– Вы нам не представились, сударыня!– Попытался возразить носатый.
– Вы мне тоже. Но извольте. Я княгиня Екатерина Павловна Соболевская, невеста князя Николая Петровича Потоцкого. Через две недели состоится наша свадьба. Вы все еще испытываете желание произвести незаконный обыск?
– Пошлите, господа, нам нечего здесь больше делать – носатый обернулся к своим дружкам, а потом снова обратился ко мне, – Что ж, сударыня, простите нас за вторжение, мы уходим, но ваш сад все же осмотрим. Может, найдем какие-то следы. Ради вас, конечно-же. Имеем честь.
Он откланялся и, переговариваясь друг с другом, мужчины удалились. Я молила Бога, чтобы Савелий скрыл все следы и засыпал пятна крови у озера.
Подождала у окна, пока они перестанут рыскать по саду и уедут восвояси. Боялась, что они что-то заметят. Но я видела краем глаза Савелия и его людей с лопатами. Они наверняка успели засыпать следы крови во дворе и в саду, и наверняка вымыли коня, пока я разговаривала с непрошеными гостями у себя в прихожей.
Отряд удалился и вскоре стих топот копыт. А я тут же бросилась обратно к раненному.
Заперев за собой дверь, подошла к постели, где лежал Григорий. Потрогала рукой его лоб и в ужасе одернула. Поднялся жар, лоб был покрыт испариной и мужчину колотило в лихорадке, несмотря на теплое пуховое одеяло. Он что-то бессвязно бормотал. Я села на постель и закрыла лицо руками.
– Господи,– прошептала… – Спаси его, Господи, спаси и сохрани, ты же знаешь, как сильно я его люблю, сотвори чудо, Господи!
Я промокнула лоб раненого батистовым платочком.
– Милый, любимый, держись, ради меня ведь если умрешь ты, умру и я, а ведь ты не для этого меня спасал. Я так долго мечтала тебя увидеть, не уходи от меня вот так.
Раненого продолжал бить озноб. Я решительно залезла к нему под одеяло и обхватила руками дрожащее тело, прижавшись к нему своим.
– Сейчас я тебя согрею. Я буду с тобой, я буду рядом. Мое сердце будет биться рядом с твоим, что бы ни дать ему остановиться.
Долгие три часа, мне казались вечностью. Я согревала раненного своим телом, вытирала пот с его лба, осыпала поцелуями его лицо, смачивала его окровавленные и потрескавшиеся губы вином и водой. Я слышала его бред. Он, то выкрикивал мое имя с любовью и страстью, то поносил его проклятьями, отдавал приказы солдатам, несся в бой и сражался с невидимыми врагами. Наконец я совсем обессилела и забылась рядом с ним в тревожном сне.
***
Меня разбудил скрип открываемой двери, я быстро подняла голову, вскочила на постели, опираясь на локоть, но тут же успокоилась, это была Марта. Няня остановилась у дверей и замерла при виде картины открывшейся ее взгляду. На лице Марты отразилось полное недоумение. Она поманила меня пальцем, я осторожно встала с постели с заботой поправила одеяло и приложила руку ко лбу мужчины.
Марта схватила меня за рукав и вытащила из комнаты.
– Кто это? Ты что совсем рехнулась, что он делает в твоей постели?
– Марта – это Григорий Никитин…тот морской офицер, – прошептала, оглядываясь по сторонам, – он ранен. О, господи, Марта, миленькая, давай, ты потом будешь злиться, у него не спадает жар. Я все сама сделала, как ты учила, но что-то не так…ты
– С ума сошла, девка?! Дом полон слуг, а если твой жених узнает, слава Богу, что это я зашла утром. А что будет, если князь приедет?
– Ничего не будет. Все равно мне теперь, понимаешь? Если этот мужчина умрет, мне совершенно безразлично, что произойдет со мной.
Увидев, как я отчаянно заламываю руки, Марта смягчилась.
–Так, с тобой я потом разберусь. Что с ним?
– Две раны. Одна в плечо, сквозная, другая под левым ребром.
Марта села на стул у постели раненного, Я, молча, подала ей чан с водой и мылом, затем полотенце. Марта, молча, срезала с раненного бинты ножницами, и осторожно их сняла. Очень долго и внимательно она осматривала и ощупывала раны, сначала в плече, а затем и под ребром, закачала головой.
– Здесь на плече, все верно. Умница, девочка. Но под ребром дела плохи. Хоть легкое и не задето, судя по его чистому дыханию. Рана воспалилась, она гноится внутри, нельзя было зашивать, заражение может распространиться, именно это и вызывает такой жар. Видимо нож, которым его ранили, был ужасно грязным. Будем резать то, что ты зашила, затем чистить, а потом прижигать.
– О, боже! – от одной мысли, что ему снова придется страдать от дикой боли, мне стало не по себе.
–Ну что ты стоишь? Неси каминные щипцы и положи их в огонь. А еще водки неси и побольше. Пусть Савелий даст и не скупится.
Шатаясь, как пьяная, я выполняла поручения кормилицы. Марта протерла острый тонкий нож спиртом и в нерешительности посмотрела на юношу. Его лоб был покрыт крупными каплями пота, под глазами залегли черные круги, а кожа отливала землистой синевой.
– Красив как молодой породистый жеребец, неудивительно, что моя птичка так влюбилась, есть от чего потерять голову…Катюша, заставь его выпить водки, да побольше, боюсь не снести ему боли, слишком он слаб.
Уже через минуту я с ложки вливала раненному лейтенанту водку в приоткрытый рот.
– Пей, мой милый, пей, пожалуйста. Мне будет больно вместе с тобой, а может и еще больнее.
Я забыла про Марту, все поила его и поила, прижимаясь губами к его лбу и глазам, роняла слезы ему на лицо.
–Все хватит. А теперь привяжи ему руки к ножкам кровати. Вдвоем нам с ним не справиться. Если от боли очнется. Думаю, что очень не в себе из-за лихорадки и нам может достаться.
Я привязала руки раненного, затем встала у изголовья и обняла его за лицо.
–Ты готова? Прикрой ему рот рукой, я режу.
Раненный изогнулся дугой и громко застонал.
–Терпи, милый, терпи… – прошептала Марта, разрезая воспаленную плоть еще глубже пока не выступила отвратительная желтая жидкость. Теперь, умелые пальцы женщины нажимали на рану со всей силы и со всех сторон, выдавливая гной. Раненный вскрикивал и стонал. Когда Марта быстро прокрутила в ране ножом, снимая остатки гниющей плоти, он снова застонал и приоткрыл глаза, Марта налила в рану спирта и посмотрела на меня, я дрожала как осиновый лист и по моим щекам текли слезы. Казалось это меня только что всю ножом изрезали, все внутри разрывалось.
–-Давай щипцы, мужайся, моя птичка, мы уже почти закончили.
Когда раскаленная сталь с шипением прижгла истерзанную плоть, нечеловеческий вопль разорвал ночную тишину. Раненый рывком подскочил на кровати. Веревки на его запястьях затрещали и лопнули. Он открыл глаза и принялся лихорадочно озираться по сторонам. С его губ срывалось рычание раненного зверя. Я бросилась к нему взяла за руки, поднесла к своему залитому слезами лицу и принялась осыпать поцелуями. Марта насторожилась, не зная, что ожидать от больного. Но тот казалось, был зачарован, он смотрел обезумевшим взглядом…на меня. Я осторожно надавила ему на плечи, заставляя лечь. Он подчинился, но когда я хотела отстраниться, схватил меня за горло и рванул к себе.
– Ведьма! Я в раю или в аду…если вижу тебя так близко? Нашел или снишься мне лживая ты…дрянь?
Казалось, он бредит, смотрит глазами дикими, держит за горло сильно. Одно движение и шею сломает.
– Не уходи, не оставляй меня! Я так долго тебя искал!
И он снова потерял сознание. Упал на подушки.
Я не выдержала, наклонилась, прижалась губами к его лбу.
– Все. Я ухожу, наложи повязки. И будь рядом. Если заражение остановлено, то жар спадет через пару часов и ему станет лучше.
–А если нет? Тихо, с замирающим сердцем спросила я.
– Если нет, нам придется думать, как вывозить отсюда труп и остаться незамеченными. Та еще птица этот лейтенант, чай не простолюдин.
– Мартаааааа… – закричала и вцепилась в свои волосы.
– Тихо! Спокойно! Когда это ты начала сомневаться в моих способностях? Будь сильной, все будет хорошо, слышишь? Ты должна в это верить, я пойду, приготовлю бульон, очень скоро твой моряк захочет поесть, вот увидишь. А уж потом я с тобой поговорю.
Она пригрозила мне кулаком и ушла к себе.
Глава 14
Прошло уже несколько дней, с тех пор как раненный появился в доме. Его дела шли на поправку. Я дежурила у его постели день и ночь. Мне удавалось кормить его из ложечки бульоном, положив его голову к себе на колени. Я расчесывала его непослушные кудри, вместе с Мартой меняла ему белье. Брила его отросшую щетину. С тех пор как он стал чувствовать себя намного лучше мне казалось и я рождаюсь заново на свет…но пока что он мало приходил в сознание и часто бредил. А Марта говорит, что на моих бледных щеках заиграл румянец, появился аппетит, и я с удовольствием снова стала петь…как когда-то в беззаботном детстве, когда ничего казалось, не угрожало маленькой княжне Соболевской и вся жизнь была только впереди, а несчастья не могли обрушиться ледяным дождем на ее голову.
В усадьбе воцарился покой, только Марте все это совсем не нравилось. Затишье перед страшной бурей…вот что это, думалось ей и она говорила мне об этом.
– Сколько еще придется страдать моей маленькой золотой птичке, ведь он придет в себя и должен будет уехать, разбив твое сердце. А еще Потоцкий и свадьба….Ну вот какого лешего этого офицера принесло именно к нам в дом. Возможно, ты и забыла бы его. Поистине неисповедимы пути Господни.
– Не забыла бы! Никогда! Это сама судьба! Как же иначе! Просто я его, а он мой! Мы созданы друг для друга!
– Наивная…золотая наивная птичка, какое же ты еще дитя. Неразумное, светлое и чистое. Посмотри на него. Он же разорвет твое сердце.
– Оно разорвется без него намного быстрее.
– Боже спаси и помоги! Пусть все разрешится! Пусть случится чудо!
***
Я с трудом разомкнул тяжелые, словно налитые свинцом веки. И приготовился к волне адской боли, но ее не последовало, точнее, она пульсировала где-то очень далеко. Все это время, насколько я помнил, перед моими глазами был роскошный резной потолок, светло-голубые занавески.…А еще помнил боль, острую как бритва…. и помнил женское лицо, то и дело, всплывающее из красного тумана забытья. Мне казалось, что это ОНА. Я бредил ею. Я видел ее в каждом своем кошмаре и в каждом райском сновидении. Но ведь она точно была бредом. Откуда ей здесь взяться? Такой прекрасной…такойц ослепительной, что сука, даже боль отступала и становилась ничем по сравнению с той адской страстью. Которая разрывала душу.