[1]ДаАрийцы, ХаАрийцы специализировались на искусстве управления государствами, отличия их были только внешние: одни сероглазые, другие синеглазые. Чаще всего браки заключались между этими родами. А род Расенов — черноглазый, смуглокожий, — наследовал традиции воинов. Карие глаза, в правильном написании изначально «к Арие», что означало, не цвет, а воинскую ярость, выделяли этот род из всех четырех. Принадлежавшие к этому роду хранили тайну соединения великой мощи и энергии. Именно поэтому в плане военного направления если ДаАрийцы были дружиной, которая шла «в лоб», то Расены формировали диверсионные отряды.
ГЛАВА 3
13 лет назад
Радомир/Твердомир Минские
Радомир который месяц наблюдал за сыном из окна своих покоев. Каждое утро. Едва солнце мелькнуло на горизонте, облизав дальние земли и окрасив огненным светом верхушки деревьев и крыши домов, как хрупкий мальчишка, упрямо поджав губы, уже стоял с огромным луком на ристалище. Сна ни в одном глазу, хотя другие дружинные только выползали из казармы. Зевали, тянулись, умывались… либо не обращая внимания, либо бросая скучающие взгляды на молодого княжича. Воевода и главный телохранитель ни о ком не забывали — и воины Радомира по праву считались сильнейшими во всех ближайших княжествах, в чем не раз доводилось убеждаться — то на поле боя супротив врагов, то на дружеских играх, соревнуясь в умениях с побратимами и доблестными воинами мирных княжеств.
Но в данный момент князя интересовал лишь младший отпрыск. С того дня, как вытерпел порку, он ни разу при Радомире не обращался к Богдану «отец», но и к самому отцу тоже. Упрямо молчал, угрюмо зыркал из-под бровей.
В пору разгневаться на младшего княжича и проучить шибче, но нет, князь уже вразумил, что мальца силой не приклонить. Тут другое надобно. Подход иной… Прав Богдан — дикий отпрыск.
Сердце родительское кровило, душа оттаивала гордостью, рвалась к мальчонке. И с каждым днем все больше и больше.
Потому не торопился князь. Ждал и изучал сына своего, как вновь обретенного. Знал, что зарядку со стрельбой из лука Твердомир делал каждое утро. Независимо от погоды, времени года: всегда полуголым, босоногим, под снегом, дождем, в восходящем рассвете, несмотря на туман, лениво ползущий вслед за уходящей ночью или мороз, крепко кусающий за щеки.
И Тверд позволял себе лишь один выстрел, дабы исключить соблазн исправить ошибку. Умение полностью собраться вкладывал в одну попытку, и князь болел за сына — затаивался в своих покоях у окна, держа за младшего княжича кулаки.
Да, Радомир любил Тверда! Любил даже крепче старших сыновей. Любил, потому что младший духом напоминал самого князя, несмотря на хрупкость тела и внешнее отличие.
А лицом-то княжич как раз много взял от Зорицы, матушки своей, жены Радомира, которую до сих пор нежно вспоминал. Даже не так… Не просто скучал и тосковал князь, а до сих пор любил, образ ее в сердце хранил.
Потому и злился все сильнее. Любовь сыновья, по праву крови отцу предназначенная, сейчас всецело отдавалась Богдану. Уважение, почтение… Только наставника младший княжич слушал беспрекословно. Выполнял его поручения и понимал наставника с одного взгляда и жеста. Лишь ему Тверд что-то увлеченно рассказывал, заглядывая в темные прорези глаз. А Богдан усмехался, немногословно поддакивая, кивая или качая головой.
Так что все пуще ревность снедала разумное в Радомире.
Жажда завладеть любовью сына становилась слепее и отчаянней.
— Богдан, что ж ты сына моего в одиночку махать мечом заставляешь? — Радомир не выдержал очередного боя с тенью Тверда. — Неужто боишься княжью кровь пролить? — ухмыльнулся в усы, бороду почесал задумчиво. — Малец проворен, ловок, — князь тщательно слова подбирал, стараясь младшего княжича хоть немного впечатлить, мол, видит отец и уже выше ценит, чем наставник. Да и хотелось собой блеснуть. Главный телохранитель во всем хорош — как воин, нет ни одного вида оружия, коим бы он не управлялся лихо, но меч… Меч все же оружие Русичей, а не дикого узкоглазого народа с востока. Потому и верил князь, что в этом ратном деле он мастеровитей будет Богдана. И есть, чему мальца научить. Какой урок преподать.
— Владение мечом — требует постоянного совершенствования. И нет ему предела, — умничал хмуро Богдан, продолжая натачивать свои ножи, да на Тверда поглядывать. — А крови мы не боимся…
— Мы? — сощурился Радомир недобро.
— Вы теперь одно целое?
— Нет, княже, прости, — виновато голову склонил главный телохранитель, — Тверд сам вправе решать, готов он к дружескому поединку, али нет.
Такой ответ еще большим злом князя пробрал. Друг понимал, что неладное творилось с ним, и готов был услужливостью до беды не довести. Но Радомир настроился уже во что бы то ни стало завладеть расположением сына. И если для этого придется ему преподать урок битвы на мечах — сделает!
Князь вперил взгляд в сына. Тверд ответил не менее пристальным и мрачным. А когда серость глаз сделалась пугающе черной, Радомир кивнул:
— Готов к моему уроку?
Младший княжич не отвел взора, лишь коротко кивнул.
Князь ступил к стене с тренировочным оружием и выбрал самый тяжелый и крупный меч.
Отец поигрывал мечом перед сыном, будто хотел похвастаться — я вот так могу, а ты?
— Ну что же ты? — криво улыбнулся Радомир, прицельным взглядом не отпуская сына, при этом проверяя шагами умение держать противника на расстоянии. — Не боись! — шире растянулись губы в улыбке. — Не убью. Глянуть хочу, чему тебя прохвост выучить успел. — Нападай первым, — благосклонно дал фору. — Да наперед второй меч возьми. Только не игрушечный, — насмешливо хохотнул, — а настоящий. Негоже воям лишь деревяшками баловаться.
Во-о-от, теперь сын чуть взгляд сменил. Не то чтобы уважение мелькнуло, но с недоверием и немым вопросом «можно?». Единственное, что покоробило, не Радомиру взгляд предназначался, а Богдану.
— Бери, бери, — зло накатывало сильнее. Чего не хватало, чтобы сын через голову князя к охраннику обращался за тем, что отец дозволил. — До первой крови… — И сам нож из голенища сапога достал. Подмигнул младшему княжичу, мол, видишь, не шучу.
Тверд и глазом не моргнул — со спокойствием, от которого по коже Радомира неприятные мурашки взметнулись, да холодок по спине скользнул, принял из рук наставника нож.
Чуть взвесил на ладони, перехватил на свой манер. Прокрутил оба оружия, переступил с ноги на ногу… да незнакомый танец затеял, приведя князя в изумление. Покружил чуток, а потом заставил собраться и вступить в серьезный бой.
После нескольких тщетных попыток зацепить противника хоть кончиком оружия, князь осерчало скрипнул зубами — задача была сложной, ведь малец — гибок и проворен. А ту и зевак собралось столько, что уже стыдно за собственное бессилие становилось. Да и смеха страшился… Не подобало князю посмешищем пред людом честным быть.
Потому нападал все опасней и коварней, но Тверд юрко уходил от меча, ловко избегал ножа — был везде и нигде, закручивая князя, запутывая и не позволяя дотянуться до себя.
А толпа шепталась все пущей. Смешки разлетались…
— Как змий проворен! — шикнул князь, зло содрав с себя плащ и отбросив прочь. Уже не раз ему ткань мешала. Не думал, что так сложно будет с младшим умениями мериться. Но признавать талант сына не спешил, ведь тогда и телохранителю своему, и воеводе, Степаку, пришлось бы хвалебную петь.
Но и это не помогло — не облегчило задачи.
Небольшой деревянный меч и острый нож все так же быстро и проворно мелькали перед глазами князя, приводя его в бешенство. Вроде и муха жужжит, а никак не поймаешь!!!
Уж зеваки не стеснялись похохатывать. Пальцем тыкать…
— Хватит! — князь махом прервал поединок, с раздражением разглядывая сына, который даже не запыхался. — Молодец! Выбрал верную тактику, но так врага не убить. Измотаешь и его, и себя! — жадно хватанул воздуха полной грудью. Тверд ухмыльнулся, но промолчал, а воевода виновато откашлялся:
— Не серчай, княже, но ты мертв ровно с тех пор, как плащ свой скинул!
Что? Вот так… обухом по голове.
Теперь князь Минской остро видел насмешливые взгляды толпы, даже слегка сочувствующие. Задумчиво-пронзительный Богдана… А когда Степак как бы невзначай указал на спину князя, Радомир потянул рубашку на себя и едва сдержал крепкое словцо — она была рассечена на две части… И на ткани четко алело свежее пятно. Когда княжич успел рубаху черкануть, да кровь отцу пустить?
— Хвалю! — Радомир отбросил рубаху в сторону, — Сдается мне, ты растишь лучшего война, которого бы знала земля наша.
— Стараюсь, княже, — благодарно кивнул Богдан, не глядя на Тверда, но явно гордостью преисполненный.
— Хотелось бы верить, что меч его… мне в спину не воткнется, — задумчиво добавил князь — Или для того и готовишь? — с подозрением и колючим укором. — Вознамерились от меня избавиться, зная, что к вам обоим сердцем киплю? — несколько секунд гробового молчания, и в повисшей тишине широким шагом князь покинул ристалище.
— Хороший удар! — несмотря на слова Радомира, похвалил младшего княжича наставник. — Но несколько ошибок я высмотрел… — приобняв Тверда за плечи, повел в казарму.
Князь Минской ворвался в свою комнату, надеясь на уединение. Но настырный гридень, Ляхич, который уже успел лекарку сыскать в хороминах, даже под угрозой порки не желал уходить.
Князь вытерпел перевязку, продолжая ворчать, что рана — смешная. Но Никанора упрямо наносила вонючую мазь, наговором подкрепляя, а потом чистой тряпицей обмотала, будто не царапина, а боевое рассечение в полспины.
Только закончила, князь тотчас велел комнату освободить. Пока Ляхич упирался, мол, в уголке посижу, вдруг плохо станет… Вытолкал парня прочь, и дверью перед носом его длинным хлопнул.
Точно раненый зверь ходил из угла в угол — все не мог в толк взять, как сын сумел бывалого воина раскачать, да незаметно рубаху распороть. Как?