В последний момент, правда, Белик все же спохватился: перехватил мощную шею левой рукой, а правую опустил под воду, заставляя волны пройти сквозь еще поющую флейту, обволакивать ее, обнять и подарить ей новое звучание. Карраш тем временем закружился все быстрее, увлекая наездника за собой и вызывая на воде расходящиеся круги, но мелодия, как ни странно, не угасла: напротив, она будто впитывала в себя реку, наполнялась ее силой. Стала мягче, но вместе с тем и настойчивей, будто эльфийский инструмент имел собственную душу и играл сейчас сам по себе. Тем чистым, безупречным звучанием, что доступно лишь шедевру настоящего мастера. И это было прекрасно…
Весельчак не знал, сколько времени просидел на одном месте, слушая волшебные отзвуки медленно умолкающей флейты. Не помнил уже, зачем искал этого наглого сорванца. Позабыл про Дядько, что с таким же умиротворением слушал племянника на берегу, и не думал о том, что седому наверняка не понравится присутствие наблюдателя. Он просто сидел, прислонившись к какому-то дереву, и с жадностью впитывал последние мгновения эльфийского чуда, а очнулся только тогда, когда снизу послышался резкий плеск, топот копыт и шум стекающей воды.
— Хоть убей, но я до сих пор не понимаю, — устало произнес Белик, отжимая короткие волосы. — Как могло получиться, что такие искусные убийцы, как темные, могли создать подобные вещи? Это что, извращенное понятие красоты? Или стремление казаться лучше, чем они есть?
Седовласый бросил ему полотенце.
— Может, они просто стараются развиваться разносторонне? Кто может стать лучшим лекарем, как не убийца, знающий человеческое тело до последней косточки? Кто, как не прирожденный поэт, может убить всего лишь словом? Кто, как не музыкант, способен похитить чужое сердце?
Пацан ловко спрыгнул на землю и принялся оживленно сушить мокрую шевелюру.
— Все равно не понимаю. Сколько лет прошло, а до сих пор задаюсь вопросом: зачем ушастому уроду понадобилось таскать с собой флейту? Он что, действительно был музыкантом? Подрабатывал таким образом по дороге? Или это просто увлечение?
— Спроси у Таррэна.
Белик, замерев на середине движения, неожиданно нахмурился.
— Шутишь, Дядько? Или смерти хочешь? Моей или его?
Страж только вздохнул.
— Перестань. Между прочим, у тебя получается ничуть не хуже, чем у настоящего эльфа.
— Не сравнивай меня с эльфом!
— Извини. Я не это имел в виду: конечно, ты — урожденный человек с совершенно обычной родословной, твои родители — самые обычные люди, которым сильно не повезло с местом жительства. Дело в другом: просто уже сейчас становится хорошо заметно, что тот темный…
— Дядько, не напоминай, — угрожающе протянул пацан, гневно сверкнув глазами. — Того эльфа давно нет на свете, родовой перстень разбит, но поверь: мне очень нелегко каждый раз видеть твоего драгоценного ушастого и молчать. Я и так оказываю ему больше доверия, чем следует: как видишь, мы все еще едем вместе. Так что не требуй от меня большего. А то, как я выгляжу, не имеет абсолютно никакого значения. С этим я давно смирился, кое-какие преимущества такая внешность тоже дает, но это совершенно не значит, что прошлое забыто. Его нельзя забыть, понимаешь? И простить тоже нельзя.
Белик коротко взглянул на опекуна, подхватил свои вещи и скрылся в кустах, оставив Стража дожидаться своего возвращения. Карраш смирно встал в сторонке, как и положено воспитанному скакуну, но при этом выглядел абсолютно счастливым и немного задумчивым.
Весельчак бесшумно отполз под прикрытие деревьев и поспешил покинуть берег, пока его не обнаружили. Отчего-то ему показалось, что попутчики не обрадуются соглядатаям, поэтому он бесшумной тенью скользнул в темноту, поднырнул под низкие еловые ветви, опустившиеся чуть ли не до земли, а затем кружным путем направился в оставленный лагерь, нервно покусывая губы.
Мальчишка… флейта… гаррканец… откуда у пацана охранный амулет на груди? Знак известного столичного мага на грубо слепленном комке глины невозможно было не узнать, но откуда у мальчишки такая защита? Ее не стыдно иметь даже наследнику престола Интариса.
Воин непонимающе покачал головой, погрузившись в напряженное раздумье, и лишь поэтому не заметил, что за ним настороженно наблюдают из темноты.
К следующему полудню караван без приключений добрался до Больших Озер. Издалека завидев крепкий бревенчатый тын, над которым вился тонкий дымок, люди повеселели, кони приободрились, а Гаррон с некоторым удивлением констатировал, что рыжий, похоже, передумал сводить счеты с языкастым пацаном. Хоть и злился вчера, полночи бродил вокруг лагеря, дожидаясь припозднившегося сопляка, безропотно выстоял назначенную утреннюю стражу, но за все утро так и не произнес ни единого лишнего слова. Только взгляды бросал по сторонам странные, да иногда покусывал губы, исподтишка наблюдая за мелким пакостником. А тот словно чувствовал: всю дорогу держался подле сурового дядюшки. Морщился, конечно, если в его сторону вдруг обращались взгляды перворожденных, но благоразумно помалкивал.
Когда деревня приблизилась, Карраш глубоко втянул ноздрями пахнущий жильем воздух и, прянув ушами, неожиданно всхрапнул: похоже, ему совсем не хотелось менять дикий лес на многолюдное село.
— Ничего, потерпишь, — безжалостно обрубил Белик, когда умный конь покосился на него с надеждой. — Мне до ужаса надоело мыться в холодной воде и есть подгорелое мясо. Можешь, конечно, подождать снаружи, но потом не вопи, что пришлось всю ночь отбиваться от голодных волков. Овражки помнишь?
Гаррканец мрачно покосился через плечо и неопределенно фыркнул.
— А я помню. Поэтому учти: если тебя сожрут, сам будешь виноват, а я твои обглоданные кости собирать поутру не намерен.
Скакун фыркнул громче и на этот раз — с явным презрением: волков он не боялся, сам кого хочешь сожрал бы. Да разве в его нынешнем положении можно рассчитывать на такую удачу? Копыта — это вам не лапы с копями, а зубы травоядного — не клыки хмеры: такими не шибко кого загрызешь. Попробовать, конечно, можно, но рассчитывать на хороший результат… нет, проще затоптать насмерть, чем нормально цапнуть.
Карраш откровенно задумался. Однако когда впереди показались распахнутые настежь ворота, у которых уже топталась возбужденно переглядывающаяся детвора, не забыл приостановиться и пропустить грохочущие телеги, молчаливого Стража, многочисленных охранников и конечно же эльфов, которым его хозяин скорее перегрыз бы глотки, чем повернулся спиной. Затем снисходительно глянул на разинувших рты мальчишек, гордо приосанился и только тогда последовал за караваном.
Село оказалось большим, почти в четыре десятка домов — добротных, в два, а то и три этажа, с затейливой резьбой на тщательно выкрашенных ставнях, с ухоженными садами и огородами. Правда, сейчас, в разгар дня, на единственную улицу вышло совсем немного народу: шумная детвора, одна беременная баба, три женщины постарше, которые тут же поспешно скрылись в избах, несколько стариков да немолодой, но еще крепкий мужик в кожаном фартуке, с прокопченной физиономией и гнутой подковой в мощных руках.
— Здор-рово, кузнец! — бодро гаркнул Гаррон, приветственно вскинув ладонь. — Чего у вас так пусто? Куда народ делся?
— Так в поле все, — пробасил бородач. — Девки — кто по ягоды, кто по грибы, кто на речку…
— А ты, значит, за старшего?
— Не. У нас староста — Бовгач, к нему и идите. Во-он его дом, третий с краю.
— Благодарствую. А постоялый двор есть?
— Чего ж не быть? — пожал плечами кузнец. — Да только все не поместитесь, придется или потесниться, или к соседям на постой проситься, а у нас нынче с жильем туго.
— Чего ж так? — заинтересованно обернулся герр Хатор. — Народу прибавилось?
Здоровяк, утерев лицо рукавом, неожиданно помрачнел.
— Озерца неделю назад сгорели, — кивнул он. — А погорельцы к нам прибились, на время. С Прибрежек народ сам ушел: говорят, волки там объявились. Большой стаей, что и скот попортила, и людей погрызла. Кто мог, к Бекровелю и в Борреву подался, но до них далеко, без коней не уйдешь, а их на всех не хватает. Вот и пришлось к нам.
Купец красноречиво переглянулся с южанином: выходит, вот куда Михаль стаю свою водил?
— Значит, потеснимся. Как, говоришь, старосту кличут?
— Бовгач. А постоялый двор — на отшибе, — охотно добавил кузнец. — Со стороны реки хорошо видать. Там еще крыша соломенная да коновязь здоровая. Не ошибетесь.
— Добре. Устраивайтесь.
Герр Хатор властно махнул рукой, и вереница телег повернула в указанную сторону, тогда как сам купец, прихватив начальника охраны, отправился к старосте.
Белик при виде просторного двора с весьма неплохим вместительным домом и многочисленными строениями, явно предназначенными для усталых скакунов, собственной скотины и конечно же продуктов, удивленно приподнял бровь: не слишком ли это расточительно для обычного села? Но быстро вспомнил, что этой дорогой не пренебрегали ни королевские гонцы, ни торговцы, ни воины, спешащие на подмогу вечно воюющим заставам, и удивляться перестал.
Ничего странного: просторный постоялый двор, расположенный хоть и в глуши, но все же не очень далеко от некогда оживленного тракта, должен был вмещать немало народу. Хоть и прилично времени прошло с тех пор, как погибла Малая сторожа, хоть и поубавилось караванов, но не стоит забывать, что когда-то тут проходил самый многолюдный и безопасный торговый путь к Бекровелю. А потому обветшалый, знававший лучшие времена дом был все еще крепок; хозяин — приветлив и безмерно рад своей удаче, а расторопные мальчишки (явно младшие сыновья) — в меру любопытными, но совсем не нахальными.
Белик, как всегда, Карраша не доверил никому — сам расседлал, придирчиво проверил воду в поилке, взглянул, насколько свежа солома в стойле, и только потом завел туда разборчивого гаррканца. Тот повздыхал, посопел, вяло пожевал овес из торбы и просительно заскулил, но возразить не решился. Лишь зажал зубами рукав хозяина и долго не отпускал, отчаянно не желая оставаться рядом с пугливыми дорассцами и породистыми эльфийскими скакунами, которые поглядывали в его сторону крайне отрицательно. Мальчишкам пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить коней просто пройти мимо стойла с недовольно всхрапывающим гаррканцем, да еще и успеть запереть, пока нервно вздрагивающие кони не надумали умчаться прочь, подальше от хищных желтых глаз.