– Я согласен, полковник.
– Вы позволите мне проехать с вами в монастырь?
– Почту за честь.
Дюбретон распрощался со своими спутниками и направил коня между Шарпом и Фартингдейлом. Полковники перебрасывались фразами на французском языке. Любезная беседа неприятелей солнечным рождественским днём. Шарп чуть отстал, оказавшись рядом с Харпером, и подмигнул ему:
– У нас новые союзники, Патрик. Французы.
Ирландец, слишком гордый для удивления, пожал плечами:
– Как скажете, сэр.
Глава 15
Благодаря договоренности после полудня Рождество стало похоже на Рождество. В перемирие фузилёры сначала не поверили, затем обрадовались, а потом и вовсе весело перемешались с французами, вместе с которыми держали кордон, отлавливая дезертиров, сгоняемых с холмов. Спустя час все французы щеголяли в британских киверах. Вчерашние противники оживлённо обменивались форменными пуговицами, припрятанным от командиров спиртным, табаком, едой, а, выискав переводчика, – воспоминаниями о совместных битвах.
Первыми в долину потянулись женщины и дети, что объяснялось просто: им плен ничем не угрожал. Матери толкали своих карапузов к соотечественникам, визгливо требуя защиты. Где-то в холмах выстрел из карабина оборвал жизнь чересчур неторопливого дезертира, подстегнув его товарищей.
Всего этого Шарп не видел. Около часа он провёл в монастыре. Убедившись, что передвинуть пушку втайне от французов невозможно, он с сожалением поставил крест на идее установить орудие в дверях обители. Взамен он облазил монастырские подвалы, ревизируя доставшиеся от Потофе припасы. Дав Харперу людей, Шарп поручил ему готовить сюрприз на случай нападения и покинул обитель.
Зрелище братающихся солдат, позади которых он проехал, позабавило его. Майор пересёк поле и направил коня по извилистой тропке, ведущей к сторожевой башне. Густые колючие заросли служили ей неплохой защитой, но от холма было далековато до замка, чтобы надеяться на огневую поддержку. С верхней площадки Шарпу помахал Фредериксон. Майор спешился, передав поводья одному из стрелков, и внимательно осмотрел позицию. Испанцы насыпали земляной вал, за которым разместили два четырёхфунтовых орудия, прикрывающих пологий северный косогор. Восточный и западный склоны отличались большей крутизной и, кроме того, их покрывали непроходимые дебри неизменных колючек. С юга, где растительность редела, проклинающие всё и вся стрелки рыли артиллерийский окоп. По-видимому, Фредериксон предполагал перетащить сюда пушку. Рота фузилёров рубила шипастую фауну и засыпала ею подступы к будущему орудийному капониру. Второе подразделение красномундирников расположилось так, чтобы ловить спасающихся от драгун беглецов.
Шарп поднялся наверх башни и уважительно поздоровался с Фредериксоном. Капитан азартно воскликнул:
– Пусть только сунутся, сэр!
– Готовы обороняться?
– Хоть до конца света, сэр!
– Может, и придётся…
Шарп достал подзорную трубу. Он долго рассматривал вросшие в землю лачуги Адрадоса. Долго, но безрезультатно. Тогда он переместил трубу правее, туда, где дно долины огибало бугор и исчезало за поворотом.
– Что вам удалось разглядеть, капитан?
Фредериксон выудил из кармана клочок бумаги и молча отдал Шарпу. Тот прочитал вслух:
– «Уланы – 120. Драгуны – 150. Пехота – 450.» Впечатляющий перевес.
С высоты долина просматривалась далеко. Пушки под башней во время боя умолкли неспроста. Кто-то зоркий заметил отсюда приближающихся французов. Возможно, и на верхушке донжона нашёлся свой глазастый. Догадка, обидная для самолюбия: победой вырванной у врага, ты обязан французам. Шарп снова вгляделся в изгиб долины:
– Что же там, за поворотом?
– Я пробовал разведать, сэр, послал туда ребят, но их вернули. Вернули очень вежливо, но очень настойчиво.
– Скрывают что-то от нас союзнички.
Фредериксон почесал под повязкой:
– Ой, не верю я им ни на йоту, сэр.
– Так же, как и я. А где их обоз?
– В поле зрения нет ни одной фуры, сэр.
Французской пехоте и кавалеристам нужен провиант, лошадям – фураж, но Шарп не видел телег. У заветного поворота группа улан топтала траву.
– Ваших парней остановили они?
– Да. Кружат всё, никак не обойдёшь.
– Пошлите пару человек ближе к ночи.
– Так точно, сэр. Я слышал, нас пригласили на ужин?
Шарп ухмыльнулся:
– Вы приболели и придти не сможете, но я передам ваши извинения.
Разговор длился минут десять. По мере того, как садилось солнце, возвращался холод, и Шарп собрался уходить. Задержавшись на верхней ступеньке, он повернулся к Фредериксону:
– Вы не в обиде, что я лишил вас удовольствия пообщаться с французами?
– Завтра, сэр, мы с ними наверстаем упущенное. – подобно Шарпу, капитан мало верил в то, что с французами удастся разойтись по-хорошему.
Фартингдейл одобрил усилия Шарпа по укреплению обороны, хотя, как подозревал майор, мотивы сэра Огастеса были далеки то тех, которыми руководствовался он сам, что Фартингдейл и продемонстрировал, снабдив Шарпа сентенцией из нетленного «Наставления»:
– «Нижние чины, буде они заняты работой, не склонны к моральной распущенности.»
Шарпа раздирали противоречивые чувства. Интуиция кричала ему в уши, била в барабаны: будет бой! Разум успокаивал: какой бой, какая война? У французов веские причины быть здесь, те же, что и у британцев. Как только будут пойманы последние дезертиры, стороны расстанутся к обоюдному удовлетворению. Чистая логика. Однако инстинкт, неподвластный никакой логике, инстинкт, столько раз спасавший Шарпу жизнь, не унимался. Сэр Огастес высмеял опасения Шарпа и запретил посылать гонца к Нэну:
– Горстка французской кавалерии и пехоты! Не делайте из мухи слона, Шарп!
С этими словами Фартингдейл удалился к себе в комнаты, те самые, что до него облюбовал Потофе, и стрелок успел мимоходом заметить Жозефину, наслаждающуюся закатом на пристроенном кем-то из прежних владельцев замка балконе.
Спустившись во двор, Шарп велел согреть воды. Сняв зелёную куртку, он опустил помочи рейтузов и стянул с себя пропотевшую рубаху. Дэниел Хэгмен беззубо улыбнулся командиру и поднял его куртку:
– Почистить, сэр?
– Я сам, Дэн.
– Помози, Господи, вы – тот ещё майор, сэр!
Хэгмен был старше всех в роте Шарпа. Ему было около пятидесяти. Возраст, опыт и мастерство давали ветерану право на некоторую фамильярность в общении с командиром.
– Вы идёте харчиться по-благородному, сэр. Вам нельзя выглядеть, как трубочист. – рассуждал Хэгмен, оттирая пятнышко крови, – Благородные, они простоты не любят, сэр.
Шарп ухмыльнулся. Из брючного кармана он достал бритву, раскрыл и с неудовольствием осмотрел сточенное лезвие. Надо бы новую. Слегка подправив её на голенище, майор намочил лицо и, не заморачиваясь поисками мыла, начал бриться.
– Винтовка моя у тебя, Дэн?
– У меня, сэр. Вернуть?
– Нет, раз я «иду харчиться по-благородному»
– Благородные едят ножом и вилкой, сэр. Вас тоже заставят.
– Заставят, Дэн.
– Сквайр наш, тот без вилки ни-ни, ни кусочка.
Родом Хэгмен был из Чешира, где браконьерствовал потихоньку, пока не попался егерям этого самого сквайра. Так Хэгмен оказался в армии.
– А по мне, сэр, кабы Господь хотел, чтобы я ел вилкой, Он не оснастил бы меня пальцами.
Фузилёры набрали в конюшне соломы и развели костёр, неожиданно подчеркнувший сгущающиеся сумерки. Перед тем, как облачиться в рубашку, Шарп обтёр ею лицо. Пока он натягивал на плечи подтяжки трофейных кавалерийских лосин, Хэгмен отряхнул куртку и подал ему:
– Чище, чем от прачки, сэр.
– Спасибо, Дэн.
Перекрещивающиеся ремни, патронная сумка. Кушак, палаш. Майор Шарп во всей красе. Вмятину на кивере он выпрямил ударом кулака. Хэгмен кивнул на донжон:
– Его лордство прётся сюда. Замаял. Весь вечер гоняет нас по ступеням вверх-вниз, вверх-вниз. То ему дровишек для камина, то пожрать леди. Эта леди случаем не та, с которой вы тогда, под Талаверой… А, сэр?
– Она.
– А его лордство в курсе, что не первый седлает кобылку?
Шарп усмехнулся:
– Нет.
– Оно и правильно. Меньше знаешь, крепче спишь.
Хэгмен испарился. Появился сэр Огастес.
– Шарп!
Майора передёрнуло. Резкий голос Фартингдейла скоро будет сниться ему в кошмарах.
– Сэр?
– Выступаем в течение часа, ясно?
– Да, сэр.
– Моя благородная супруга будет сопровождать меня. Извольте довести до сведения господ офицеров, что я жду от них трезвости и скромности. Не стоит забывать о правилах приличия.
– Да, сэр.
Выразительно поднятые брови сэра Огастеса не давали усомниться в том, кому предназначалось внушение. Шарп – не джентльмен, следовательно, подвержен пьянству.
– Сэр! – прокричал караульный.
– В чём дело? – сэр Огастес поморщился. Он терпеть не мог, когда его перебивали.
– Едет французский офицер. Не один, сэр.
– Сколько их? – спросил Шарп.
– С дюжину, сэр.
Будь на то воля Шарпа, он не впустил бы французов внутрь замка, дабы не раскрывать всей ничтожности обороны. Он бы выехал к ним сам. Фартингдейл, однако, приказал часовым расступиться. Шарп спешно сделал знак ракетчикам, толпящимся у конюшни, скрыться с глаз долой. Возможно, их существование уже не было тайной для Дюбретона. Рядовые обеих сторон общались свободно, кто-то мог сболтнуть. Шарпу оставалось уповать лишь на недоверчивость вражеских солдат и на трудности перевода.
Под аркой ворот дробно простучали копыта, и во двор въехали французские драгуны с Дюбретоном во главе. Багровое солнце низко висело в небесах. Французский полковник обратился к Шарпу:
– Майор Шарп, я – ваш должник.
Лошадь шарахнулась от уголька, треснувшего в костре. Дюбретон смирил её и продолжил:
– Я пришёл вернуть вам крохотную частичку моего долга, крохотную, но, как я надеюсь, вам она придётся по душе.
Он повернулся и скомандовал драгунам. Те разъехались. Сержант Больше? был слишком огромен, чтобы чувствовать себя уютно в седле. Правую кисть сержанта обвивали сивые лохмы, лохмы Обадии Хейксвелла.