Теперь настал момент, когда учение Джозефа Листера перестало быть инновационным. Бактериальная теория, на основе которой он разрабатывал свои антисептические методы, теперь требовала их замены на асептику. В сущности, асептика является профилактикой, а антисептика – терапией. Лучше предотвращать попадание инфекции в рану, чем лечить ее, когда уже начался воспалительный процесс. Исключая случаи с загрязненными до вмешательства хирурга ранами, антисептика стала менее полезной, поскольку лежащая в ее основе теория получила всеобщее признание, а ее первого апологета стали считали не иначе, как Мессией хирургии. В 1883 году Густав Нойбер из Киля построил частную больницу на основе главного принципа асептики, согласно которому микробы должны уничтожаться до, а не после того, как они вступят в контакт с пациентами. Он разработал пылеулавливающую систему вентиляции и первым начал оперировать в хирургической шапочке и халате. Уильям Стюарт Холстед из Балтимора положил начало использованию резиновых перчаток в 1889 году. Рожденный в России Эрнст фон Бергманн, работавший профессором хирургии в Берлине, в 1886 году ввел стерилизацию с помощью пара и заложил основы современного асептического ритуала для хирургов в 1891 году.
В конечном счете, антисептические методы Листера следует рассматривать как переходный этап. Превосходные результаты, полученные практикующими их специалистами, подтвердили практическую обоснованность бактериальной теории и доказали, что хирурги должны применять достижения науки в своей ежедневной работе в больницах. Но как только бактериальная основа инфекции была окончательно установлена в лабораториях Пастера и Коха, звездный час концепции Листера подошел к концу. В конечном счете, Джозеф Листер заслуживает хвалебной оды от благодарного человечества не за разработанные им методы, а за то, что он указал своим коллегам-хирургам истинную причину нагноения в ранах и продемонстрировал им научный образ мышления, который мог исправить существующее положение.
Однако одно из достижений Джозефа Листера, практически в своей первоначальной форме, живо и по сей день. Я имею в виду его совершенный кетгутовый шовный материал, безопасно использующийся в хирургических операциях и сегодня. Не желая отвлекать читателя от противомикробной борьбы чем-либо, что могло бы помешать пониманию ее напряженности, я до сих пор опускал одно из самых значительных практических нововведений, когда-либо сделанных в оперативную технологию.
Со времен классической Греции струны музыкальных инструментов делали из кишечной оболочки овец и других животных. Некоторые древние авторы описывали использование таких струн для соединения кровеносных сосудов; с этой же целью кетгут применял Гален, называя его graciliu chordaru. Его величайшим достоинством была способность рассасываться в заживающих тканях. Но техника сшивания кровеносных сосудов то использовалась, то забывалась; каждые несколько сотен лет ее открывали заново. Например, в свое время кетгут взял на вооружение Амбруаз Паре. В дни Джозефа Листера этот материал использовался только для струнных инструментов и, возможно, для спортивных ракеток разного рода. Вообще-то, его название было образовано от kit-gut (набор для кита). Кит – это маленький музыкальный инструмент типа скрипки, которым обычно в шестнадцатом – восемнадцатом веках владели учителя танцев. Похоже, что оба слова kit и gut происходят от греческого названия лиры, арфы и лютни kithara (китара).
Когда Листер начинал свою работу по антисептике, большие кровеносные сосуды соединяли с помощью нерассасывающихся нитей или металлических проводов, которые хирург вытягивал из связки, продернутой сквозь петлю для пуговицы своего грязного сюртука. Концы этих лигатур оставляли достаточно длинными, чтобы они выходили за пределы разреза. Таким образом, их могли удалять через мягкие разлагающиеся ткани после начала воспаления. Это действие иногда сопровождалось опасным кровотечением из поврежденных сосудов и часто приводило к смерти больного. В ранах, обработанных антисептическим методом, инфекции развивались гораздо реже, а это означало, что оставался единственный способ удаления инородного тела из организма: повторное открытие раны.
В поисках шовного материала, который мог бы рассасываться и поглощаться тканями Листер вспомнил про кетгут. В 1868 году он начал большую серию экспериментов и разработал идеальный способ его подготовки к операции – стерилизацию в карболовой кислоте. Он обнаружил, что кетгут растворяется в организме примерно через неделю, но этот процесс можно замедлить, пропитав его солями хромовой кислоты. Хотя в последнее десятилетие изобретено несколько разновидностей синтетических абсорбируемых шовных материалов, в мире нет ни одной операционной, где значительная часть хирургов не использует обыкновенный так называемый хромированный кетгут в качестве предпочтительных лигатур для определенных типов тканей.
В годы работы Листера в Королевском колледже у него было больше свободного времени, чем в Глазго и Эдинбурге. Поначалу небольшое количество пациентов вызывало у него досаду, но вскоре он оценил полученную возможность для неторопливой работы в лаборатории, а иногда и отдыха. Даже после расширения со временем его лондонской частной практики он оставался свободным от многих административных и преподавательских обязанностей, которые занимали слишком много времени в Шотландии. Его популярность как преподавателя в британских медицинских обществах значительно возросла, и он с тем же евангельским рвением, которое привело его в Королевский колледж, принимал каждое приглашение, которое мог втиснуть в свое расписание. На седьмом Международном медицинском конгрессе, состоявшемся в Лондоне в 1881 году, Луи Пастер представил его Роберту Коху, при этом оба ученых отзывались с братской похвалой о научной работе Листера.
И самое важное, что Джозеф и Агнес Листер стали все чаще проводить вместе выходные. Он научился ловить рыбу нахлыстом. Не то чтобы он был большим энтузиастом этого дела, просто такое хобби позволяло ему выезжать за город и отдыхать в тишине наедине с женой, которая присоединялась к нему в этих экспедициях. Вместе они наблюдали за птицами, отдаваясь этому увлечению с тем же воодушевлением, с которым годами проводили научные исследования. Племянник Листера Рикман Годли написал биографию сэра Джозефа, в которой воспроизвел одну из похожих друг на друга страниц дневника, где пара описывала свои птичьи исследования. Этот документ является ярким свидетельством всестороннего товарищеского партнерства супругов на протяжении всей совместной жизни. Речь в записях шла о 23 апреля 1891 года. Эскиз птицы и рассказ о проведенных наблюдениях сделал сам сэр Джозеф, а остальная часть текста на странице принадлежит леди Листер.
Хотя Листер присутствовал на многих медицинских конгрессах и собраниях, самым ярким и незабываемым для него стало грандиозное празднование семидесятилетия Луи Пастера, состоявшееся в Сорбонне 27 декабря 1892 года. За год до этого в июле сэр Джозеф ушел в отставку из Королевского колледжа, достигнув предельного возраста шестидесяти пяти лет. Теперь он приехал во Францию не только как представитель Лондонского и Эдинбургского королевских обществ, но и как самый активный распространитель учения Пастера. Он обратился к собранию с красноречивым адресом на французском языке, при этом последнюю часть он произносил, глядя прямо на великого ученого, гений которого он превозносил в своей речи. Когда он закончил, Пастер, еще не полностью оправившийся после перенесенного инсульта, медленно поднялся на ноги, с трудом пробился к трибуне и, обняв Листера обеими руками, поцеловал его в каждую щеку. Это был исторический момент, особенно трогательный своей неожиданностью.
В следующем марте Листеры покинули холодный Лондон, отправившись на курорт Рапалло Итальянской Ривьеры, чтобы насладиться самыми первыми лучами весеннего солнца. Там леди Листер заболела пневмонией. Не прошло и недели, как верная жена и соратница ученого умерла. В тот день Листер потерял часть своей души. Когда судьбы двух людей переплетаются настолько тесно и все жизненные достижения являются общими, вряд ли можно легко забыть о проведенных вместе тридцати семи годах и не почувствовать себя потерянным. Джозеф Листер никогда не переставал тосковать по своему лучшему другу. Хотя он проживет еще девятнадцать лет, он уже не будет испытывать те же чувства оптимизма и воодушевления, которые переполняли его рядом с Агнес. Он продолжал получать награды и почести, которые обычно ждут великих людей на склоне их дней, но без Агнес они не приносили ему былого удовлетворения. В 1895 году его избрали президентом Королевского общества; в 1897 году ему присвоили титул пэра. Джозеф барон Листер стал первым медиком, получившим столь высокую привилегию. В его восьмидесятый день рождения в 1907 году, торжественно отмечавшийся по всему миру, в Вене было проведено специальное «собрание в честь Листера», где все пятьсот присутствующих зрителей встали со своих мест и устроили громкую овацию, когда проекция портрета ученого появилась над трибуной. Он скромно принял благодарность мира в одиночестве.
Барон Листер продолжал писать и публиковать свои работы, пока недуги с годами не подточили его силы. В конце 1909 года в одном из выпусков «Ланцета» и в Британском медицинском журнале вышла его статья о кетгутовой лигатуре. Но со временем его зрение и слух начали подводить его. Рикман Годли рассказал о печальном визите к своему дяде в последние дни его жизни: «Он задумчиво посмотрел на нас и сказал, что ему многое нужно сказать. Но, увы, он не успел поделиться своими последними мыслями».
В течение нескольких часов создатель стерильной хирургии впал в беспамятство. Он умер утром 10 февраля 1912 года. Большая публичная прощальная церемония состоялась в Вестминстерском аббатстве, но барон Листер оставил конкретные указания, что не желает быть похороненным там. Он упокоился на кладбище в Западном Хэмпстеде, рядом со своей возлюбленной Агнес.