Конечно, были и радостные вести: наступил долгожданный мир, в Темном лесу вскоре вновь зазвучали голоса молодых перворожденных. Когда-то и его собственный голос звучал там тоже. Но юных эльфов было слишком мало. И слишком рано их учили презирать остальные расы, чтобы незрелые умы могли вычленить из огромной кучи пафосного мусора, что так щедро лили на них хранители знаний, рациональное зерно.
Да, Белик был прав во всем. В том, что бессмертные утратили свои позиции. В том, что давно преступили черту, которую преступать не стоило. В том, что, отчаявшись, обратились даже к людям, настойчиво ища путь для спасения своей увядающей расы. К презираемым, зато таким плодовитым людям, которые оказались совершенно беззащитными против воли владык и магии хранителей.
И этим охотно воспользовались, надеясь, что чужая, но молодая и свежая кровь позволит вернуть утраченное. Но, видно, справедливость все-таки существует на этом свете, потому что эльфы не достигли ничего. Вернее, ничего из того, что хотели: выяснив, что их раса совместима со смертными, они тем не менее не сумели создать полноценных перворожденных, о которых так страстно мечтали. А вместо них получили лишь бледную пародию на себя — полукровок с человеческими чертами лица и недоразвитыми эльфийскими ушками, от которых начинало тошнить любого бессмертного.
После такого провала эльфы уничтожили почти два десятка молодых женщин, моливших о пощаде, но так и не дождавшихся ее. А вместе с ними — и малышей-полукровок. А потом забыли обо всем как о неприятном сне. И это было той самой ошибкой, которая несколько веков назад чуть не стоила темному владыке Л’аэртэ трона, а его старшему сыну Талларену илле Л’аэртэ, лично занимающемуся важными для народа эльфов экспериментами, — жизни.
И об этом тоже мало кто знал.
«Конечно, Белик прав», — в который раз подумал Таррэн, невольно припомнив выражение ненависти на столь юном лице. Прав, что столь яростно ненавидит темных. Сто раз прав, потому что они это заслужили. Так их могли бы ненавидеть родичи погибших девушек. Отцы, мужья, братья, наконец, если бы когда-нибудь проведали, куда пропали их прекрасные половинки. А ведь они действительно были красавицами — щепетильный наследник трона тщательно отбирал каждую, с тем чтобы потом собственноручно вонзить свои мечи в их изболевшиеся сердца. Правда, этот позор случился слишком давно, чтобы мальчишка мог о нем проведать. Но легче от этого не становилось.
Впрочем, чрезмерно осведомленный пацан не знал и другого: не только эльфийки утрачивали с возрастом возможность дарить новую жизнь. Мужчин этот рок тоже касался, только немного позже, лет этак на триста-четыреста. Но даже так, замедлившись и растянувшись во времени, он делал ситуацию по-настоящему безвыходной: если не успеть найти себе пару до второго совершеннолетия, то наследника уже не будет. Ему самому осталось до роковой даты чуть меньше месяца. Потом — все, никаких шансов на наследника, а это означало только одно: медленную, неумолимую смерть всей его ветви. Вопрос был только в сроках.
Темный эльф неожиданно перехватил пристальный взгляд голубых глаз, в которых, как всегда, зажглась неподдельная ярость, и отвернулся: похоже, зря он подумал о неизбежном. Потому что если верить холодному блеску в этих глазах, если взглянуть на неподвижное и будто окаменевшее от застарелой боли лицо человеческого мальчишки, Таррэн может и не дожить до своего второго совершеннолетия. Хотя, возможно, это и к лучшему.
ГЛАВА 11
Через несколько дней приглядывающийся к попутчикам Гаррон осознал одну удивительную вещь: Белик наконец-то смирился с присутствием перворожденных. Не принял, не признал, а именно смирился. Он внезапно перестал язвить по любому поводу, стал гораздо сдержаннее в словах и даже слегка посерьезнел. Особенно в том, что касалось бессмертных. Куда-то исчезли злые шутки и бесконечные насмешки, а неприличные байки вдруг сменились нейтральными историями и забавными случаями, подслушанными когда-то или же явно придуманными прямо на ходу.
Он больше не уходил надолго во время дневных стоянок и с аппетитом уплетал еду вместе со всеми. Вечерами так же охотно подсаживался к общему костру и с видимым удовольствием вступал в беседу. Причем говорил на любые темы, демонстрируя обширные и разносторонние познания, весьма зрелые для своего возраста суждения и неожиданное понимание многих вещей, которых знать ему в общем-то было и не положено.
Разумеется, из его речи не исчезла некоторая настороженность по отношению к эльфам, но прежнюю пугающую ненависть он надежно спрятал. И теперь ее можно было разглядеть, только если всматриваться в пронзительные, временами вызывающие оторопь голубые глаза. Или подметить в прохладном тоне, когда речь заходила о Таррэне и темных вообще, однако далее тогда он если и бросал в сторону эльфов неприязненные взгляды, то старался делать это как можно более незаметно.
Донна Арва тоже не могла нарадоваться на неутомимого помощника: Белик ни разу не изменил своему правилу и с готовностью выполнял все, что от него просили. Принести воды, вырыть яму для костра, оттащить подальше пищевые отходы — все это, на удивление, не составляло для него никаких проблем. А на вопрос о причине удивительного рвения, который как-то в шутку задал неугомонный Аркан, Белик спокойно ответил, что каждый делает в походе то, для чего лучше всего пригоден, и если он может хотя бы таким образом отблагодарить прекрасных женщин за ежедневную заботу, то считает нужным это выполнять. За такие слова он заслужил море признания, ежедневный горячий ужин, мягкий тюфяк для спокойного сна и самые лучшие куски, которые размякшая за время пути повариха вдруг начала для него незаметно откладывать.
Радость ее была неподдельной еще и потому, что Белик ни разу не сделал попытки увести ее молодых подопечных из-под бдительного надзора. Не распускал руки и не порывался остаться с кем-то из них наедине. Проторчать весь день возле медленно катящейся повозки, развлекая скучающих дам, — что может быть проще? Проводить до реки и обратно — пожалуйста! Рассказать интересный случай из жизни — пара пустяков! Насмешить — легко! Но выразительные взгляды девушек, поддавшихся очарованию его удивительных глаз, Белик будто не замечал.
Таррэн с некоторой подозрительностью воспринял такие внезапные перемены. Вдруг подвох? Опять подстава? Очередная пакость замедленного действия? Он даже приобрел дурную привычку проверять присутствие пацана в лагере перед сном, чтобы быть уверенным, что не пропустит никакой каверзы. Однако Белик больше ни словом, ни делом не напомнил о том, что было, и день за днем оставался спокойным, сдержанным на язык и временами слегка задумчивым.
Дядько, по обыкновению, ни во что не вмешивался. Кажется, доверял племяннику целиком и полностью. Только внимательно следил, чтобы Элиар не приближался к Каррашу и Белику, а те, в свою очередь, обходили затаившего обиду эльфа стороной.
Танарис постоянно держался рядом с братом. Тот, но вполне понятным причинам, стремился оставить между собой и смертными как можно большее расстояние, а другие в обозе старательно делали вид, что ничего не замечают. Вот и вышло, что светлые постепенно сдвинулись в голову каравана, в конце концов, оставшись в полном одиночестве; купец, напротив, стал держаться поближе к обожаемым дочерям; а молчаливый Страж теперь частенько оказывался возле Таррэна, который не только не возражал против такой компании, но и поддерживал разговор, весьма живо интересуясь Серыми пределами.
Разумеется, Белик не обрадовался такому соседству, но вслух опять же протестовать не стал. Ограничился тем, что благоразумно придержал Карраша, чтобы держать темного в поле зрения, но ему самому при этом на глаза не попадаться. И вскоре Таррэн заподозрил, что предусмотрительный пацан ни при каких условиях не повернется к нему спиной.
— Где вы нашли Карраша? — вполголоса спросил эльф, в очередной раз поравнявшись со Стражем.
Дядько, не поворачивая головы, улыбнулся:
— Это он к нам заявился. Однажды увидел Траш и больше не ушел.
— Кто такая Траш?
— Подруга наша, — усмехнулся Страж. — Любимица Белика. Я бы даже назвал ее красавицей, но, боюсь, со мной немногие согласятся. А вот Карраш от нее без ума. Будь он человеком, я бы с уверенностью сказал, что малыш втрескался без памяти, а так… не знаю. Похоже, сперва они несколько месяцев переглядывались с разных холмов, прежде чем он рискнул подойти познакомиться. Траш — девушка суровая и резкая, но отходчивая. Белик как-то обмолвился, что сначала она чуть не пришибла нового знакомца сгоряча, а потом все-таки смягчилась. И для Карраша это, поверь, большая удача. Он горд, обидчив и любит всякие каверзы, но с его габаритами это бывает опасно для окружающих, поэтому Траш боялась, что он кого-нибудь поранит. Она долго приучала его к людям — поначалу издалека, заставляя привыкнуть к мысли, что с нами можно иметь дело, потом постепенно подводила поближе, знакомила и только последние пять лет разрешила жить рядом.
— А как же Белик?
— О! — загадочно улыбнулся Страж. — Траш перегрызет глотку любому, кто рискнет на него косо взглянуть. Какое-то время назад Карраш был действительно не слишком покладист — то когти выпускал и шипел по любому поводу, то зубы показывал. Ну, стадный инстинкт требовал выхода. Знаешь, какой тогда вой стоял? Страх один, аж уши закладывало. Едва он клыки выпустит, Траш ему сразу по морде! Ла… в смысле рука у нее тяжелая. А когда Карраш решил как-то с Беликом силой помериться (приревновал, конечно!), то так его отходила, что на ногах стоять не мог.
— Интересная у вас компания… А сколько Карраш с вами живет? — полюбопытствовал Таррэн, решив отложить расспросы про воинственную подругу Белика на другое время.
— Да лет десять точно будет.
— Ого!
— Да, — подтвердил седовласый. — Они с Беликом сперва фыркали друг на друга, но потом привыкли, притерпелись. Даже спелись, я бы сказал, зато теперь Карраш без него никуда. Даже вон что удумал — в дорогу с нами напросился, хотя раньше не решился бы ни за что.