— Я тоже так хочу! — я потянулся к камням.
— Так у тебя не получится, — качнул головой Лёня.
Ну хоть как-нибудь! Если не пробовать, то результатов точно не будет.
— Сосредоточься, — подсказал он, когда я занес ладонь над камнями, — представь, как энергия бежит по твоим венам к кончикам пальцев и уходит в камни…
Я напрягся, мысленно представляя голубой сияющий поток внутри себя, который стрелой летит к моим пальцем, а потом с них срывается на камни. Однако ничего не выходило — камни по-прежнему напоминали мутный хрусталь, который даже и не думал светиться. Нахмурившись, я представил, как этот странный голубой поток собирается в одно огромное облако, выскакивает из моей ладони и с размаху шлепается об эти несчастные кусочки метеорита. Все предметы, как и прежде, неподвижно стояли на столе. Сосредоточившись, я вспомнил, как зимой сверкает на солнце снег, и представил, что моя рука так же засверкала синевой. Миг — и хрусталь под моей ладонью залился сочной синевой, почти ослепляюще яркой. Все три стакана, звякнув, взмыли над столом, но не закружились и не зависли в воздухе, а стремительно понеслись к потолку. Внезапно камни под моей рукой обуглись, будто их выжгло изнутри.
— Убирай руку! — вскрикнул Леня.
Я резко отдернул ладонь. Треснувшись об продырявленную пулей обшивку, стаканы рухнули вниз. Один ловко перехватила Роза, другой, чуть облившись уже остывшим чаем, Лёня, а третий со звоном треснулся о край столешницы и разлетелся на осколки. Следом раскололись на части и почерневшие камни, из которых пошел легкий дымок. Теперь они уже напоминали не хрусталь, а брошенный в топку уголь.
В следующее мгновение дверь со скрежетом разъехалась, и в купе сердито заглянул проводник.
— Вы тут что, хулиганите? — возмутился он, уставившись на осколки стакана на полу.
Лёня торопливо заверил его, что это была случайность и мы все уберем сами. Ворча что-то про безответственную молодежь, проводник ушел обратно к себе. А ведь если бы не мы, он бы провалялся связанным в тамбуре намного дольше.
— Все, — заявил Лёня, плотно притворив дверь, — никакой магии до самой академии!
Вернувшись за стол, некоторое время он задумчиво смотрел на обуглившиеся кусочки метеорита, а потом аккуратно завернул их в платок и убрал к остальным камням в бархатный мешочек. Я же озадаченно потер свою ладонь — ожога не было, но горела она так, будто я впечатал ее в раскаленный чайник.
Глава 4. Высшая академия магии СССР
Ночную тишину разбавлял только мерный стук колес, обволакивающий, словно убаюкивающий. Однако мне не спалось. Пытаясь устроиться поудобнее, я ворочался на верхней полке, то упираясь глазами в стену, то скользя ими по остальному купе. Снизу мирно сопел Леня. А вот Роза на противоположной нижней койке тоже не спала, задумчиво вращая красную нить браслета на запястье. Металлические шарики, болтающиеся на нем, загадочно поблескивали в свете огней полустанка, мимо которого как раз проносился наш вагон.
Выпустив браслет, она вдруг повернула голову, и наши взгляды встретились.
— Что такое магнетик? — тихо спросил я.
Роза покосилась на Лёню, будто проверяя, крепко ли он спит.
— Проще показать, — так же тихо отозвалась она.
Убедившись, что “товарищ нельзя” нам не помешает, она развязала красную нить на запястье, и шарики бодро соскользнули в ее ладонь. Роза слегка их подкинула, но вместо того чтобы плюхнуться обратно, они причудливо заплясали над ее рукой — то подпрыгивая чуть выше, то опускаясь ниже, безостановочно кружась в воздухе. Казалось, это были не металлические шарики, а маленькие сверкающие планеты, послушно двигающиеся вокруг своего солнца — ее ладони.
— Вот такой редкий дар, — пояснила она, как и я, следя за их танцем. — Редкий, но бесполезный… Магнетика. Малюсенький раздел в учебниках, и то только новых. Еще двадцать лет назад даже не признавали как отдельное направление…
Шарики продолжали озорно прыгать, словно приглашая в увлекательную игру.
— А можно я? — не выдержал я.
Вместо ответа Роза слегка махнула ладонью, будто указывая на меня. Отделившись от скачущей массы, один шарик полетел наискось вверх — точно к моей койке. Вытянув руку, я без усилий его поймал — он словно и летел прямо мне в ладонь. Холодный металл немного царапнул кожу. Я слегка подбросил шарик в воздух, как это делала его хозяйка. Он взлетел и тут же плюхнулся обратно, отказываясь подчиняться.
— Естественно, — улыбнулась Роза, — с металлом мало кто может работать.
— Ну не скажи, — возразил я, катая шарик по ладони, — я его, например, плавил.
— Как? — не поняла она.
— В домне.
Она невольно прыснула. На койке снизу заворочался Лёня, и Роза тут же затихла, сдерживая смех.
— А как у тебя? — ее черные глаза с любопытством замерли на мне. — Я читала про менталистику… Ты видишь чужие эмоции постоянно?
— Не постоянно, — ответил я. — Для этого надо всматриваться, стараться. Сильные увидеть легче, они будто пробиваются наружу сами. И управлять ими тоже легче. А со слабыми нужно чуть больше усилий…
— Долго учился?
— Само как-то вышло.
— И у меня так же, — она слегка качнула ладонью вниз, и все шарики послушно туда приземлились. — Просто однажды подняла ложку, и понеслось…
Сомневаясь, что ее дар такой бесполезный, как она говорит, я протянул ей шарик обратно.
— Можешь бросить, — сказала Роза.
Слегка подкинув, я отправил шарик ей, и он уверенно полетел к ее раскрытой ладони, словно приманенный туда невидимым магнитом. Однако едва металл коснулся кожи, как, едва не вскрикнув, Роза отдернула руку. Шарик тут же резко понесся вниз, как и предписывали законы физики. Она торопливо качнула ладонью, и, не задев пола, он плавно взлетел вверх и завис над ладонью, однако пока не касаясь ее.
— Как ты его нагрел? — пробормотала Роза.
— Он холодный был, — озадаченно отозвался я.
Нахмурившись, она отложила шарики на стол и, бесшумно поднявшись с койки, потянулась ко мне. Лба осторожно коснулась ее ладонь, показавшаяся ледяной.
— У тебя жар… — растерянно произнесла Роза.
— К утру пройдет, — отмахнулся я.
— Может, что-то… — начала она.
— Не, — я мотнул головой, — так часто бывает.
С сомнением посмотрев на меня, она молча вернулась на свою койку, собрала шарики на нить и ловко завязала ее вокруг запястья. В окне, как грузные тени, мелькали деревья, в черном небе одиноко висела надкушенная луна. Поворочавшись, я отвернулся к стене. Тело внезапно начал бить озноб. Стараясь согреться, я натянул тонкое одеяло повыше. Главное сейчас — поскорее уснуть, а утром все снова будет нормально. У меня и правда такое бывало часто: без кашля, больного горла и тяжелой головы — просто ночной жар, который бесследно проходил к утру.
Грохот колес бил по мозгам, мешая расслабиться и забыться. Холодно было так, что по коже бегала крупная дрожь. Подушка под затылком противно намокла. Пытаясь отвлечься, я сунул руку в карман, где лежал мой талисман, и достал его. Кривые сколы черного камня ярко блестели в темноте. Правда, технически это был не камень, а антрацит. Проще сказать, кусок угля.
Что бы там Лёня ни говорил, я верил, что это — мой талисман. Так обычно и думают о вещах, которые появляются в жизни внезапно, но в самый подходящий момент. Я не знаю, где его добыли, и не знаю имени того, кто мне его принес. Не помню даже, сколько мне было лет — пять, а может шесть. Помню лишь, что тогда ворочался в жутком бреду, по сравнению с которым этот жар совсем игрушечный. В моем детдоме под Томском уже даже думали, что меня не вылечат. А потом пришел незнакомый врач, не местный, и, осмотрев, склонился надо мной.
— Я умру? — спросил я тогда.
— Нет, — ответил он, — ты очень сильный, и все будет хорошо. Однажды у тебя будет свой дом, семья, много друзей. И ты добьешься всего, чего захочешь. Просто найди то, что сделает тебя великим…
Я до сих пор помнил каждое слово, сказанное им тогда, но его лицо вообще стерлось из памяти.
— А это тебе поможет, — добавил он и дал мне антрацит.
Сжимая его тогда, я уснул. К утру мне неожиданно стало лучше, а через несколько дней я и вовсе выздоровел. Этого врача я больше не видел, но он нарисовал мне словами такую иллюзию, что ее невозможно забыть — картинку счастливого будущего, единственным намеком на которое был мой талисман. Именно поэтому, едва получив паспорт, я поехал в Сталинск. Город создавался из ничего, буквально появлялся там, где еще вчера властвовала тайга. Дома и заводы строились, прокладывались улицы, прибывали поезда. Мне казалось, что все это только для меня…
Мысли незаметно вернулись от прошлого к настоящему — к стуку колес, который из раздражающего стал монотонно убаюкивающим. Крутя переливающийся в руке антрацит, я уснул. Мне всегда казалось, что он забирает жар, будто впитывает его в себя, чтобы сверкать еще ярче. А утром я открыл глаза абсолютно здоровым.
Остаток пути мы провели за разговорами, чаем и книгами. Леня изучал свою “Артефакторику”, Роза — ворох густо исписанных листков, которые подготовила для экзаменов, а я — “Стратегии магического боя”, наконец сумев кое-что расшифровать. Например, БМБ — это ближний магический бой, а ДМБ — соответственно, дальний. Первый напоминает рукопашную, но с магией, а второй — пальбу по противникам магией. Правда, без практических навыков эти сведения пока казались бесполезными. Я уже нетерпеливо отсчитывал каждую минуту до Москвы.
Наконец проводник сообщил, что поезд скоро прибывает на Ярославский вокзал. Лёня от книги даже не оторвался, а я прильнул к окну, за которым вперемежку мелькали дома и трубы заводов. Все строилось, двигалось, кипело — город казался необозримым и до безумия живым.
— Ты была в Москве? — спросил я у Розы.
— Ага, — отозвалась она от противоположного окна, провожая глазами все так же увлеченно, как и я, — с родителями, но очень давно… Ничего не помню…
Вокзал встретил сутолокой: гудением отходящих и прибывающих поездов, спешащими людьми, стукающимися чемоданами. Шагая вместе с потоком, я рассматривал роскошное убранство стен, словно вокруг был не вокзал, а старинный замок. Это сильно отличалось от скромного деревянного домика в Сталинске.