себя, проколов крайнюю плоть и головку своего пениса. Симптомы гонореи развились быстро, а затем появились проявления сифилиса. Области, пораженные на ранней стадии заболевания, он лечил прижиганием и локальным химическим ожогом. Для избавления от более поздних симптомов он прикладывал на поврежденные участки ртуть, как было принято в то время. Эти методы лечения часто были эффективными. Фактически ртуть работала так хорошо, что она в различных формах оставалась основным лекарством от сифилиса даже после того, как Пауль Эрлих представил миру «волшебную пулю» сальварсан в 1910 году. До широкомасштабного использования пенициллина ближе к середине нынешнего столетия каждому студенту-медику, размышлявшему о сомнительном свидании, приходилось принимать во внимание хорошо известную максиму, что ночь с Венерой (Venus) может привести к году с Меркурием (Mercury – ртуть).