Но он не прислушался к внутреннему голосу. В две ходки доставил из кухни в гостиную, разделенную на две половины секционной перегородкой, непочатую бутылку Macallan 18YO, стакан, матерчатую салфетку, пепельницу и пачку «Мальборо». Все это он поставил на журнальный столик.
Уселся в кресло, прислонив к подлокотнику захваченную из адреса палицу. Этот «посох», как он еще называл про себя августовский трофей, с то ли прорезанными, то ли выжженными раскаленным металлическим стилом, полустершимися от времени, частично зашлифованными людскими ладонями арабскими письменами, оказался у него именно что волею случая. Предмет не похож на обычную палку или трость. Во-первых, эта штуковина несколько длиннее и массивней. А во-вторых, что встречается еще реже среди вещей подобного рода, посох имеет примечательную особенность: вязь букв и символов, похожая на орнаментированный узор, покрывает всю поверхность посоха, кроме разве что простого круглого набалдашника.
Открыл бутылку, плеснул в стакан скотча. Выпил – неспешно, смакуя, мелкими глотками. Мешать «молт» с чем-нибудь еще, да хоть и употреблять со льдом – сущее извращение для русского человека. Янтарная жидкость мягко стекла по пищеводу. Мокрушин на мгновение смежил глаза. Прислушался к ощущениям: бархатистое, долгое, приятное послевкусие – постепенный переход от хересного, фруктового вкуса к запаху цитруса и специй, а затем и легкий дымчатый, ореховый привкус…
Он выковырял из пачки сигарету. Щелкнул ронсоном, прикурил. За секционной полупрозрачной перегородкой – она чуть подсвечена с той стороны – угадывается чье-то присутствие. Негромко играет музыка; что-то современное, ритмичное, бойкое, но и незамысловатое, как и все то, что звучит на дискотеках или рейв-вечеринках… Вот появился человеческий силуэт… И еще один! Теперь он мог наблюдать на фоне этой подсвеченной стены-экрана какие-то странные телодвижения… Эти две фигурки, отбрасывающие тени на полупрозрачную перегородку, все время находились в движении… Какая-то там у них кутерьма! Мокрушину не доводилось бывать на представлениях классического китайского театра теней. Там вроде бы задействованы марионетки вместо живых исполнителей – куклы-марионетки, так точней. Но то, чему он стал невольным свидетелем, должно быть, из того же разряда, что и известный издревле своими странными представлениями «театр теней»…
Силуэты, которые он наблюдал, были явно женскими. Два силуэта, две женщины. Виктория Сергеевна? И та самая девушка-шахидка, с которой ВС возится зачем-то все эти последние несколько дней?
«Чисто дурдом. Кащенко. Палата № 6, – подумалось ему. – Отдельный спецслужбистский дом сумасшедших – для избранных клиентов. Ну и как это вот все прикажете понимать? Что они здесь делают, эти две тетки? Одна – специалист по мозгам. Другая – кукла без мозгов, но с вложенной программой. С программой, рассчитанной на смерть, на разрушение, в том числе и на самоуничтожение. Почему их не увезли с объекта? Да вот хоть бы в связи с объявленным нынешним вечером состоянием повышенной боеготовности всех и вся? Зачем вообще их было привозить сюда, на спецобъект, замаскированный под «новорусский» коттедж?! Сейчас-то от них какой толк? Что от одной, что от другой? Зачем их подвергают новой опасности? И почему их держат здесь троих: ВС, Мокрушина, а также девушку, которая хотела их взорвать?»
Рейндж затушил окурок. Потянулся к бутылке, налил себе еще чуток скотча. Определенно, без «полбанки» хрен разберешь, что там замутило родное начальство. То ли надумали предъявить их всех разом «чужим», – одной лишь наживки может оказаться недостаточно, – то ли еще что-то хитрое изобрели, что тоже вряд ли сулит ему спокойную жизнь…
Музыка вдруг стихла. Какое-то время до его слуха доносилось шушуканье, как будто там, за стенкой, судачили две кумушки.
Потом опять на фоне перегородки появилась тень, в которой легко угадывался женский силуэт.
Мокрушин приготовился смотреть второй акт этого престранного представления в стиле театра теней. Но ВС была не такова, чтобы повторять самое себя или действовать иным предсказуемым образом.
Уж что-что, а удивлять своими словами и поступками эта женщина умеет, как никто другой.
Перегородка – на манер занавеса – разделилась посередине, раздвинулась, открывая «сцену».
Как он и предполагал, на «женской» половине находились «обе-две»: специалистка по марионеткам и ее новая подопечная Малика. Но интересен не только сам факт их присутствия на спецобъекте, а то, как они были одеты. Вернее сказать, полураздеты. На них были штанишки в форме шароваров из «газа» – тончайшей и полупрозрачной ткани зеленоватого оттенка, под которыми угадывались крохотные трусики из более темного и плотного материала.
Животики у обеих оставались открытым, как и руки, как и плечи. Еще одна полоска ткани, которая лишь немногим плотнее, чем «газ», частично скрывает, оставляя простор для фантазии, от мужского взора женские груди…
Малика осталась стоять в глубине женской половины. К Мокрушину направилась сама ВС; тончайший «газ», подсвеченный включенными на женской половине лампами, почти не скрывал плавных очертаний стройного женского тела. Наоборот, лишь разжигал любопытство, подстегивал воображение. От нее как-то необыкновенно приятно пахло – это были какие-то благовония. Что-то восточное, тонкое, трудноосязаемое, но волнующее и действующее на мужчин безотказно.
– Ас-салям алейкум, Владимир! – произнесла она каким-то новым для него, певучим голосом. – Рада вас видеть!
– Ва алейкум ас-салям! – механически ответил на восточное приветствие Мокрушин. – Хм… это что-то новенькое, Виктория Сергеевна! Вам надоело возиться с сумасшедшими? И вы решили переквалифицироваться в восточные танцовщицы?
– Вы угадали. – Ее ярко накрашенные губы сложились в улыбку. – Но только на время, сугубо в экспериментальном плане.
– А, так это всего лишь очередной ваш эксперимент? Кстати, отличный наряд! Я уже говорил вам, что вы очччень красивая женщина?! Возможно, самая красивая из всех ныне живущих.
ВС скосила взгляд на бутылку – наверняка пыталась определить на глаз, сколько скотча он успел принять на грудь.
Потом все с той же обворожительной, но и несколько искусственной улыбкой произнесла:
– Вы преувеличиваете… Впрочем, спасибо за комплимент! Владимир, у меня к вам просьба. Нужна небольшая помощь! Требуется, скажем так, мужчина. Роль несложная: посетитель бара, клиент. Без слов. Ну как?
– Для вашего спектакля требуются статисты? А я уж подумал было, что вы по мне соскучились и решили в знак новой встречи чем-то порадовать… Ладно, валяйте – я к вашим услугам. Но у меня есть условие: не надо меня лечить на тему, что пить и курить вредно для здоровья! Договорились?
– Договорились. Меня это тем более устраивает, что нам сейчас нужен, сугубо для фона, для достоверности, пьющий и курящий типаж.
Плавно покачивая бедрами (Мокрушин, естественно, сопровождал ее взглядом), ВС пересекла гостиную. Взяла с дивана пульт; в следующие мгновения всю просторную залу наполнили звуки знакомой мелодии…
Ба! Рейндж усмехнулся про себя. Из динамиков музыкального центра зазвучала старая добрая классика: You Can Leave Your Hat On… Главная, пожалуй, стрип-мелодия последних двадцати лет. Знакомая всякому, кто если даже не бывал на стрип-представлениях, или не имеет подругу, схожую по темпераменту с Ким Бэсинджер, так хотя бы смотрел ленту «9… weeks», то бишь «Девять с половиной недель».
Тонкое кисейное покрывало, которое до поры обволакивало танцовщицу с макушки до босых ступней, мягко, невесомым облачком упало к ее ногам.
Тело девушки пришло в движение; глаза ее были направлены прямо на него, на «клиента». Лицо тоже мгновенно преобразилось. Все выглядело так, как будто она махом содрала с себя некую защитную искусственную оболочку! И под этой отпавшей от нее кожей оказалось совершенно иное существо: сексуальная, раскрепощенная девушка, обладающая хорошими внешними данными и чувством ритма!
Мокрушин устроился поудобней; откинулся на спинку кресла и забросил ногу на ногу.
В его жизни прежде такого еще не было, чтобы человек, который собирался его убить, танцевал для него приватный танец.
Всякое-разное с ним случалось, а таких переживаний он пока еще не испытывал.
Впрочем, теперь уже она, эта «красавица и добрая душа», не ассоциировалась в его представлении с черным перекошенным ртом, с уродливой деформированной плотью, с абстракциями, рожденными и перенесенными на холст полубезумным гением Сальвадора Дали…
Обыкновенная девушка лет двадцати трех. Не писаная красавица, но и не дурнушка – таких тысячи ходят по улицам, молодых, симпатичных, разных.
Он и глазом не успел моргнуть, как танцовщица уже оказалась рядом с креслом, в котором он устроился; очутилась так близко, что он мог при желании прикоснуться к ней… Малика отнюдь не копировала актрису, ставшую секс-символом поколения. Она оказалась, как он понял уже с первых секунд этого «шоу», весьма опытной танцовщицей… И пусть этот «приват-танец» был самым странным из всех виденных им «перфомансов», в самом этом диковинном смешении восточного стиля с элементами «танца живота» и классическими элементами «стрипа» было нечто завораживающее…
Нечто такое, что наверняка производило впечатление на мужчин. И, что греха таить, произвело впечатление и на единственного в помещении представителя мужского племени.
В отличие от «классики», Малика до последней почти секунды не снимала с себя каких-либо деталей одежды. Лишь с последними тактами мелодии одним гибким движением избавилась от прикрывавшей ее небольшую, но крепкую грудь полупрозрачной материи… И тут же села на подлокотник кресла, обняв руками Мокрушина за шею.
– Тебе понравилось? – жарко прошептала она «клиенту» на ухо. – Хочешь, я сегодня буду твоей?
«Зашибись! – промелькнуло в голове у Рейнджа. – Не хватало еще для полного комплекта переспать с шахидкой! Это уже явный перебор! Кстати, по-русски шпарит без всякого акцента!»