«Не все потеряно», — понял младший брат и осторожно подмигнул в ответ.
Как и Ганнон, Бостар был больше похож на Аришат, их мать. Узкое лицо и пронзительный взгляд зеленых глаз. У Сафона нос широкий, у Бостара — узкий и прямой. Рослый, тренированный, с длинными черными волосами, забранными в «конский хвост», свисавший из-под шлема, мягкий и вежливый Бостар был куда ближе Ганнону, чем Сафон. А к старшему брату он сейчас ощущал изрядную неприязнь.
— Отец знает, где ты?
— Нет, — признался Ганнон.
Бостар поглядел на Суниатона.
— Могу предположить, что почтенный Бодешмун тоже ничего не знает?
— Еще бы! — выпалил Сафон, пытаясь перехватить инициативу. — Как всегда, когда дело касается этих двоих.
Бостар проигнорировал слова брата.
— Ну? — спросил он.
— Отец думает, что я дома, учебой занят, — признался Суниатон.
Лицо Сафона еще больше наполнилось выражением праведного гнева.
— Поглядим, что скажут отец и почтенный Бодешмун, когда узнают, чем вы на самом деле собрались заняться. У нас достаточно времени до начала собрания Совета. — Он выставил большой палец, делая знак копейщикам. — Под конвой их.
Ганнон скорчил мину, но спорить смысла не было. Сейчас Сафон был особенно суров и непоколебим.
— Пошли, — буркнул он Суниатону. — Может, рыба до завтра и не уйдет.
Они не успели сделать и шага, когда заговорил Бостар.
— Не вижу причины, почему бы им не отправиться порыбачить, — сказал он.
Ганнон и Суниатон в изумлении поглядели друг на друга.
— Что ты хочешь сказать? — приподняв брови, спросил Сафон.
— Такое времяпровождение очень скоро станет недоступно для нас, и мы будем скучать по нему, — со странным выражением лица продолжил Бостар. — А там и черед Ганнона недалек. Пусть повеселится, пока есть у него такая возможность.
У юноши радостно екнуло в груди, и он пропустил мимо ушей затаенную горечь в словах Бостара.
Лицо Сафона сделалось задумчивым. Но очень быстро это выражение сменилось хмурым и настороженным.
— Долг есть долг, — заявил он.
— Успокойся, Сафон. Тебе же двадцать два, а не пятьдесят два! — ответил Бостар, глянув на копейщиков, которые дружно заулыбались. — Разве кто заметит отсутствие Ганнона, кроме нас и отца? А приглядывать за Суни у тебя права не больше, чем у меня.
Сафон сжал губы, готовый уже улыбнуться, но мысль о том, что Бостар возьмет верх в споре, была для него нестерпима.
— Отец не обрадуется, — угрюмо сказал он. — Но, думаю, ты прав.
Ганнон не верил своим ушам.
— Благодарю! — радостно крикнул он. Ему вторил и Суниатон.
— Идите, пока я не передумал, — строго сказал Сафон.
Друзей не надо было уговаривать. С благодарностью глянув на Бостара, который снова им подмигнул, они быстро растворились в толпе, не скрывая широких улыбок. Им придется за это ответить, подумал Ганнон, но это будет только вечером. Перед его глазами снова предстала картина лодки, наполненной выловленным тунцом.
— Сафон серьезный парень, а? — сказал Суниатон.
— Сам знаешь, — ответил Ганнон. — Для него такие вещи, как рыбалка, — пустая трата времени.
Суниатон толкнул его локтем.
— Хорошо, что я не сказал ему всего, что думаю, — проговорил он.
Ганнон вопросительно поглядел на товарища.
— Ему самому хорошо бы расслабиться. Ну, например, сходить на рыбалку! — с ухмылкой добавил Суниатон.
Ганнон открыл от удивления рот, но затем рассмеялся.
— Хвала богам, что ты этого так и не сказал! Тогда бы он нас точно не отпустил.
С облегчением улыбнувшись, друзья пошли дальше и вскоре добрались до Агоры. Ее четыре стороны, каждая длиной в стадий, были обрамлены величественными портиками и крытыми тротуарами. Место, где ощущался пульс города, где находилось здание, в котором собирался Совет старейшин и другие государственные учреждения, библиотека, множество храмов и лавок. А еще здесь летними вечерами гуляли юноши и девушки из богатых семей. Они собирались группами, держа между собой подобающую дистанцию, и тайком поглядывали друг на друга. Свободное общение между полами не приветствовалось, и девушки всегда были под присмотром сопровождающих. Но, несмотря на это, изобретательная молодежь находила способы подобраться поближе друг к другу. За последние месяцы это времяпрепровождение стало у двух друзей любимым делом. Хотя рыбалка пока что и оставалась на первом месте, размышлял Ганнон, оглядывая толпу в поисках привлекательных женских лиц.
Но сейчас Агору не оглашали смех и шутки молодых красоток. Тут было полно ходящих с серьезным видом политиков, купцов и высокопоставленных военных. Все они шли в одном направлении: к величественному сооружению, в священных стенах которого регулярно собирались более трехсот старейшин. Эта традиция длилась уже более полутысячи лет. Руководили собраниями двое суффетов — правителей, избираемых ежегодно. Старейшины были самыми главными людьми в Карфагене, решающими все вопросы, от торговли до взаимоотношений с другими государствами. Они обладали правом объявлять войну и заключать мир, хотя и не могли назначать командующих армиями. Со времени войны с Римом это право было отдано народному собранию. Для вступления в Совет старейшин необходимо было быть гражданином Карфагена старше тридцати лет, обладать определенным достатком и являться деятельным членом общества, проявив себя в сельском хозяйстве, торговле или военном деле.
Обычные люди могли принимать участие в управлении государством через Народное собрание, которое созывалось раз в год по приказу суффетов здесь же, на Агоре. В кризисных ситуациях гражданам дозволялось самим собираться на Агоре и обсуждать насущные проблемы. Хотя власть Собрания и была ограниченной, но именно оно избирало суффетов и командующих войсками. Ганнон с нетерпением ждал следующего созыва, первого, на котором он будет присутствовать как настоящий гражданин, имеющий право голоса. Хотя безграничная популярность Ганнибала в народе гарантировала ему переизбрание на пост главнокомандующего войском в Иберии, Ганнону хотелось лично поддержать семью Барки. Это единственное, что он пока мог сделать. Несмотря на его просьбы, Малх не позволит ему вступить в войско Ганнибала, как сделали это Сафон и Бостар после смерти матери. Сначала надо закончить учебу. Спорить с отцом по этому поводу не было смысла. Раз что-то решив, Малх никогда не менял своего решения.
С четырнадцатилетнего возраста, по карфагенской традиции, Ганнон во многом был предоставлен самому себе, хотя и продолжал ночевать дома. Он работал в кузне и других местах, и это позволяло ему зарабатывать себе на жизнь, не совершая ничего противозаконного или предосудительного. Почти так же, как в Спарте, пусть, может, и не настолько жестко. Также он обучался греческому, иберийскому и латыни. Ганнону не особо нравилось учить языки, но это было суровой необходимостью, учитывая, что войско Карфагена состояло из людей многих национальностей. Сами коренные карфагеняне не особенно тяготели к воинской службе, поэтому они создавали войско из наемников и подвластных им народов. Ливийцы, иберы, галлы и балеарцы служили в армии Карфагена, составляя различные части, обладающие специфическими умениями.
Любимым предметом в учебе у Ганнона было военное дело. Малх лично излагал ему военную историю, начиная с Ксенофонта и Фермопильской битвы и заканчивая победами Александра Македонского. Главным в его уроках были тонкости тактики и стратегии. Также он уделял особое внимание поражениям, которые Карфаген потерпел от римлян, подробно объясняя их причины.
— Мы проиграли потому, что нашим лидерам не хватило решительности. Они думали лишь о том, как сдержать войну, а не как ее выиграть. Как свести к минимуму потери, вместо того чтобы забыть о них, отдавая все ради победы, — громогласно заявил Малх во время одного из таких уроков. — Римляне — безродные псы, но, во имя богов, у них есть упорство. Проиграв битву, они снова набирали войско, снова строили корабли. Никогда не сдавались. Когда в казне было пусто, их лидеры с готовностью отдавали свои личные деньги. Эта клятая Республика для них — всё. А кто в Карфагене предложил нам деньги и воинов, когда они были так нужны в Сицилии? Мой отец, семья Барки, немногие другие, по пальцам перечесть. И всё.
Малх коротко зло усмехнулся.
— И почему меня это не удивляет? Наши предки всегда были торговцами, а не воинами. Сейчас, чтобы должным образом отомстить Риму, мы должны идти за Ганнибалом. Он прирожденный военачальник и прирожденный лидер, каким был и его отец. Карфаген не дал Гамилькару шанса разгромить Рим, но мы дадим этот шанс его сыну. Когда придет время.
Мимо них сквозь толпу с руганью протиснулся толстый краснолицый мужчина. Ганнон с испугом узнал в нем Госта, одного из наиболее непримиримых противников отца. Самодовольный политик так спешил, что даже не понял, на кого натолкнулся. Ганнон кашлянул и плюнул, правда, с осторожностью, чтобы не сделать это в сторону Госта. Этот человек и его болтуны-друзья без конца жаловались на Ганнибала, хотя и не отказывались от своей доли, когда суда привозили серебро с рудников Иберии, завоеванных знаменитым военачальником. Набивая карманы долей от добытых им богатств, они тем не менее вовсе не хотели новой войны с Римом. Ганнон, напротив, был более чем готов сложить голову в битве со старинным врагом Карфагена, но плоды их мести еще не созрели. Пока что Ганнибал готовился к войне в Иберии. Уже хорошо. Оставалось только ждать.
Друзья прошли по краю Агоры, в обход толпы. Дома, стоящие за зданием Совета, были уже не столь величественны, а те, что находились подалее, были еще невзрачнее и беднее, что неудивительно, с учетом близости порта. Тем ярче был контраст с роскошью в двух шагах от них. Здесь было мало торговых помещений, только небольшие домишки на одну или две комнаты, из глинобитного кирпича, едва не разваливающиеся. Жесткие, как железо, колеи на дороге были глубиной больше ладони; в них, споткнувшись, было легко сломать лодыжку. «Никаких рабочих, засыпающих эти ямы песком», — подумал Ганнон, вспомнив Бирсу. Хорошо, что ему от рождения досталось высокое положение в обществе.