Величайшие достижения в фармакологии анестезии были сделаны в темные века Средневековья, в период тотального застоя научной мысли. Вдобавок ко всем хорошо известным причинам интеллектуальной стагнации того периода еще два конкретных фактора препятствовали совершенствованию методов наркоза: богословское учение о том, что боль служит Божьим целям и поэтому ее нельзя облегчать, – эту концепцию особенно важно было опровергнуть во время кампании Джеймса Симпсона по организации акушерской анестезии несколько веков спустя; а также обычная неопределенность в дозировке, силе воздействия и даже свойствах активных ингредиентов в растительных компонентах, что не позволяло стандартизировать результат. К наркотическим средствам относились – и совершенно справедливо, – как к весьма опасным препаратам. После того как эпоха Ренессанса миновала, снотворные губки и подобные им опасные средства стали использоваться все реже и реже; к началу семнадцатого века они по большому счету остались в прошлом, хотя спиртосодержащие микстуры были по-прежнему популярны. Одно из последних упоминаний о наркотических смесях в английской литературе можно найти в IV акте трагедии Томаса Мидлтона «Женщины, остерегайтесь женщин» (1657):
И как не жаль стареющим хирургам
Лишать несчастного руки или ноги
Они проявят все свое искусство
Пока больной в глубоком забытьи.
Для дальнейшего развития методологии общего наркоза требовалось внедрение новых средств и подходов, основанных на реальных научных данных. Однако незадолго до того, как эти шаги были предприняты, на сцену вышел лжемессия, который предложил лечить болезни и усмирять жестокость нравов некой космической энергией, которую он называл животным магнетизмом.
Звали авантюриста Антон Месмер. Его прием, известный под названием месмеризм, представлял собой форму гипноза, посредством которого медицина обращалась к иррациональной части человеческого сознания. Его методы, паранаучные в лучшем случае и безумные – в худшем, похоже, заворожили не только множество доверчивых пациентов, но также некоторых здравомыслящих исследователей, работавших в больнице при колледже Лондонского университета. Под руководством Джона Эллиотсона, профессора практической медицины, была предпринята попытка подвести принципиальную основу для экспериментов, в которых с помощью гипноза индуцировалось обезболивание во время хирургической операции. С разной степенью успеха методика применялась практикующими врачами, но, в конце концов, была окончательно отвергнута по причине ее неэффективности, когда Уильям Мортон открыл снотворные свойства эфира. Интересно, что некоторые авторы, писавшие о медицинском гипнозе, использовали слово «анестезия» для обозначения его воздействия.
(Из вышесказанного не следует делать вывод, что я пренебрежительно отношусь к возможностям гипноза в медицине. Хотя в истоках гипноза можно обнаружить немало забавного, к этому явлению следует относиться очень серьезно: из безумных идей могут родиться ценные теории и полезные методики. Именно так случилось с гипнозом.)
Научные изыскания, которые приведут к рождению общего наркоза, включали два параллельных, иногда пересекающихся направления исследований, а именно: область химии и физики газов, с одной стороны, и физиологию дыхания – с другой. Список ученых, внесших значительный вклад в изучение необходимых дисциплин, включает имена, хорошо известные благодаря достижениям их обладателей в других областях науки, как правило, не имеющих отношения к клинической медицине; среди них Джон Дальтон, Джозеф Пристли, Антуан Лавуазье, Джеймс Уатт, Хамфри Дэви и Майкл Фарадей.
Изучением химических и физических свойств газов занимался Джозеф Пристли (1733–1804), министр-нонконформист с острыми политическими взглядами, чьи заслуги особенно примечательны тем фактом, что он не получил даже элементарного научного образования, хотя говорить о каком-то серьезном обучении фундаментальным дисциплинам в Англии восемнадцатого века вообще вряд ли приходится. Хотя самостоятельное изучение предметов вызывало впоследствии некоторые трудности с созданием теоретических концепций, это не помешало ему описать окись азота в 1772 году, выделить кислород в 1774-м и преподнести миру несравненный дар – рецепт изготовления содовой воды.
Когда стала широко известна работа Пристли о газах и Лавуазье сделал свое единственное открытие, изучив природу кислорода и его роль в процессе дыхания, воодушевленные открывшимися перспективами врачи начали искать способы применения новых знаний для лечения различных заболеваний, особенно туберкулеза легких. Они не догадывались, что недостаточное развитие науки того времени не позволит им воплотить в жизнь свои надежды. Важную роль в создании этого движения сыграл Томас Беддоус: результатом его интереса к терапевтическим ингаляциям стало основание Бристольского медицинского Пневматического института в Англии в 1798 году. Великий Джеймс Уатт разработал большую часть приборов для этого учреждения. Для него, безусловно, значительным стимулом была личная трагедия – его сын был на пороге смерти от туберкулеза. Первым руководителем экспериментальной части исследований был назначен двадцатилетний Хамфри Дэви. Говорят, что новый работодатель Беддоус выкупил Дэви, служившего по контракту у хирурга-аптекаря в Пензансе, что стало его величайшей заслугой перед наукой. В течение года после вступления в должность в институте Дэви описал опьяняющий эффект от вдыхания окиси азота. Экспериментировать с этим газом он начал самостоятельно еще в 1795 году, когда ему было всего семнадцать лет.
Не ограничившись изучением воздействия окиси азота на себе и на животных, Дэви расширил свои исследования на самую необычную из известных когда-либо группу подопытных, состоящую из лидеров интеллектуальной элиты Бристоля, куда вошли Сэмюэл Тейлор Кольридж, Роберт Саути и Питер Роджет. Проведя ряд четких экспериментов, а также использовав данные наблюдений над собой, Дэви написал книгу, которая стала классикой в истории науки, – «Исследования химические и философские; прежде всего, окиси азота, или связанного воздуха и его вдыхания». Автору было двадцать два года, и публикация этой работы в 1800 году ознаменовала его первый серьезный вклад в науку и положила начало необыкновенно плодотворной карьере. У Дэви был талант излагать свои мысли ясно и образно, что делало его популярным лектором и утонченным поэтом-любителем; Кольридж говорил, что если бы «он не был лучшим химиком, то стал бы первым поэтом своего века». Возможно, это был лишь великодушный комплимент хорошего друга, но описание его исследований не только проливает свет на предмет его наблюдений, но и обнаруживает его выдающийся литературной дар. Так он рассказывает об обезболивании, которое испытал на себе, вдыхая окись азота:
Однажды, когда у меня болела голова от расстройства желудка, я мгновенно избавился от нее с помощью внушительной дозы газа; хотя она вернулась позже, значительно слабее. В другом случае не такая сильная головная боль полностью прошла после употребления двойной дозы газа.
Сразу после вдыхания газа уходит сильная физическая боль, и у меня было немало возможностей удостовериться в этом.
После удаления больного зуба, который называется зубом мудрости, у меня началось обширное воспаление десны, сопровождающееся сильной болью, которая в равной степени мешала и отдыху, и работе.
В тот день, когда боль была особенно невыносимой, я вдохнул три большие дозы окиси азота. Боль всегда утихала после первых четырех или пяти вдохов; я, как обычно, с удовольствием и нетерпением предвкушал облегчение, которое не наступало несколько минут. После того как я очнулся, вернулись прежние ощущения, и мне показалось, что боль стала после эксперимента еще сильнее.
Бывший помощник хирурга не мог не оценить возможность использования такого обезболивающего эффекта в хирургии. В разделе книги под названием «Выводы» Дэви позволил себе следующее предположение:
Поскольку окись азота среди разнообразных свойств обладает способностью облегчать физическую боль, ее, вероятно, можно успешно использовать во время хирургических операций, не связанных с большим кровотечением.
Мысль, выраженная в заключительной части цитаты, демонстрирует, что Дэви считал, хотя и не получил подтверждения этому факту в своих экспериментах, что окись азота усиливает скорость циркуляции крови. Справедливость его интуитивной догадки была доказана практически сразу после того, как использование наркоза получило широкое распространение; и в наши дни, в тех редких случаях, когда применяется окись азота, хирурги сетуют на увеличение кровотечения в области оперируемого участка. Похоже, что газ вызывает этот эффект за счет повышения давления в периферических венах. Я знаю много опытных анестезиологов, которые пациентам с тонкими сосудами дают вдохнуть порцию окиси азота перед введением иглы в вену, вследствие чего она наполняется кровью и становится более выпуклой.
Хотя Дэви, бесспорно, был первым, кто указал на возможность применения окиси азота для ингаляционной анестезии, ни он, ни современное научное сообщество не осознали значения этой идеи. Сам он вскоре перестал заниматься пневматическими исследованиями, оставил в 1801 году свою должность в медицинском Пневматическом институте и стал директором химической лаборатории в недавно созданном Королевском институте в Лондоне. С этого момента он вел разработки только в далеких от медицины областях химии и физики. Если бы он не направил свою энергию в другое русло, возможно, он сделал бы следующий решающий шаг и стал первооткрывателем ингаляционной анестезии. Обычный эволюционный процесс развития медицинской науки пошел бы, таким образом, своим чередом и эта глава была бы намного короче, но гораздо менее интересной.
Что касается Беддоуса и его искренней попытки совершить революцию в терапевтических методах лечения, увы, из этого ничего не вышло. Несмотря на выдающиеся способности Уатта и Дэви, бристольская лаборатория не предложила ни одного нового терапевтического метода. В 1952 году в своей бэмптонской лекции в Колумбийском университете Джеймс Б. Конант привел историю короткого существования медицинского