– Могу отвезти…говори куда.
– Нет…не надо. Тогда точно поймут, что мне помогали и если увидит кто.
Сняла с шеи тонкую веревочку с простым железным крестиком и мне в руку сунула.
– Больше нет ничего. Только крестик няньки. Все остальное в монастыре забрали. Возьмите не побрезгуйте. Пусть хранит вас. Всегда.
Схватил крестик и к губам прижал, глядя ей в глаза. Сунула руку в карман тулупа и мне в ладонь вложила маленький сверток.
– Это трава сонная. Нянька моя знахарка передала. Выпейте и уснете. Никто не заподозрит…решат, что это я вас отравила.
Все продумала. Вот жеж…то ли ведьма, то ли ангел невинный. За руку схватил, выкрутил и к себе привлек, так что тело в мое тело вжалось.
– Поклянись! Клянись, что не обманула меня!
– Клянусь!
– Где мне искать тебя?
– Еще не знаю где Потоцкий спрячет…Я сама вас найду. Это будет намного легче сделать я думаю.
– Обещаешь?
– Обещаю!
И сама прижалась губами к моим губам заставляя ополоуметь от страсти, горечи расставания и понимания, что я, блядь, творю и не жалею ни о чем.
Долго-долго смотрел вслед уплывающей шлюпке, прислушиваясь к затихающим всплескам воды. Потом крестик на шею надел и спрятал так, чтоб тела касался. Не найдет я сам найду. Из-под земли достану! Или я не Григорий Никитин!
Глава 7
«Где она? Скоро уже рассвет. Неужели у моей птички ничего не вышло?»
Савелий вглядывался вдаль, ему было видно как раскачивается на волнах военный корабль…но когда совсем стемнело все исчезло и слилось с темнотой. И небо черное, затянутое мраком. Ни звезды.
На бородатом лице Савелия Федырыча читалась тревога и даже отчаяние. Как же ему не нравился план Марты и Потоцкого. Слишком много риска для малышки. Савелий помнил тот день, когда князь Соболевский примчался домой на взмыленном коне. Он туже позвал Марту в библиотеку, а Савелий застыл с подсвечником в руках у двери, держа на локте камзол господина. Князь говорил, что его должны арестовать, что у него на хвосте тайная канцелярия, и он должен бежать во Францию. Павел сунул Марте кое-какие деньги в мешочке, сказал, чтобы она немедленно собиралась. Марта напомнила ему о дочери. Тот брезгливо поморщился и ответил: «Плевать на нее! Насрать что с ней будет! Я дал ей свое имя, дал образование и титул, а на остальное мне похрен, делайте что хотите! Пусть постриг принимает, место ей в монастыре пусть грехи матери своей суки замаливает!».
– Как же так, ваше Благородие! Монастырь? Там же птичку совсем оберут.
– Обирать нечего. Все заложено и продано! Я ей одни долги оставил. Монастырь убережет от кредиторов.
– А имение?
– Ну коли найдет деньги выкупить тоди может ей и останется. А так…Все! Пора мне!
– Документы отдайте, может и выкупит. Чай поместье родовое, старинное, немалых денег стоит.
– Все документы в секретере. Бери что хочешь. Скоро за ними придут…Так что забирай и беги.
Павлу сбежать не удалось, его настигли на границе, он оказал сопротивление, и его застрелили. Катюшу увезли в монастырь Св. Петра и Павла. Тогда появился Потоцкий и предложил Марте сделку. Та отдает ему все бумаги на земли и имущество Соболевского, при этом ее подопечная должна выйти замуж за его племянника Николая и все, что принадлежит ей перейдет во владения Потоцких. Документ о помолвке задним числом будет сделан, где в виде приданого Николай получает земли, людей, конюшни, озеро и само имение вместе с имуществом. А Петр Потоцкий в свою очередь сделает все, чтобы Катю перевели в тюрьму и отправили вместе с заключенными в ссылку, в Архангельск, а там уже и побег устроить можно. Даже более того, он вымолит для нее прощение у Государыни Императрицы Елизаветы Второй. Ради спасения княжны Марта была согласна на все… Что они стены да парки, сады да земли коли жизнь на кону стоит. А замуж за Потоцкого не так уж и плохо. Чай графья именитые и к государыне-матушке приближены.
– Вот она! – Крикнул Савелий двум матросам, заметив маленькую шлюпку и услыхав всплеск весел, – Вот она! Моя девочка!
– Эй вы, проснитесь, черт возьми, бездельники! – Старик в сердцах сорвал шапку с головы.
Слуги Потоцкого вскочили на ноги ничего, не соображая со сна, но шлюпку они тоже увидели.
Уже, через несколько, минут Савелий прижал воспитанницу к груди, и скупая слеза скатилась по его морщинистой щеке. Любил девочку как родную, жалел так что сердце щемило и все внутри переворачивалось. Никому не нужная малышка, которая несет кару за грехи матери и отца. Пусть будет счастлива ему, Савелию, больше ничего не нужно.
– Девочка, моя девочка, сколько лет старый Савелий тебя не видел. Наконец-то свершилось то, чего мы с Мартой так долго ждали. Родная моя, Катюшенька. Малышка!
Катя плакала, вздрагивая в объятиях старика. Ведь долгие годы он был ей как отец, растил и воспитывал ее, заботился о ней.
– Ну, полноте, все глаза выплачешь. Иди в каюту, переоденешься, поешь. Все прошло хорошо?
– Савелий, милый. Хорошо. Все хорошо…цела. Самое главное.
Она снова его обняла, а он ее крестным знамением осеняет и слезы утирает.
– Иди-иди, приведи себя в порядок, сердцу больно видеть тебя в этих тряпках. А потом поговорим. Расскажешь мне все, дочка.
***
Расскажу…Все ему расскажу. Кричать хочу, плакать и рыдать. Потому что не рада свободе этой. Зашла в крошечную каюту, закрыла за собой дверь и руки к груди прижала, а потом к лицу. Они все еще ИМ пахнут. Табаком, телом его, морем соленым. Сколько вдыхать буду, столько каждый удар сердца будет похож на агонию. Любовь…Я знала, что я люблю его. С самого первого взгляда. С самого первого взмаха ресниц, с самого первого звука его голоса. Увидела и полетела в самые недра адского вулкана, на дне которого кипит лава. Прикоснулся и от страсти разум помутился. Бежать передумала…наплевала на все. Осталась бы коли попросил бы. А теперь…теперь никогда не бывать мне в его объятиях. Через несколько недель состоится моя свадьба с Николаем Потоцким. Я знала его еще совсем ребенком. Ничего общего между нами никогда не было. Он не внушал мне ничего кроме глубокого равнодушия и скуки. Слово дано и пути назад уже нет. Если у Потоцкого все вышло – то свадьбу одобрила сама императрица, а значит это конец всем моим мечтам, конец любви, которая даже начаться не успела…Как же он возненавидит меня. Гриша. Узнает, что использовала, поймет, что солгала…Но ведь не было лжи, не было. Все правда и осталась бы. Спас меня рискуя жизнью и карьерой…подарил свободу в надежде, что снова увидимся. Еще неизвестно чем все может обернуться.
И лицо его перед глазами. Красивое, строгое, даже жестокое. На щеках легкая синева щетины, а карие бархатные глаза блестят от страсти, которой я никогда раньше не видела и не знала. По-мужски откровенно смотрят, раздевают, душу жрут…Отдала бы все и не пожалела ни разу. Совсем голову потеряла.
Но он поверил и … и не взял. Отпустил. А я солгала. Очень скоро увидит меня с Колькой Потоцким…И искать я его не стану. Не зачем. Не могу….Боже я не могу с этим смириться. Я сейчас задохнусь от боли. Согнулась пополам, сжимая руками горло, стараясь не застонать и не зарыдать. Прости, Гриша…Прости. Не принадлежу себе. Зря отпустил, зря поверил.
В дверь постучали, а потом она тихонько отворилась и Савелий, увидев меня, согнутую пополам, кусающую свое запястье, чтобы не закричать. Схватил в объятия и сильно сжал.
– Что ты? Что ты, птичка моя? Что стряслось? Обидел кто-то?
– Не могу плыть…не могу, Савелий. Не хочу замуж за Кольку…не могу я…обратно отпусти. На корабль. Там мое сердце осталось и душа моя там…Савелий, что делать? Другого люблю! Жизни не будет мне, Савелий!
– Дурочка моя…ох, дурочка! – обнимает, голову гладит и качает, успокаивает, – Кого ж другого-то? Как успела?
Но я его не слышала, слезы меня ослепили, разъедали глаза и туманили разум. Побег уже не казался спасением.
– Что же это, Савелий? Из одной тюрьмы в другую. За нелюбимого. Из клетки в клетку…Лучше на каторге гнить, чем женой этого …этого. Не могу…не хочу…
– Тшшшш, тихо, моя хорошая. Тихо. Ты успокойся, успокойся. Давай умоемся, водички попьем и покумекаем. Обратно точно нельзя, дочка. Обратно ходу нет. Как ни крути.
– Савелииииий!
Он меня к тазу с водой подвел, лицо мне ладонью мозолистой вымыл, нос платком вытер, усадил на маленький табурет.
– Нельзя отказаться. Слово дано. Кто бы там ни был на корабле забыть надобно. Жизнь у тебя теперь новая начнется. Помиловали тебя, оправдали, ко двору примут. Того и гляди фрейлиной станешь принцессы Софии супруги Великого князя Петра Третьего.
А могла в монастыре сгнить…навечно там замурованной остаться.
Еще не так давно мысль о замужестве не казалась мне настолько ужасной по сравнению с пребыванием в монастыре. И от одного упоминания о постриге внутри все сжималось в паническом ужасе. Я мечтала, что вырвусь из монастыря, грезила о роскошных балах, на которых никогда не бывала, о свиданиях с мужчинами, о новых знакомствах. Но моя жизнь с тринадцати лет протекала за каменными стенами в молитвах и покаяниях, в наказаниях и исповедях. Мне жить хотелось. Дышать. Предложение Петра Артемовича показалось мне тогда спасением…
……Это случилось несколько месяцев тому назад, когда я прибывала еще в монастыре. Мне сказали, что меня ожидает какой-то важный гость и хочет немедленно меня видеть. Наверное, и впрямь важный если при всей строгости монастырского устава мне разрешили свидание. В течение долгих лет ко мне никого не пускали. Изредка передавали письма от Марты. А теперь вот кто-то вспомнил? Кто интересно? И что ему нужно от дочери заговорщика, которую готовят к постригу? Кому есть до меня дело после стольких лет заточения?
Меня провели в полутемную горницу матери-настоятельницы Евдокеи. Обычно в ее покои никого и никогда не впускали, чтоб грязь не развели.