— Только имейте в виду, — Рогозин отложил пистолет обратно на стол, — что на его зарядку потребуется больше энергии, чем на обычный стихийный удар. Поэтому если ваша стихия ярко выражена, рекомендую пользоваться ею. Также рекомендую, — добавил он, пробежавшись глазами по светло-синей спортивной форме сдающих экзамен, — для успешного прохождения делать упор не на частоту, а на силу атаки. Пять ударов по двадцать БЭМ будут эффективнее для урона, чем десять по десять БЭМ…
БЭМ, БЭМ, БЭМ… Мне от всех этих БЭМ уже хотелось сделать БУМ головой прямо об ограждение, куда упирались ноги.
— Что такое этот БЭМ? Объясните наконец!
— Боевой эквивалент магии, — отозвалась Роза.
Ага, спасибо — мне теперь все понятно… Я уже и сам понял, что тут все измеряется в БЭМах. Но как узнать сколько их, например, в одном ударе?
— Ну а десять БЭМ это вообще сколько?
Не спеша с ответом, Генка огляделся по сторонам и, удостоверившись, что, кроме меня, никто не смотрит, сжал руку в кулак, по которому мгновенно разлилось уже знакомое синее свечение. Следом он впечатал кулак в ограждение — и то аж дрогнуло.
— Вот это было десять БЭМ, — пояснил друг, — или что-то около того. На двадцатке она бы погнулась…
— Что ты творишь? — проворчала с другой стороны Роза.
— А как ты это сделал? — быстро спросил я.
— Как и утром, — Генка пожал плечами. — Просто чувствуешь свою энергию, фокусируешься на цели и выплескиваешь энергию со всей силы. Тут не надо ничего воплощать, просто представь, как выплескиваешь энергию, и она потечет сама. Гипотетические сто… Это ж ужас как много! — ободряюще добавил он.
— Отведенное время для ударов одна минута, — громко известил с арены Рогозин, показывая на огромный секундомер, подвешенный к столбу чуть ниже табло. — Начинаем, — торжественно закончил он, и цифры в ячейках с треском провращались до трех нулей.
Казалось, оживление на зрительских скамейках достигло пика. Все глаза уставились на песок — воодушевленно у не сдающих экзамен и крайне обеспокоенно у тех, кому сейчас предстояло его сдавать. Чеканя шаг, Рогозин ушел под преподавательский навес, а его место тут же занял мужчина в строгом костюме, с небольшой бородкой и длинным списком в руке.
— На арену приглашается, — торжественно зачитал он, — Голицын Станислав.
Роза рядом облегченно выдохнула.
— Ну хоть здесь не по алфавиту…
Быстрым пружинящим шагов Голицын выскочил на песок и приблизился к мужчине. Тот что-то ему сказал, а затем показал встать около края стола — на том же расстоянии до манекена, с которого бил Рогозин. В следующий миг стрелка секундомера побежала, начав отведенную минуту. Не став брать пистолет, Голицын поднял руку, напряженно свел брови — и из его ладони, как из печи, полыхнуло ярко-красное пламя. Пляшущие языки яростно обрушились на манекен, кусая сверкающую на нем броню. Однако гудение уловителей звучало гораздо слабее, чем до этого у Рогозина. Когда через пару секунд пламя исчезло, манекену не было нанесено ни малейшего ущерба — очевидно, броня не только подсчитывала итоги, но и защищала его. Тут же на табло с треском прокрутились цифры, показав “44”.
— Если бы бил не издалека, — заметил Генка, внимательно наблюдая за происходящим, — удар вышел бы сильнее…
Голицын еще усерднее свел брови и выставил руку, готовясь выбросить новый поток огня. Стрелка гигантского секундомера бесстрастно бежала по кругу, в то время как табло суммировало силу всех ударов, с треском меняя результат после каждого. Ему потребовалось три раза выпустить пламя, чтобы превзойти отметку в сотню БЭМ. Когда это произошло, стрелка внезапно остановилась на тридцати четырех секундах, а вместе с ней и его экзамен.
— Хорошо или плохо? — спросил я.
— Отлично, — Генка аж стиснул зубы.
Победно расправив плечи, Голицын удалился в открытые под трибунами ворота, откуда хозяйственники до этого выносили стол и манекен. С уже знакомым треском ячейки табло обнулились, готовые к новому раунду.
— Зорин Валентин, — зачитал следующее имя мужчина со списком.
— Так и думал! — хмыкнул рядом Генка. — Тут тоже вызывают по алфавиту, — сказал он Розе. — Только сначала идет алфавит для династий, а потом пойдет алфавит для всех остальных. Видимо, это два разных алфавита…
Между тем на арену спустился худой бледный парень с гордой осанкой. Получив инструкции, он встал у края стола и без раздумий взял черный пистолет, который тут называли преобразователем. Секундомер начал отсчет времени. Зорин поднял руку, прицелился и выстрелил. Из дула ярким синим потоком вырвалось уже знакомое сияние и ударило манекена в грудь — как раз туда, где у живого человека было бы сердце. Однако, несмотря на меткость, уловители еле загудели, а на табло сменился лишь один последний ноль, выводя “9”. По трибунам мгновенно пошли смешки.
— Мельчают Зорины… — кто-то едко заметил сзади.
— Даже стихии, похоже, нет… — вторили вдогонку.
— Позор для такой династии…
Не обращая ни на кого внимания, парень продолжал невозмутимо спускать курок. С каждым новым выстрелом его рука подрагивала от напряжения все сильнее, как бы намекая, что чем дальше, тем сложнее. Однако стрелял он весьма метко, раз за разом попадая в воображаемое сердце. Когда он достиг сотни БЭМ на табло, стрелка секундомера показывала пятьдесят две секунды. Чтобы сдать экзамен, ему потребовалось одиннадцать выстрелов.
— А это плохо, — прокомментировал Генка. — Но хоть уложился в минуту. А то б совсем позор…
— Не так уж и плохо, — тут же возразила Роза. — Если подумать, у него каждый удар занял гораздо меньше времени, чем у Голицына, а ведь это с пистолетом. На чистой энергии…
— Вот только удары слабенькие, — хмыкнул Генка.
Тем временем мужчина со списком продолжал вызывать студентов. Довольно часто, срываясь с ладоней, в манекен били потоки огня, сверкающие молнии или ледяные стрелы. От некоторых ударов словно вибрировало пространство. Зрелище и правда завораживало — казалось, что человек подчинил природу. Но и пистолетом тут пользовались часто, выпуская в манекена одинаковое синее свечение. Меня это завораживало не меньше, однако остальные зрители в такие моменты откровенно скучали.
Около половины будущих первокурсников в минуту не уложились, не сумев суммарно ударить на сотню. Как только стрелка секундомера делала полный круг, их экзамен заканчивался — неважно на сорока или девяносто БЭМ. “Добрая” публика провожала всех провалившихся насмешливыми выкриками и свистом. Могу поспорить, половина насмехающихся и сами в свое время этот экзамен не прошли. Злорадство — отличная маска для собственных неудач.
Из дула пистолета вылетела очередная светящаяся синяя волна. Глядя на нее, я развернул ладонь, стараясь представить и внутри себя этот синий поток, как он бежит по венам, бьется под кожей, рвется вперед, чтобы вылиться в мою ладонь… И опять ничего не выходило, словно не было утренней тренировки с Генкой, где у меня получилось. Вокруг снова свистели трибуны, радуясь чужой неудаче. Повсюду раздражающе скрипели скамейки. Хмурясь, я уставился на ладонь и напряженно расправил ее, ожидая магии. Ну же! Где эта чертова синева? Бежит, бурлит под кожей, срывается в мои пальцы…
И снова ничего. Уже хотелось с досадой треснуть об ограждение.
— Сильно стараешься, — Генка заметил мои потуги. — Энергия должна течь естественно. Без внутренних препятствий. Это как дышать, ты же не делаешь усилий, чтобы дышать…
— Островская Ева, — громко зачитал мужчина со списком.
Уже знакомая угловатая девчонка боевито выскочила на арену и встала напротив манекена, глядя на него так, что ему бы никто из зрителей не позавидовал. Когда побежало время, она резко вскинула руку, метя болванке прямо в голову. Между ее пальцами промелькнул яркий искрящий разряд, будто там взорвалась лампочка. Дернув ладонью, Островская пульнула мощную сверкающую молнию в манекен. Он мигом заискрил — так, что, казалось, ему вот-вот разорвет голову. Тут же над ареной громко загудели уловители. Цифры протрещали на табло и остановились, выдав “52” — пока что самый сильный студенческий удар за сегодня. На зрительских скамейках одобрительно зашептались.
Ева на арене продолжала кидаться разрядами так, словно манекен чем-то перед ней провинился. Однако второй удар вышел слабее первого, немного не добрав в сумме до сотни. Поморщившись, она вновь вскинула руку и наконец сдала экзамен — за двадцать семь секунд, превзойдя Голицына, чей результат до этого был лучшим. Нахально отсалютовав в сторону навеса, под которым сидела сестра, она удалилась к воротам под трибунами.
Экзамен продолжался. Один за другим студенты терзали манекен, а затем уходили — одни гордо и неспешно, довольно глядя на сотню БЭМ на табло, а другие суетливо под свист и насмешки толпы. Чем ближе был конец “алфавита для династий”, тем беспокойнее ерзала на скамейке Роза. Я же и вовсе закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и представить этот загадочный синий поток внутри себя — ощутить его, как он шевелится, льется по венам, проникает в ладонь… Когда все звуки вокруг: гудение уловителей, скрип скамеек, шепот, смех, свист — слились в один неразличимый не раздражающий гул, я вдруг почувствовал покалывание — легкое, едва ощутимое, будто по коже бережно водили иголкой. Распахнув глаза, я уставился на ладонь, по которой растеклась сияющая синева — куда ярче и сочнее, чем утром. Нет, это точно была не галлюцинация.
— Смотри! Получилось… — я толкнул Генку под бок.
— Ага, — отозвался он, не отрывая глаз от арены.
Роза меня, казалось, даже не услышала, нервно теребя красную нить с металлическими шариками на руке. А потом алфавит перезапустился вновь, и вызвали ее:
— Абель Роза…
Поднявшись с места, она медленно и обреченно зашагала к арене, словно направлялась на казнь — чуть не споткнувшись по пути к манекену и чуть не плюхнувшись в песок. Что-то ее настрой мне не нравился.
— Давай! — крикнул я. — Ты сможешь!
— Покажи свои семьдесят четыре процента! — завопил следом Генка.