ин знакомый голос.
Я нехотя обернулся. Белобрысый с гипсом подскочил к нам, недобро сверля Нину глазами.
— Хочешь выставить меня посмешищем на всю академию?
— Ты и сам отлично справляешься, — сухо произнесла она и отпустила мою руку.
— Еще на колени к нему сядь! — буркнул белобрысый.
— Оставь свои фантазии при себе, — ледяным тоном осадила она.
В этот миг я сообразил, что вокруг повисла тишина. Не звякали приборы, не звенели тарелки, не скрипели стулья, и не доносилось ни одного разговора — студенты за ближайшими столами смолкли, с интересом косясь на наш и внаглую прислушиваясь.
— Пойдем за мой стол, — белобрысый слегка понизил голос.
— Нет, благодарю, — холодно ответила Нина.
Он стиснул зубы.
— Это не приглашение! Если не понимаешь по-хорошему, я ведь могу и по-плохому…
— Попробуй, — спокойно отозвалась она. — И тогда гипс у тебя будет на обеих руках.
Его ладонь импульсивно сжалась в кулак и тут же покрылась сияющим синим пламенем, которое, казалось, в любой момент заискрит.
— Думаешь, ты одна имеешь право… — сквозь стиснутые зубы начал он.
— Использовать магию нельзя, — перебил Лёня. — А ты как глава дисциплинарного комитета вообще должен…
— Замолкни, мошка! — даже не поворачивая головы, бросил белобрысый.
Стул напротив громко скрипнул, и Нина встала с места.
— Извинись перед моим другом! — отчеканила она.
Тишина стала еще гуще. Студенты за другими столами предвкушающе смотрели на наш, будто ожидая огромного скандала. Я видел пылающее синее свечение вокруг его кулака, однако развешенные по залу уловители молчали, показывая, что мощности магии еще недостаточно, чтобы считать ее проблемой. Миг — и это свечение растворилось среди обильных серых волн, которые, подрагивая, заплясали вокруг его тела, раз за разом плотно оплетая гипс. Все затопил его страх — такой сильный, словно рядом была ужасная опасность. И этот страх вызвала в нем она — пристальным взглядом своих синих глаз.
— Извини, — сухо бросил белобрысый Лёне, а потом снова повернулся к Нине. — Если ты считаешь, — заговорил он сердито, но тихо, чтобы не слышали другие столы, — что имеешь право нарушать обязательства, то и я не собираюсь им следовать!
— Как угодно, — холодно произнесла она, садясь обратно, — меня это не волнует.
— А должно!
Он развернулся и, недовольно топая, ушел. За столами вокруг тут же возобновились разговоры, в которых раз за разом повторялось слово “брак”. Да уж, в заводской столовой атмосфера была на порядок дружелюбнее. Но там и не было такого количества женщин, чтобы терять от них голову, да и когда говорили про брак, имели в виду совсем другое. Рядом еле слышно скрипнул стул, словно его хозяин хотел уйти как можно тише.
— Прошу меня извинить, — Лёня взял поднос с недоеденным завтраком и направился к выходу.
Вздохнув, Нина поднялась следом и торопливо пошла за ним. Подругой она была просто отличной, но явно не всем.
— Они в отношениях, — поинтересовался я, кивая туда, куда утопал этот загипсованный, — или что-то вроде того?
Хотя все еще повторяющееся слово “брак” уже как бы давало ответ.
— Вроде того, — отозвалась Лара. — У них летом была помолвка.
— Что-то особых чувств незаметно.
— Это решение их родителей, — она пожала плечами. — Антона поймали на горячем с какой-то девицей. Его отец испугался, что его охомутает невесть кто, и быстро организовал помолвку с Ниной. Думаю, понятно, почему она не в восторге.
— Что же не отказалась? — спросил я.
— О, ты не знаешь ее отца! — невесело усмехнулась Лара. — Ему никто не отказывает и не возражает. Если не повезет с ним познакомиться, то сам все поймешь… К тому же, отец предложил ей на выбор целых двух женихов. Этот еще, можно сказать, лучший…
Слушая, краем глаза я заметил, как к нашему столу возвращаются Лёня и Нина — оба какие-то растерянные — в компании с Ковалевским, чей уныло серый костюм и жесткий взгляд способны испортить любой завтрак. Так бы мог смотреть судья, отправляя осужденного на казнь. Он подошел к нашему столу, и холодные глаза цепко замерли на мне, будто решая, за что наказать.
— Я же еще ничего плохого не сделал, — заметил я.
— Похвально, — невозмутимо произнес он. — Руководство академии решило, что вы будете сдавать экзамены в общем порядке.
Чего?..
— Почему? — выдохнул я.
— Таково решение руководства академии, — коротко пояснил он.
— Чтобы я сдавал экзамен? — нахмурился я.
— Чтобы его сдавали все, — отчеканил Ковалевский, явно давая понять, что это не обсуждается. — В любом случае по итогам вас не отчислят.
Добавив эту крайне вдохновляющую фразу, он удалился. Я же с досадой сжал ладонь. Что не отчислят, и так понятно. Но я про магию знаю меньше недели, в то время как все остальные обучаются с детства! Я не хочу быть худшим! Никогда им не был и сейчас не хочу!
Нина с Лёней немного виновато сели за стол.
— Но директор же говорил! — я повернулся к нему.
— Владимир Алексеевич еще не приехал, — вздохнул Лёня, — а пока его нет, Ковалевский, — он кивнул в сторону уходящей серой спине, — принимает решения за него.
— И что я ему такого сделал? — проворчал я.
— От совета попечителей академии, — тихо пояснила Нина, — поступила жалоба. И им пришлось принимать по тебе срочное решение.
— А что за жалоба? — спросила Роза.
— Их не устроило, — ответил Лёня, — что представили династий сдают экзамены, в то время как… — он замялся, подбирая слово, — … студент не из династии от них освобожден.
Генка мрачно уставился на Голицына, который довольно пялился на нас — ухмыляясь, словно, даже не слыша, уже знал, что тут произошло.
— Даже знаю, кого винить, — отвернувшись, пробурчал Генка. — Мало, видимо, ему врезал… Не волнуйся, — он хлопнул меня по плечу, — сядем вместе на последний ряд, и все у меня спишешь. А еще лучше у нее, — он кивнул на Розу. — Посадим ее по центру. Ты же готовилась?
— То есть ты рассчитывал списать у меня? — возмутилась она.
— Ну по тебе же видно, что умная, — парировал сосед.
Она громко фыркнула и тоже повернулась ко мне.
— Да, садись рядом, я тебе помогу. В конце концов, это просто нечестно!
Даже Лёня, всегда ратовавший за правила, сейчас не сказал ни одного “нельзя”.
Глава 8. Энэманометр
Сразу после завтрака вместе с напряженной темно-зеленой толпой я отправился к учебной аудитории на втором этаже главного корпуса, где будет проходить первый экзамен — часть на знание теории, которую я не знал. Роза и Генка были рядом, обсуждая, как организовать процесс списывания — она в этом явно не мастер, он же отлично разбирался. Очередь у дверей в аудиторию еле двигалась — из-за огромной металлической рамы, которая стояла перед входом и через которую обязательно проходил каждый студент. Рядом, контролируя процесс, со строгими лицами стояли Лёня и еще один парень в форме.
Очередной студент прошел через раму, и в тот же миг она бешено завопила на весь коридор — точь-в-точь как орали в общежитии сирены уловителей. Девчонки рядом с дверью судорожно заткнули уши.
— Что случилось? — не понял я.
— А это он артефакт пронести пытался, — хмыкнул Генка. — Видимо, слишком мощный…
Лёня что-то строго сказал окаравшему студенту, однако ни слова было не разобрать из-за этого надсадного вопля. Тот нехотя вытащил из кармана на вид самый обычный ключ и бросил в бархатный мешочек, который распахнул перед ним помощник Лёни. А затем вновь прошел через раму. Она моментально замолчала, и с кислым видом студент скрылся в аудитории.
— А почему нельзя? — спросил я, наблюдая, как Лёня что-то пометил на листке, пока его коллега убирал мешочек в стоящую в углу коробку.
— Потому что экзамен надо сдавать честно, — изрек Генка.
— Кто бы говорил! — фыркнула Роза.
Очередь продолжала неспешно двигаться. Рама еще несколько раз вопила, ловя особенно хитрых студентов. Лёня изъял сверкающий гребень у одной девчонки и карманный портсигар у паренька, который явно даже и не пробовал никогда закурить. Наконец очередь добралась и до нас. Роза спокойно вошла в аудиторию, следом туда шагнул и Генка. Однако стоило мне пройти через раму, как она дико заголосила — в разы громче, чем у ребят до этого. Лёня нахмурился.
— Что у тебя с собой? — спросил он, пытаясь перекричать этот вопль.
— Ничего, — честно ответил я. — Да и откуда?
Он сказал попробовать еще раз. Я снова прошел через истерящую раму, и вопли стали еще яростнее — казалось, вот-вот от них начнут качаться стены.
— Может, в значках что? — Лёнин коллега кивнул на мою грудь.
— Нет, — отрезал Лёня, — они обычные.
Он сосредоточенно уставился на меня, словно ощупывая глазами карманы.
— А в карманах что-то есть?
— Только мой талисман.
Я вытащил его из кармана.
— Кусок угля, что ли? — не поверил Лёнин коллега.
— Антрацит, — поправил я.
Не касаясь, Лёня подозрительно его осмотрел, а затем развернул передо мной бархатный мешочек.
— Положи пока сюда.
— Зачем?
— Попробуй пройти без него.
Без особой охоты я положил в мешочек свой антрацит и уже в третий раз прошел через раму, которая тут же замолчала.
— Я его пока заберу, — Лёня крепко затянул тесемки мешочка.
— Но это мой талисман, — возразил я. Если подумать, я с ним еще никогда не расставался.
— Временно, — пообещал Лёня, делая пометку в листе, как делал со всеми изъятыми предметами, — после экзаменов сразу отдам.
Спорить тут, очевидно, было бесполезно. Я сделал шаг к двери.
— И, Саш… — вдруг позвал он.
Я обернулся.
— Удачи, — пожелал мне Лёня.
А вот это мне точно понадобится. Поблагодарив, я зашел в достаточно вместительную аудиторию. Ряды длинных парт и скамеек ступенеобразно поднимались вверх. В самом низу были огромная доска, чью центральную часть закрывали две боковые створки, и преподавательский стол, за которым перед стопкой чистых листов сидел Григорий Николаевич Ковалевский собственной персоной — единственный преподаватель, которого я здесь уже знал. Будущие студенты рассаживались по местам — одни нервно покручивая чернильницы с перьями, другие расслабленно откинувшись, словно показывая, что экзамен их не волнует. Роза и Гена, уже устроившиеся на последнем ряду, бодро замахали садиться к ним. Однако только я шагнул на ступени, ведущие наверх, как за спиной раздался голос: