Вторая проблема Мортона была действительно серьезной: он не имел возможности сохранить в секрете состав своего газа. Добавление ароматических соединений к смеси не могло скрыть от врачей характерный запах, и хотя Мортон отрицал то, что активным ингредиентом был эфир, это задержало открытие истины лишь на короткое время. Кроме того, в приобретении патента Мортон рассчитывал на безоговорочную поддержку врачей центральной больницы Массачусетса и представителей стоматологического профессионального сообщества. Уоррен, по его словам, «узнав, что был выдан эксклюзивный патент, не мог обратиться с заявкой без разрешения собственника» и не имел права на дальнейшее использование агента до тех пор, пока патентные ограничения не будут сняты. После трехнедельного моратория Мортон неохотно согласился поделиться своим секретом с коллегами из больницы, при условии, что вся информация будет строго конфиденциальной. С первой ампутацией с использованием анестезии 7 ноября возобновилось применение эфира. Две недели спустя изобретатель встретился с двумя представителями больницы, Генри Джейкобом Бигелоу и Оливером Венделлом Холмсом, и присвоил серному эфиру название «Летеон», пытаясь сохранить некое подобие тайны. Слово было заимствовано по предложению Холмса из сочинения Вергилия, который, как отмечалось ранее, применил его в описании глубокого сна, вызванного слезами мака.
Таким образом, одобрение новой техники бостонскими культурными кругами было оглашено не кем иным, как самим Холмсом, который в тридцать семь лет был близок к получению звания профессора анатомии и физиологии в Гарвардской медицинской школе. Открытие нуждалось в названии, даже если его основной ингредиент должен был оставаться тайной. Холмс предложил термин «анестезия» и определение от него «анестезирующий». Он заметил в письме Мортону, особо подчеркнув эту фразу, что, независимо от того, какое название он бы не выбрал, его «будут повторять на языках всех цивилизованных рас человечества».
(Как отмечалось ранее, слова «наркоз» и «анестезия» первоначально использовал Диоскорид в первом столетии, а вслед за ним их стали применять некоторые адепты гипноза. Хотя его нет в словаре Сэмюеля Джонсона, оно определенно присутствовало в лексиконе в 1721 году и может быть обнаружено в медицинском словаре Пана 1819 года. Знающим сборник эссе Холмса «Самодержец за завтраком» покажется, что термин берет свое начало в сочинениях того времени; возможно, он нашел его в книге Джона Мейсона Гуда «Физиология системы нозологии», опубликованной в 1823 году. Хотя доктору Холмсу часто приписывают авторство этого слова, он был бы первым, кто подтвердил древность его родословной.) Несмотря на достигнутую договоренность о правах и конфиденциальности, гарвардские врачи готовились сообщить о новом открытии американскому научному сообществу. Краткий реферат событий был зачитан перед Американской академией искусств и науки 3 ноября, а уже 9 ноября Генри Джейкоб Бигелоу представил полный документ собранию Бостонского общества совершенствования медиков. Документ был опубликован 18 ноября в одном из номеров Бостонского журнала о медицине и хирургии – сегодня это дорогостоящий коллекционный экземпляр, поскольку он содержит первое официальное сообщение об открытии общего наркоза. К тому времени Бигелоу, который должен был вскоре прийти на смену Джону Коллинзу Уоррену в качестве ведущего хирурга Новой Англии, провел ряд экспериментов и применил обезболивание с помощью паров газа в нескольких клинических случаях.
Известие о великом открытии быстро распространилось по всей Европе точно так же, как подобные вещи происходят в наши дни. Джейкоб, гордый отец Генри Бигелоу, отправил в Лондон письмо своему другу Френсису Бутту, вложив в него газетную вырезку о своем сыне. Не теряя ни минуты после получения сообщения, Бутт пригласил дантиста по имени Робинсон удалить зуб некой мисс Лонсдейл в своем домашнем кабинете. В течение нескольких минут после того, как леди пришла в себя, Бутт отправил с посланником сообщение своему коллеге Роберту Листону, талантливому и решительному профессору хирургии, работавшему в колледже Лондонского университета. Начиная с субботы, Листон с нетерпением ждал, когда закончатся выходные и наступит понедельник 19 декабря, когда состоится первая в Европе хирургическая операция под общим наркозом. Известно, что перед тем, как начать процедуру ампутации, он сказал собравшимся студентам и помощникам: «Сейчас мы воспользуемся американской уловкой, джентльмены, чтобы погрузить пациента в состояние забытья». Завершив наложение бинтов, великий британский хирург, представитель того же медицинского факультета, который смеялся над Джоном Эллиотсоном и гипнотизерами всего восемь лет назад, громко провозгласил перед всеми, кто мог слышать его звучный голос: «Эта американская уловка, джентльмены, превосходит бестолковый гипноз». Среди притихших зрителей находился девятнадцатилетний студент, стремившийся получить степень бакалавра, Джозеф Листер, о котором еще будет сказано позже.
Карикатурист предлагает несколько инновационных способов применения эфирной анестезии. Из парижского журнала Le Charivari, 1846 г. (Любезно предоставлено Йельской библиотекой истории медицины.)
Чтобы окончательно убедиться в эффективности эфира, в следующий раз Листон применил его, когда удалял ноготь с большого пальца пациента, что, по его словам, является «одной из самых болезненных операций в хирургии». Затем он написал Бутту, поблагодарив его за предложение и описав «самые превосходные и убедительные результаты», полученные им в двух случаях. Бутт направил письмо и копию статьи о Бигелоу в «Ланцет», уже в те далекие времена один из самых авторитетных медицинских журналов, который опубликовал оба его послания 2 января 1847 года. В течение трех недель эфир был испытан в клинической больнице в Вене и в университетской хирургической больнице в немецком городе Эрлангене. 1 февраля выдающийся парижский хирург Альфред Вельпо, работавший в Шарите, доложил французской академии наук, что его экспериментальная работа с газом доказала несомненную продуктивность эфира. Летом 1847 года Питер Паркер, окончивший Йельский университет врач-миссионер, начал работать с эфиром на другом конце света, в Китае, в маленьком здании, которое он называл Кантонской больницей.
В то время когда весь мир превозносил Мортона и аплодировал его изобретению, ушлый Джексон не сидел сложа руки, довольствуясь лишь десятью процентами грядущей прибыли и совсем скромной известностью. Он сыграл роль, исполненную тринадцать лет назад Уильямом Бомонтом в истории с петицией Конгрессу по поводу Святого Мартина: он планировал представить Мортона, как простого исполнителя, отвечавшего за технические аспекты его великого изобретения. Так 13 ноября и еще раз 1 декабря 1846 года он написал высокопоставленному другу, живущему в Париже, что именно он является первооткрывателем общего наркоза, эффективность которого была исчерпывающе продемонстрирована в центральной массачусетской больнице после его обращения к «дантисту, работавшему в этом городе», который, таким образом, лишь выполнял его, Джексона, инструкции. Эти письма были зачитаны во Французской академии наук 18 января 1847 года, и этот факт вскоре стал известен Мортону. Встревоженный дантист, узнав о коварстве своего оппонента, тут же приступил к сбору показаний свидетелей.
Между тем Гораций Уэллс также решил искать сторонников в Париже и отправился туда, чтобы обратиться с ходатайством в Академию медицины и Академию наук. Неясно, насколько обстоятельно академии расследовали его претензии, но обе поместили выдержки из его петиций в своих исках. Злополучному Уэллсу так и не удалось добыть однозначные доказательства в виде свидетельских показаний, в результате чего в марте 1847 года он вернулся домой с весьма безрадостными перспективами в отношении признания своих заслуг. Как только его корабль прибыл в Бостон, он начал собирать необходимые ему подтверждения и через несколько дней вернулся в Хартфорд в надежде увеличить количество полученных заявлений.
Узнав о поездке Уэллса в Париж и, очевидно, об успешном приеме Джексона в Академии наук, Мортон почувствовал, что возникла серьезная угроза потери его кажущегося преимущества. Он не мог предвидеть, что опытный, как он предполагал, Джексон не будет отстаивать свою позицию, а себе в ущерб поддержит своего соперника.
Произошло это следующим образом. И Эдвард Эверетт, президент Гарвардского колледжа, и Джон Коллинз Уоррен хотели создать убедительное научное обоснование нового открытия и обеспечить его историческое развитие на фундаментальной основе. Они предложили своему коллеге с химической кафедры академии подготовить презентацию для Американской академии наук, в которой Эверетт тогда был вице-президентом. Джексон увидел в этой ситуации возможность узаконить свои претензии, поскольку уже тогда это учреждение считалось выдающимся научным учреждением Америки. Он написал свою презентацию таким образом, что в ней он не только объявлялся изобретателем анестезии, но подразумевалось, что это заявление делается при поддержке Эверетта и Уоррена с официального разрешения академии. Он отправил копии на континент в Париж, а также в широко известный Boston Daily Advertiser («Бостонский рекламный ежедневник»), который опубликовал текст его письма 1 марта. Хотя все происходящее заставило его сосредоточить свое внимание на развитии событий за рубежом, ситуация взорвалась именно у него дома. Оскорбившись тем, как используют их влияние, члены Академии наук приняли решение отмежеваться от этого дела и не оглашали его заявление на своих совещаниях. Неожиданно для себя Джексон вызвал недоверие у представителей того самого американского научного сообщества, на поддержку которого он больше всего рассчитывал. В частности, Эверетт был тем конгрессменом, который тринадцать лет назад позволил убедить себя представить военному секретарю петицию Джексона о Св. Мартине, что усиливало его настороженность.
Теперь пришла пора серьезных военных действий. Весь остаток жизни Мортона и большая часть дней Джексона были посвящены бесконечному ряду претензий и разбирательств в Конгрессе, которые, доведя их до высшего пика страданий, наконец, закончились смертью обоих при трагических обстоятельствах. Но в этот момент в эпицентре пустыни споров, где испарились последние капли здравомыслия, возник каким-то образом оазис благоразумия. Мортон, находившийся, возможно, в более безопасном положении благодаря просчетам своего соперника, написал краткую и внятную инструкцию по применению эфира, опубликованную в сентябре 1847 года. В дополнение к этому он подготовил мемуары и 2 ноября представил книгу Французской академии наук. Таким образом, в тот момент симпатии его соотечественников были в значительной степени на его стороне.